Режиссер печального образа
Василий Степанов о «Человеке, который убил Дон Кихота»
В прокат выходит многострадальный фильм Терри Гиллиама «Человек, который убил Дон Кихота», работу над которым режиссер продолжал более 20 лет. Картина попала в программу Каннского фестиваля, но даже мировая премьера чуть не сорвалась из-за суда режиссера и фестиваля с продюсером. Гиллиам снял фильм, в котором история создания оказалась неотделима от содержания, а режиссер почти превратился в собственного героя
Под жарким солнцем Ла-Манчи трудится международная съемочная группа: нервный американский режиссер Тоби (Адам Драйвер) в белых штанах, белом пиджаке, белом шарфе и белой шляпе (рекламщик, когда-то вышедший из независимых), его услужливый агент, несколько профессиональных британских художников, бестолковые испанские плотники и декораторы. Съемки не клеятся по какой-то банальной, но трудно формулируемой причине. Жарко, вонь, бутафория сбоит, да и вдохновения нет. Очередной съемочный день подходит к концу. Дальше — встреча с инвесторами-японцами, ресторан и сон. На свидание с кинематографистами приезжает многолетний покровитель режиссера (Стеллан Скарсгаард), который хочет оживить многомиллионную инвестицию в Тоби вежливым отеческим пинком, но ситуация осложняется еще больше, так как у Тоби роман с женой босса — не привыкшей к отказам Джеки (Ольга Куриленко).
Можно было бы написать, что Терри Гиллиам, приближаясь к восьмидесяти, снял свои «8 1/2», в которые вписал все значимые элементы собственного художественного мира — от переодетых рыцарями придурков до внезапных перемещений во времени и интенсивного диалога с Роком. Но «Дон Кихот» делался (а точнее, «не делался», как предупреждают титры) последние 25 лет, так что трудно списать его возникновение на творческий кризис, когда автор не может придумать ничего получше и снимает картину о себе. Тут мы имеем дело с чем-то совсем иным — с одержимостью и упрямством, которое, как выясняется, может в конце концов пересилить судьбу и вообще любые обстоятельства. Невезение Гиллиама давно стало притчей во языцех и общим местом, которое очень удобно объясняет как настоящие удары судьбы, так и собственные просчеты. Сам автор очень мило над этим подшучивает, после проваленной смены вкладывая в уста продюсера в исполнении Скарсгаарда фразу: «А это спишем на волю небес». Действительно, что не дозволено режиссерам — дозволено небесам.
Шутки шутками, но неудачи, начавшие преследовать проект 18 лет назад, в августе 2000-го, красиво и подробно описанные в документальном фильме «Затерянные в Ла-Манче», не оставили Гиллиама и на красной дорожке Канна-2018. Одной из главных новостей фестиваля стал демарш скандально известного португальского продюсера Паулу Бранку, который хотел во что бы то ни стало заблокировать премьеру уже готовой картины из-за того, что она не попала в конкурс. Одновременно с показами на Лазурном берегу в Париже шел суд, который в итоге встал на сторону режиссера и фестиваля. Но Бранку тем не менее потирал руки — к легендарным злоключениям «Дон Кихота» добавился еще один красочный анекдот: о том, как фильм чуть не лишился главного кинофестиваля (и это не говоря о том, что авторские права Гиллиам таки проиграл).
За всем этим вихрем судьбы, закрутившимся вокруг фильма, сама работа неизбежно отходит на второй план, а между тем ее посыл достоин самого обстоятельного разговора. Да, фильм состоит в основном из сомнительных комических передряг, которые переживает режиссер-американец Тоби, путешествующий по местам своей юности (когда-то он снял в Ла-Манче 16-миллиметровый любительский черно-белый дебют о Дон Кихоте — единственную «настоящую» свою картину). Да, он рассказывает о привычном гиллиамовском герое — то ли фантазере, то ли психопате, который утягивает за собой в страну поэтического безумия сначала своего спутника (работает старая сервантесовская схема: Дон Кихот убеждает в своем бреде Санчо Пансу), а затем и весь окружающий мир. Да, это кино практически детское — посмотрите, как тут машут шпагами и скачут на лошади, не хуже, чем в 1970-х! И все же ничто не отменит острого ощущения меланхолии, которая захватывает по мере просмотра. Эскапады безумного сапожника, вообразившего себя рыцарем (в титульной роли выступает бесценный Джонатан Прайс), только ее усугубляют.
400 лет назад Сервантес написал роман, который когда-то, может, и проходил по разделу сатиры, но оказался идеальным описанием человека, его дерзаний и коварных свойств. Примеряя это описание к кинематографу, Гиллиам приходит к неутешительным выводам: мы все стремимся в дон кихоты, грезим наяву и думаем, что можем больше дозволенного. Иногда расстояние между иллюзией и реальностью минимально (и это скучно), а иногда между ними такая бездна, что в нее нельзя не сорваться. Способ относительно безопасно переключаться между мирами желаемого и действительного — единственный, но совсем не идеальный — это искусство. Оно заразительно и коварно: главный кошмар режиссера Тоби — узнать, что он повинен в крушении жизни маленькой деревни, где когда-то были набраны для съемок его актеры-непрофессионалы. Его Дон Кихот двинулся головой, Дульсинея ушла в эскорт, а остальные никак не могут свыкнуться с мыслью о том, что кино ничего в их жизни, по сути, не изменило.
Искусство неизбежно рассеивается как мираж, но еще страшнее другое: возле каждого безумца, мечтателя и художника неизбежно оказываются здоровые люди с практической сметкой, ассистенты, продюсеры, инвесторы. Они-то видят, что мельница не так уж похожа на великана, Росинант — страшная кляча, замок — не замок, а сарацины — не сарацины, но ради собственной выгоды и общего блага цинично подыгрывают фантазеру, поддерживая тлеющий огонек безумия и не давая ему заполыхать чистым пламенем настоящего искусства. Подобная человеческая практичность, по мнению Гиллиама, конечно, намного опаснее божественной воли и ударов судьбы. И бороться с ней можно только одним способом — поскорее надеть на голову тазик для бритья.
В прокате с 27 сентября