В прокат вышла картина Ким Ки Дука «Человек, место, время и снова человек». По мнению Юлии Шагельман, корейский режиссер слишком увлекся вынесением приговора грехам человеческим и не заметил, как стал попросту скучным брюзгой.
Фото: Русский Репортаж
И корабль плывет. На его борту каждой твари даже не по паре, а по нескольку экземпляров, вписывающихся в одномерные типажи: вот молодожены (Мина Фудзи и Дзе Одагири), чья чистая влюбленность, открытость и общая «правильность» подчеркнута светлыми одеждами, вот еще одна молодая пара, поглупее и более распущенная (ближе к последней трети фильма им это аукнется), вот прожженный политик (Ли Сон Джэ) и его сын (Чан Гын Сок), парень вроде неплохой, но бесхарактерный, вот компания шумных неприятных молодых людей, озабоченных выпивкой и сексом, вот проститутки, вот самые настоящие бандиты под предводительством вульгарного типа с сальными волосами (Рю Сын Бом). Тут же присутствует старичок (Ан Сон Ги), который собирает по углам пыль и грязь в пластиковые стаканчики, а на вопросы, зачем это, отвечает тихой улыбкой. Сам корабль раньше был военным (повсюду установлены уже не работающие орудия), а теперь что-то вроде круизника. Почему так вышло и зачем все вышеперечисленные лица отправились в круиз на судне, где нет элементарных удобств, не объясняется, да это и не нужно. Ясно, что перед нами никакой не корабль с пассажирами, а аллегория человеческого общества, как его себе представляет Ким Ки Дук, и то, что последует потом, будет рассказано языком метафорическим, но при этом максимально доходчивым, чтобы зрители не упустили ни одну из авторских идей, тоже довольно незатейливых.
Сенатору достается единственная приличная каюта и вкусная еда, в то время как все остальные довольствуются тесными каморками и чуть ли не тюремными пайками. Сыну, заикнувшемуся было о том, что слуги народа должны подавать хороший пример умеренности и скромности, папа объясняет, что неусыпный труд на благо общества и вознаграждаться должен соответственно. Простые пассажиры возмущаются, гангстеры встают на защиту власть имущих — в дальнейшем тот же конфликт, с теми же репликами и тем же результатом повторится еще раз десять, и только градус насилия будет повышаться.
К вечеру судно и вовсе превращается в притон разврата и жестокости. Пока проститутки предлагают всем желающим свои услуги, обеих юных жен неоднократно насилуют, а одного из мужей убивают и сбрасывают за борт. Тихий старичок молча за всем этим наблюдает. Наутро команда и пассажиры обнаруживают, что море исчезло, а корабль теперь парит в воздухе, без связи с миром. Естественно, политик вместе с гангстерами тут же устанавливает на борту диктатуру, захватывая ограниченные запасы провианта при помощи единственного пистолета, и на протяжении дальнейших полутора часов пассажиры будут драться за еду, раскрывая самые низменные и скотские стороны человеческой натуры. Других у нее, по мнению режиссера, пожалуй что и нет — хотя, по его словам, он снял этот фильм, «чтобы перестать ненавидеть людей», попытка явно провалилась. При этом корейский auteur стремится передать свою неизбывную мизантропию и зрителю, используя для этого все доступные сценарные и изобразительные приемы, арсенал которых, впрочем, не отличается разнообразием.
«Человек, место, время и снова человек» явно перекликается с картиной Ким Ки Дука «Весна, лето, осень, зима… и снова весна» (2003) — тут и заложенная в названии цикличность, и повторяемость одних и тех же событий, и притчевая структура, и широкие обобщения насчет человеческой природы, на которые замахивается автор. Но если «Весна…» все-таки оставляла зрителю пространство для собственных размышлений, то в «Человеке» все выводы сделаны заранее, обжалованию не подлежат и подаются с тонкостью и ненавязчивостью удара кувалдой по голове.
Фильм до краев наполнен фирменным кимкидуковским насилием: здесь каждые пять минут кого-то бьют, режут ножом, потом стреляют, потом взрывают гранатами, в конце концов дело логично доходит и до каннибализма. Роль женских персонажей сводится к тому, чтобы быть сексуальными объектами — добровольно (и тогда автор даже не пытается скрыть свое осуждение), но чаще принудительно. Однако в такой концентрации сцены жестокости вместо ожидаемого шока, ужаса и отвращения вызывают разве что чисто физиологическую брезгливость и — страшно сказать — скуку. Тем более что в самые неприятные моменты Ким Ки Дук с неожиданной в таком контексте стыдливостью отводит камеру, и это делает фильм гораздо менее смелым и провокативным, нежели, судя по всему, было задумано.