Ван Гог всеми красками

В прокат выходит фильм Джулиана Шнабеля «Ван Гог. На пороге вечности». Главную роль в нем сыграл Уиллем Дэфо, получивший за свою работу Кубок Вольпи на Венецианском кинофестивале 2018 года и номинированный на премию «Оскар». Рассказывает Юлия Шагельман.

Ван Гог, пожалуй, чаще любого другого художника становился предметом внимания кинематографистов — его короткую жизнь, наполненную мучительными, но такими живописными подробностями, экранизировали Винсент Миннелли («Жажда жизни», 1956) и Роберт Олтман («Винсент и Тео», 1990), ему посвящена одна из новелл в фильме Акиры Куросавы «Сны», он даже становился героем сериала «Доктор Кто». В 2017 году вышла анимационная лента «Ван Гог. С любовью, Винсент», рассказывающая о последних неделях жизни художника с помощью его «оживающих» на экране полотен. Так что нельзя сказать, что неприкаянный гений постимпрессионизма сильно нуждается в новой кинобиографии. В конце концов, про отрезанное ухо и так знают даже люди, максимально далекие от искусства.

Однако режиссер Джулиан Шнабель, во-первых, сам художник, а в-вторых, уже снимал вполне удачные байопики мятежных творцов, находящихся в неизбежном конфликте с не понимающим и не принимающим их обществом (Жан-Мишеля Баския в «Баския» и кубинского поэта Рейнальдо Аренаса в «Пока не наступит ночь»). Поэтому от него можно было ожидать если не нового слова, то хотя бы неординарного взгляда на столь затрепанную тему.

Если понимать неординарность взгляда буквально, то этого в фильме имеется в избытке. Камера Бенуа Деломма почти не знает покоя, кружится в непрерывном движении, выбирает самые неожиданные углы и чередует субъективную съемку со сверхкрупными планами лиц и жирных мазков краски на холсте — в это время Гоген, сначала в кадре, а потом еще раз за кадром, поясняет, что Ван Гог не столько пишет, сколько лепит свои картины, как скульптор. В арсенале Шнабеля и его оператора есть и другие приемы: изображение вдруг теряет цвет и переходит в негатив, кадры, снятые как бы с точки зрения художника, окрашиваются желтым или синим фильтром, нижняя треть картинки зачем-то размывается и двоится. Все это, по идее, должно отразить то необычное восприятие окружающего мира, которое самому Ван Гогу казалось единственно верным, а его отсталым современникам — ненормальным и уродливым. Правда, среди экспрессионистских трюков все равно находится место непременным для любого байопика о любом художнике прогулкам по полям с мольбертом под фортепианную музыку, а также «вмонтированным» в картины лицам актеров второго плана, играющих вангоговских моделей, что уж и вовсе напоминает какой-то «Караван историй».

По содержанию фильм гораздо более традиционен — все та же иллюстрированная биография со всеми стандартными опорными точками. Отъезд из серого, туманного Парижа в Арль, жаркие дискуссии о сути искусства с Гогеном (Оскар Айзек), ссора, ухо, сумасшедший дом, нежные отношения с братом Тео (Руперт Френд), приливы вдохновения, конфликты с местными жителями, снова сумасшедший дом, переезд в Овер-сюр-Уаз, знакомство с доктором Полем Гаше (Матье Амальрик), безвременная смерть. Здесь, правда, Шнабель слегка отступает от принятого канона и развивает альтернативную версию гибели Ван Гога — дескать, тот не покончил с собой, а был застрелен двумя подростками. Вообще, почему-то именно дети, а даже не ограниченные арльские обыватели, подписавшие петицию об изгнании безумного художника из города, служат в фильме воплощением жестокой толпы. Они мешают Ван Гогу писать на пленэре, нападают на него на темных улицах и, наконец, появившись из ниоткуда, без всяких причин стреляют ему в живот, а он даже на смертном одре не выдает своих убийц.

При этом Шнабель проводит прямую параллель между страдающим художником и Христом. Здесь становится понятен выбор на главную роль Уиллема Дэфо, который, конечно, похож на Ван Гога внешне, но все-таки почти на 30 лет старше, чем тот был на момент своей смерти. Зато он сыграл Иисуса в «Последнем искушении Христа» Мартина Скорсезе, и об этом невозможно не вспомнить в сцене долгого разговора со священником (Мадс Миккельсен) в лечебнице для душевнобольных. В прочувствованном монологе, который, конечно, покажут на оскаровской церемонии во время представления номинантов, Ван Гог говорит о божественной природе творчества и о том, что он, как и Христос, пришел в этот мир слишком рано — возможно, люди, способные его понять, еще не родились. И вот тут-то любой зритель, у которого был календарь с «Подсолнухами», сможет ощутить сопричастность к гению. Приятно, чего уж там.