1 марта в прокат выйдет трагикомедия «Юморист» — режиссерский дебют писателя Михаила Идова, сценариста фильма «Лето» и телесериала «Оптимисты». По мнению Юлии Шагельман, третий его заход на территорию советского ретро оказался самым точным и при этом тревожно актуальным.
Юморист Борис Аркадьев (Алексей Агранович) кажется похожим на неприкаянных киноперсонажей 1980-х
Фото: Централ Партнершип
Август 1984 года. На дворе самые глухие дни глухого застоя. Телевизор привычно бубнит что-то о росте надоев, Рейгане и очередном полете очередного космического аппарата. На кухнях шутят о том, долго ли протянет очередной генеральный секретарь ЦК КПСС — Черненко. На сцене концертного зала «Дзинтари» в Юрмале помятый, но все еще импозантный мужчина в костюме и при галстуке шутит, конечно, не про Черненко, а про пляжного фотографа с обезьянкой («Что, если он макак, так его Патрисом Лумумбой должны звать?»). Это популярный юморист Борис Аркадьев (Алексей Агранович) читает самый свой популярный монолог «Бархатный сезон», больше известный в народе как «Артур Иваныч кусается». Публика в зале благодарно смеется наизусть выученным шуткам, после концерта юмориста окружают поклонницы, одна даже догадалась принести для автографа его написанный десять лет назад серьезный (и провалившийся) роман с пророческим названием «Проклятье», дура. Но по первому же взгляду на Аркадьева понятно, как он смертельно устал — и от навязшего в зубах монолога, и от поклонниц, и от всей этой застойной реальности, данной ему во вполне комфортных (слава, деньги, успех у дам, благосклонность власть имущих: «Боря у нас любимый юморист органов»), но таких тошнотворных ощущениях.
Фильм, поставленный Идовым по собственному сценарию, написанному вместе с женой Лили Идовой, снят в приглушенных, как будто припыленных тонах, наполнен приметами и предметами времени (видеомагнитофон «Электроника», чешские стенки, олимпийский мишка на футболке, заграничные пиджаки тех героев, которым разрешен выезд) и по картинке, да и по интонации напоминает советские ленты того периода, о котором идет речь. Главный герой тоже оттуда, это как будто новая инкарнация неприкаянных персонажей какого-нибудь «Отпуска в сентябре», «Осеннего марафона» или «Полетов во сне и наяву». Правда, в отличие от режиссеров 1980-х Идов смотрит на своего Аркадьева хоть и не без сочувствия, но отстраненно и с иронией, местами довольно зло.
Компромисс, на который юмористу пришлось пойти ради сытости и благополучия и который продолжается во всех этих выступлениях на Дне железнодорожников и на генеральских дачах, тянется нескончаемо и отравляет каждый день страхом и презрением к себе. Голос совести в самом начале фильма озвучивает менее удачливый коллега (Семен Штейнберг), который ни на какие сделки не пошел, даже фамилию Гринберг не поменял на более конвенциональную, за что и расплатился тем, что его не показывают по телевизору, и даже вроде бы равнодушные к приметам советского успеха студентки художественных вузов предпочитают ему Аркадьева. Того, впрочем, и это уже не радует.
Однако сотрудничество художника и власти и те пределы, до которых можно в этом дойти, особенно если власть глупа и преступна,— всего лишь одна из тем картины, причем не главная. Да и насколько Аркадьев художник — вопрос открытый, по крайней мере монолог об обезьянке не дает заподозрить в нем большого таланта. Гораздо более важная для создателей фильма материя — это отношения с самим собой человека, вынужденного (по какой бы причине это ни случилось) проживать не свою жизнь. Позднесоветские декорации нужны здесь для подчеркивания и усиления внутреннего конфликта, актуального в любую эпоху, не зря в финале «Юморист» передает недвусмысленный привет самому что ни на есть нашему времени.
Начавшись как бытописательная зарисовка, фильм в какой-то момент меняет угол зрения и, оставаясь реалистичным по форме, разворачивается едва ли не в метафизическую притчу. Ночная поездка на очередной, как это называет жена Аркадьева, «кагэбэшный сабантуй» приводит героя к разговору чуть ли не с самим Богом, которому он наконец-то может задать главный вопрос: может ли кто-то меня полюбить, именно меня, таким, какой я есть? Ответа, конечно, не последует (да и существует ли он вообще?). Но после такого ничего уже не будет страшно, и юморист-пошляк обернется по-настоящему трагическим героем.
Правда, лишь на короткий миг. Ведь когда вокруг сплошная космическая тишина, только и остается, что прятаться от нее за все теми же старыми шутками. Девушка, а девушка, не хотите сфотографироваться с обезьянкой?