Большевик вне закона

80 лет назад в Ницце умер Федор Раскольников, автор знаменитого антисталинского памфлета, отрывки из которого впервые были напечатаны в нашей стране летом 1987 года («Огонек», № 26). Цитаты из письма осторожно «упаковали» в исторический очерк о «пламенном ленинце» и «герое революции» — время страшной правды о революции еще не пришло. И все равно, даже в такой вегетарианской подаче, публикация произвела эффект разорвавшейся бомбы. О том, как писалось письмо Сталину, в новой публикации «Огонька».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Дмитрий Зубарев, Геннадий Кузовкин

В начале 1938 года 46-летний старый большевик, участник Октябрьской революции, бывший командующий Балтийским флотом, дипломат, с 1934-го полпред (полномочный представитель, так тогда называли послов) СССР в Болгарии Федор Раскольников оказался перед мучительным выбором.

В 1937-м десятки его коллег-дипломатов, в том числе такие же, как он, герои Октября, были отозваны в СССР и исчезли. Мрачные предположения об их судьбе (арест и расстрел) подтверждала советская печать, иногда там появлялись сообщения о приведении приговоров в исполнение. Для заманивания в СССР использовались обманные приемы. Так, весной 1937-го уехал в Москву Лев Карахан — старинный знакомый Раскольникова еще по большевистскому подполью. Он был полпредом в соседней с Болгарией Турции. Карахану намекали, что его ждет назначение в США. Через полгода стало известно, что он расстрелян как враг народа. Осенью 1937-го в советских газетах было опубликовано постановление о назначении народным комиссаром юстиции Владимира Антонова-Овсеенко — дипломата, работавшего в охваченной огнем гражданской войны Испании. Когда он вернулся в СССР, его немедленно арестовали. Раскольникову было ясно, что Сталин целенаправленно уничтожает поколение ветеранов революции. Эту мысль подтверждал полученный Раскольниковым список книг, подлежащих изъятию и уничтожению. В списке он увидел свои воспоминания «Кронштадт и Питер в 1917 году»…

Уже несколько месяцев руководство Наркомата иностранных дел приглашало Раскольникова приехать в Москву для обсуждения нового назначения, намекали, что речь пойдет о более высоком посте. Раскольников медлил, сообщал, что в посольстве нет человека, который мог бы его заменить. В начале 1938-го такие сотрудники появились.

Раскольников все откладывал сборы в Москву, новый предлог — рождение ребенка, которому вредны поездки. Наконец, телеграммы наркома Литвинова становятся категорическими: почему не выезжаете?

Полпред нашел еще одну отсрочку, он попросил разрешения совместить командировку с очередным отпуском, так его отъезд в Москву откладывался до начала апреля. Литвинов согласился при условии — отпуск провести в СССР. К этому времени невозвращенцами уже стали два молодых советских дипломата (Александр Бармин и Федор Бутенко).

Уезжал Раскольников из Софии с тяжелым чувством. Момент истины наступил, когда в купе принесли советские газеты. На 4-й странице «Известий» он прочел: «Президиум Верховного Совета СССР освободил Раскольникова Ф.Ф. от обязанностей полномочного представителя СССР в Болгарии». Необычно и зловеще выглядел сам факт объявления о снятии посла до его возвращения на родину. Кроме того, перед фамилией отсутствовала строчная буква «т.» — товарищ, это означало, что в Кремле его товарищем больше не считали…

Решение он принял немедленно. Пассажир с женой и ребенком на ближайшей крупной станции выходит из вагона и пересаживается на поезд в Брюссель. Дипломатический паспорт был действителен до ноября 1938-го, это позволяло передвигаться по Европе. Бывший дипломат решает писать воспоминания, переводить свои пьесы на французский (одна из них о Великой французской революции) и жить, не занимаясь политикой. Летом семья перебирается во Францию, сперва в Версаль, затем в Париж.

В конце 1938-го истекал срок действия его паспорта, и Раскольников обратился в советское посольство в Париже, которым руководил его хороший знакомый Яков Суриц. Именно его сменил Раскольников на посту полпреда в Афганистане, это было первое назначение бывшего военного моряка на дипломатическом поприще. Приглашения явиться в посольство Раскольников не принял, он пришел на квартиру Сурица, полагая, что это более безопасно. Не предложив Раскольникову сесть, Суриц заявил, что о продлении паспорта не может быть и речи, что он должен немедленно вернуться в Москву, где ему «ничего не угрожает». Раскольников ответил, что увольнение с поста посла было сделано заочно и в оскорбительной форме, поэтому его пребывание за рубежом является вынужденным. Суриц предложил написать об этом письмо Сталину.

Раскольников последовал совету. Он обращается к вождю «Дорогой Иосиф Виссарионович» и уверяет в том, что «не за страх, а за совесть поддерживает» его партийную линию. Односторонняя переписка со Сталиным начинается 18 октября 1938-го.

Уникальные события и люди в юбилейной рубрике журнаал

В воспоминаниях Ильи Эренбурга, написанных через четверть века, говорится: «Ф.Ф. Раскольников (он был тогда полпредом в Болгарии) пришел ко мне и спрашивал, как ему быть. Я с ним встречался в Москве в двадцатые годы, когда он редактировал "Красную новь", он был веселым и непримиримым. Написал предисловие к одной из моих книг, ругал меня за колебания, половинчатость. Я помнил, какую роль он сыграл в дни Октября. А теперь он сидел у меня на улице Котантен, рослый, крепкий и похожий на обезумевшего ребенка; рассказал, что его вызвали в Москву, он поехал с молодой женой и грудным ребенком; в дороге жена плакала, и вдруг из Праги он поехал не в Москву, а в Париж. Он повторял: "Я не за себя боюсь — за жену". А она говорит: "Без тебя не останусь..." Я знавал некоторых невозвращенцев: Беседовского, Дмитриевского, это были перебежчики, люди морально нечистоплотные. Раскольников на них не походил; чувствовалось смятение, подлинное страдание». А в донесении Сурица, направленном в Москву 6 июля 1938 года, говорится, что именно от Эренбурга, оставившего в посольстве записку, полпреду стало известно о том, что Раскольников приехал в Париж: «Он [Раскольников] заявил, что остался как был коммунистом и совгражданином»…

Ответа ни из Москвы, ни от Сурица Раскольников не получил. В феврале 1939 года в его семье случилась трагедия — от энцефалита умер маленький сын, уже начавший ходить. Раскольников почти все время проводит с женой, в мае супруги уезжают на Лазурный берег, живут на маленькой вилле, которая недорого сдавалась на весну и лето. Раскольников работает над мемуарами, фрагменты из них будут опубликованы через много лет («Сталин в театральных креслах», «На даче Молотова», «Величие и падение Демьяна Бедного»). В воспоминаниях он пишет о Сталине достаточно сдержанно, отмечая его сильную волю и превосходство над другими членами партийной верхушки. Постепенно складывается замысел книги (он собирался ее назвать «Кремль. Записки советского посланника»). Супруги начали думать о возвращении в Париж и о том, где можно будет напечатать эту книгу. Именно тогда Раскольников узнает о том, что 17 июля объявлен в Советском Союзе вне закона за то, что «дезертировал с поста, перешел в лагерь врагов народа и отказался вернуться в СССР». Верховный Суд СССР применил к нему постановление ЦИК СССР от 21 ноября 1929 года «Об объявлении вне закона должностных лиц — граждан СССР за границей, перебежавших в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и отказывающихся вернуться в СССР». «Вне закона» означало расстрел осужденного через 24 часа после удостоверения его личности.

Хотя внутренне Раскольников был к этому готов, тем не менее стало ясно, что спокойной жизни, на которую он рассчитывал, во Франции не будет. Раскольников немедленно начинает писать ответ, который он озаглавил «Как меня сделали "врагом народа"». 22 июля, через пять дней после объявления его вне закона, Раскольников заканчивает свой эпистолярный ответ и посылает его во французские и русские газеты в Париже: «Это постановление лишний раз бросает свет на сталинскую юстицию, на инсценировку пресловутых процессов, наглядно показывая, как фабрикуются бесчисленные "враги народа" и какие основания достаточны Верховному Суду, чтобы приговорить к высшей мере наказания». В завершение письма автор требует пересмотра дела и предоставления ему возможности защищаться. 26 июля письмо было опубликовано в парижской эмигрантской газете «Последние новости».

В Москве начали готовить ликвидацию Раскольникова. Сохранилось письмо Лаврентия Берии к Сталину с пересказом ответа Раскольникова, на документе — рукописная помета (с датой — 31 июля) заместителя наркома внутренних дел. Заместителю начальника внешней разведки (5-го управления ГУГБ НКВД) Павлу Судоплатову (в этот момент он готовил убийство Троцкого) предписывалось: «1) Надо точно установить, где находится Р[аскольников]. Как будто нами послан для этого специальный человек. 2) Продумать мероприятия по обезвреживанию»…

Раскольников решил продолжить переписку с тираном. Избранный им тон — наступательный, взволнованный и грозный:

«Сталин, Вы объявили меня вне закона. Этим актом Вы уравняли меня в правах, точнее в бесправии, со всеми советскими гражданами, которые под вашим владычеством живут вне закона. Со своей стороны отвечаю полной взаимностью — возвращаю Вам входной билет в построенное Вами "царство социализма" и порываю с Вашим режимом».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Открытое письмо Сталину», точка в котором была поставлена 17 августа 1939 года, представляет собой, по сути дела, обвинительное заключение. В нем перечислены преступления Генерального секретаря ЦК ВКП(б) против партии, которую он возглавил, узурпировав и подменив «ленинское наследие», против Красной армии, против экономики, науки и культуры СССР. «Ленинская гвардия» истреблена, а жизненные силы страны ослаблены террором. Раскольников перечислил десятки имен выдающихся революционеров, военных, дипломатов, писателей, деятелей искусства, расстрелянных или арестованных за последние три года (часть из них подвергнута унизительной процедуре «покаяния» на показательных процессах, где им пришлось признаваться в неслыханных злодеяниях, часть бесследно исчезала). Последним в списке «исчезнувших» Раскольников называет имя арестованного в июне 1939-го великого режиссера Всеволода Мейерхольда.

Бичевал Раскольников и беспринципную внешнюю политику Сталина: вместо твердого курса на создание антигитлеровской коалиции, на «скорейшее заключение военного и политического союза с Англией и Францией Вы колеблетесь, выжидаете и качаетесь, как маятник, между двумя "осями"». (Уже четвертый месяц, с апреля 1939 года, в обстановке открыто готовившегося Гитлером нападения на Польшу продолжались англо-франко-советские переговоры о заключении антинацистского военно-политического союза). Раскольников заканчивал письмо выражением уверенности в том, что рано или поздно советский народ положит конец произволу и посадит самого Сталина на скамью подсудимых.

Отдавая текст жене для перепечатки, Раскольников сказал: «Я никогда еще так не писал. Даже если я уже ничего больше после этого не напишу, буду считать: жизнь прожил не зря».

Действительно, он больше не успеет ничего написать. Письмо станет его политическим завещанием — Раскольникову оставалось жить всего несколько недель. Перепечатанные экземпляры он начал рассылать в газеты и товарищам революционерам. Среди адресатов — член троцкистского IV Интернационала Марк Зборовский. Только через 15 лет стало известно, что он был главным агентом НКВД, внедренным в окружение Троцкого. О содержании письма Зборовский немедленно информировал Лубянку. Из его донесения: «17 августа Раскольников отправил Суварину, Бармину и "Последним новостям" статью под заголовком "Открытое письмо Сталину". В этой статье он лично резко выступает против тов. Сталина, обвиняя его в ряде "преступлений" против партии и Советской власти. Главным образом статья направлена в защиту всех арестованных и расстрелянных за последние три года. В той же статье Раскольников высказывает свою уверенность в невиновности Троцкого, Зиновьева, Каменева и других, подчеркивая, для большего впечатления, свои политические разногласия с Троцким»…

24 августа Раскольниковы переехали в Грас. Утром 25-го жена Раскольникова Муза купила в киоске свежие газеты. Там был опубликован подписанный накануне в Москве договор о ненападении между СССР и Германией. Худшие предположения Раскольникова оправдались. Сталин перестал «качаться, как маятник, между двумя "осями"» и открыто протянул руку Гитлеру. Этого удара Раскольников уже не вынес.

Вот как описывает то, что было дальше, его биограф: «У него стала подниматься температура, он лег. Жена пошла навстречу доктору. Условились, что она встретит его перед отелем и проводит в номер. Раскольников остался ждать в номере. Устал ходить, лег на кровать, закинул руки за голову и неловко закинул: ударился левой ладонью об острый выступ металлической сетки, до крови рассек кожу на пальцах. Слизывал кровь с пальцев, а она все шла и шла. Кровь все прибывала, и тогда он взобрался на подоконник и стал протискиваться в узкую створку окна с криком: «Кровь! Остановите ее! Море крови! Это невыносимо!» Позднее жена Раскольникова отрицала тот факт, что он пытался покончить жизнь самоубийством. В письме Илье Эренбургу она так описывала последние дни жизни мужа: «25 августа 1939 года Федор Федорович заболел. Болезнь началась сильным нервным припадком, когда врач осмотрел его, он нашел большой жар и констатировал воспаление легких с распространением инфекции в мозгу. Это мозговое заболевание и было причиной смерти Федора Федоровича. Я поместила его в одну из клиник Ниццы, созвала консилиум и сделала все, что могла, чтобы его спасти. Но все усилия оказались напрасными. Болезнь протекала очень бурно. Все три недели Федор Федорович почти не приходил в себя. Сильная мозговая горячка, бред, беспамятство почти не покидали его. 12 сентября в полдень он скончался у меня на руках. <…> Похоронив Федора Федоровича в Ницце, я вернулась в Париж и там узнала, что во время болезни и смерти в газетах высказывались самые разнообразные предположения и утверждения о причинах смерти. Говорилось и о самоубийстве, и об убийстве, прямом и косвенном. Никакого расследования после смерти Федора Федоровича не было».

Биограф нашел забытое опровержение, которое Муза Раскольникова все же отправила в эту газету еще до смерти мужа.

Из газеты «Последние новости» (1 сентября 1939 года):

«Появившееся сообщение о том, что мой муж якобы сошел с ума, к счастью, не соответствует действительности. Мой муж серьезно болен воспалением легких, и бред, вызванный высокой температурой, никак не может быть назван сумасшествием. Никакого покушения на самоубийство не было».

Как ученые пережили революцию

Особо следует обратить внимание на дату публикации этого письма — 1 сентября 1939 года. Началась Вторая мировая война…

Смерть Раскольникова затерялась среди военных новостей, и сообщение о ней появилось в газете только 24 сентября: «Договор между Сталиным и Гитлером окончательно подкосил этого одного из последних оставшихся в живых представителя старой ленинской гвардии». В заметке упоминалось о полученном в редакции «Открытом письме Сталину», а причина его непубликации объяснялась так: «…мы не успели напечатать, так как из Ниццы пришло известие о болезни Раскольникова и о его покушении на самоубийство».

На самом деле газета, которую редактировал основатель Конституционно-демократической партии и эмигрант Павел Милюков, в 1930-е годы эволюционировала в сторону СССР. Милюков, будучи непреклонным противником Гитлера, считал, что в неизбежной войне между СССР и гитлеровской Германией эмиграция должна стать на сторону родины. А письмо оценил как слишком сильный удар по СССР накануне неизбежной войны. Перед «ленинской гвардией», к которой принадлежал автор письма и уничтожение которой считал главным преступлением Сталина, Милюков не испытывал пиетета. К тому же именно Раскольников был одним из главных действующих лиц 5–6 января 1918 года в Петрограде — в дни разгона большевиками Учредительного собрания. Это событие, с точки зрения Милюкова, стало решающим моментом крушения российской демократии.

И все-таки письмо Раскольникова вскоре после его смерти — 1 октября 1939 года — появилось в парижском журнале «Новая Россия», который редактировал бывший глава Временного правительства Александр Керенский. Он, конечно, помнил, что в октябре 1917 года под Пулковым именно Раскольников командовал красногвардейцами и матросами, остановившими попытку Керенского отбить Петроград у большевиков.

Начавшаяся мировая война заглушила публицистический антисталинский пафос письма — пришло время других новостей. В начале 1960-х Раскольников стал первым и, видимо, единственным из знаменитых невозвращенцев, с которого сняли все обвинения. Тогда письмо не пробилось в печать и вошло в общественную жизнь через возникавший в то время самиздат. Только в 1987 году, после публикации в «Огоньке», его прочли миллионы читателей.