премьера кино
Психологический триллер "Эффект бабочки" (The Butterfly Effect) назван в честь известного рассказа Рея Брэдбери о причинно-следственных связях между прошлым и будущим и о том, как радикально может напакостить одним взмахом крылышек паршивая бабочка. Снявшийся в главной роли Эштон Катчер для американских критиков тоже вроде насекомого — они безжалостно высмеяли попытку переключиться на драматические роли. Но ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА зауважала его за смелость.
На Эштона Катчера многие обратили внимание еще после комедии "Где моя тачка, чувак?" (Dude, Where`s My Car?), однако всех проворнее оказалась Деми Мур. Так и вижу, как она матерински пилит своего юного бойфренда долгими зимними вечерами: "Тебе уже четвертак, а ты все порхаешь комическим дурачком". Доведенный до отчаяния Эштон Катчер совершил безрассудно храбрый поступок и, вместо того чтобы постепенно выходить из имиджа кретина (заняться с репетиторами, сменить стилиста), сломя голову, в чем был, ринулся в предприятие, за которое и более опытный актер не сразу взялся бы.
Простодушный Эштон не заподозрил ничего дурного в истории студента-психолога Эвана, способного в буквальном смысле перемещаться в собственное прошлое и обратно при помощи чтения своих детских дневников. Записывать происходящее ему порекомендовал дальновидный психиатр. Дневник у Эвана получился захватывающий: в семь лет он уже снялся в детском порно под принуждением отца его подруги, в тринадцать — заложил динамитную шашку в соседский почтовый ящик, который как раз подошла посмотреть хозяйка с младенцем на руках. И все при участии подруги героя, ее брата-садиста и еще одного толстого мальчика, которые в свете описанных событий вырастают изрядно надломленными. И если Эвану с толстяком удается поступить в университет, то подруга прозябает официанткой, а потом и вовсе кончает с собой.
Узнав об этом, герой понимает, как был прав его психиатр, уверявший, что сознание, память — как пленка в видеокассете, которую можно поставить на паузу, замедлить, ускорить или вообще перемотать. "Перемотка" осуществляется в процессе чтения дневниковых записей: буквы начинают трястись, нарастает самолетное гудение, переходящее в мощный "бумс", после которого Эван оказывается совсем в другом месте в другое время. Возможно, это самый простой способ перемещения во времени из всех, изобретенных кинематографистами.
Но каждое исправление прошлого только ухудшает настоящее. Сначала он решительно одергивает подружкиного отца-педофила, потом "хрясь" — и просыпается через 13 лет в постели с возлюбленной, которая в новом варианте, избавленная от отцовского харасмента, сумела вырасти не суицидальной официанткой, а гладкой и розовощекой студенткой. Брат ее, однако, остался чудовищем, и Эвану приходится его убить в припадке ярости и отправиться за решетку. Снова следует вылазка в прошлое, но теперь эффект бабочки приводит героя в психушку, а его мама оказывается прикована к больничной койке. Но и после этого он не успокаивается и снова телепортируется в детство, где пытается спасти соседку от взрыва,— и обнаруживает себя в настоящем безруким инвалидом. Любимой девушке тоже достается: в одном из раскладов из студентки она превращается в проститутку-героинщицу с огромным шрамом во всю щеку. Играющая подругу Эми Смарт меняется с помощью грима и проявляет кой-какие актерские способности, зато персонаж Эштона Катчера и на кампусе, и на шконке, и в дурке одинаков, и впервые начинает причесываться, лишь дожив лет до двадцати восьми.
Деток, играющих семи- и тринадцатилетнего Эвана, тоже причесали в стиле Эштона Катчера. Но добиться сходства с ним не удается — у обоих мальчиков в глазах читается некий мыслительный процесс, не омрачающий лицо взрослого актера. Возможно, это обманчивое, поверхностное впечатление, и даже такой счастливый человек, как Эштон Катчер — молодой, красивый, в кино снимается, со страниц светской хроники не слезает,— способен испытывать нравственные страдания, просто жизнь еще не дала ему повода. Когда он пытается изобразить, как героя колбасит при перемещениях во времени, и его безмятежные черты искажаются, то кажется, что артист нарочно кривляется, придавая серьезной тематике фильма, в котором происходит много страшных вещей, глумливый характер. Нам в данном случае эффект бабочки неподвластен, и мы не можем, слегка покорчившись, перескочить на стадию кастинга, чтобы дать ценные указания авторам — кого лучше брать на роли сходящих с ума студентов-психологов. К тому же неизвестно, чем бы это в результате обернулось, и будет благоразумней поискать позитив в том, что уже случилось. Главную прелесть "Эффекта бабочки" уже определил до меня один из американских рецензентов: как же не симпатизировать фильму, где одного вида Эштона Катчера, силящегося прочесть хоть пару строк, достаточно, чтобы проделать дыру в пространственно-временном континууме.