В музее «Гараж» проходит 2-я Триеннале российского современного искусства: работы 75 художников объединены в выставку «Красивая ночь всех людей». Ее особенность в том, что художников выбирали не кураторы, как это обычно бывает, а участники предыдущей триеннале. В плюсах и минусах такого подхода разбирался Игорь Гребельников.
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Выставка устроена так плотно и сумбурно, что к ней стоит подготовиться заранее, изучив сайт триеннале: там биографии художников, описания отношений между ними, рассказы о работах. Но многословность этих описаний и рассказов тоже следует предуведомить некоторыми пояснениями.
Обычно такие большие сборные выставки типа биеннале или триеннале — это разной степени внятности высказывания на злобу дня: у кураторов есть идеи, воля, возможность выбора произведений, результатом чего в итоге и становится выставка. Но, увы, не в наших реалиях. Это признают и кураторы триеннале Анастасия Митюшина и Валентин Дьяконов, которые «с подозрением относятся к фигуре эксперта в такой живой и динамично развивающейся области, как современное искусство России». Они исходят из того, что иерархии — якобы их и устанавливает эксперт — вредны, а личные связи полезны, именно поэтому выбор участников нынешней триеннале доверен художникам предыдущей. И тут кураторы уже переходят на почти шутливый тон, заявляя, что «триеннале провозглашает коррупцию и любовь… и исследует связи — дружеские, профессиональные, любовные, случайные,— движущие актуальным российским искусством». Конечно, самонадеянно требовать от зрителя вникать не только в художественное содержание работ, но и в эти связи, которые кураторы, отказавшись от экспертности, все же сгруппировали по типам, ставшим условными разделами выставки: «Мыс удачи», «Коса земляков», «Заповедник любви», «Полуостров менторов», «Плато предков», «Остров соперников». Названия показательны. Кураторы подобно географам открывают новые земли, а там — искусства, о которых по причине их новооткрытости нехорошо судить строго.
Проблемы с искусством из регионов были и на предыдущей триеннале, три года назад: тогда новые имена кураторам пришлось дополнять уже известными и вовсе не региональными и так же мучиться с тем, как все это разнообразие «упаковать» в выставку.
За истекшее время ничего существенного в плане художественного образования в стране не произошло, вот и приходится иметь дело с притоком новых имен, выбранных самими художниками.
В общем и целом он не так уж и плох, хотя какая-нибудь цементирующая этот набор произведений идея здесь бы не помешала. Но и тут кураторы придумали ловкое обоснование: оно в названии выставки — «Красивая ночь всех людей», позаимствованном у книги математика, писателя, эзотерика Романа Михайлова. Там, где отступает интеллектуальность, неизбежно должна возникнуть некая магия: одноименная книга Михайлова написана на так называемом процессуальном языке — что-то вроде узора, за которым призвано следовать сознание читателя и который, видимо, должен приводить к «просветлению».
Чего, к счастью, не обещает выставка: работы художников куда разнообразнее орнаментальной вязи, и то, как в исполнении разных авторов искусство балансирует между принятием реальности, работой с ней и уходом в вымышленные миры — вполне захватывающий сюжет. Тут, с одной стороны, сюрреалистические скульптуры Аси Маракулиной — результат освобождения художницы от каких-либо художественных задач и тем. И крохотные пластиковые игрушки и сувениры, мутировавшие в исполнении Лёхи Г. в некое сказочное сообщество. И кружевные портреты женских сказочных персонажей, обрамленные в рамы-наличники, Алисы Горшениной. И выдуманное ханство «Бачикистан» размером с квартиру Юли Шафаростовой. И целая стена «детской» живописи, напоминающая дневник из случайных образов, Ирины Бутковской.
А с другой — странный лес с кронами деревьев в виде стеклянных шаров Александра Морозова: оказывается, это традиционные поплавки рыбаков эстонского острова Муху, которым в советские времена запрещалось рыбачить из-за соседства военной базы. Или портреты генерала Ермолова, покорителя Кавказа, кисти подзабытого живописца XIX века Петра Захарова: его выбрал для триеннале художник из Чечни Аслан Гойсум, видимо, проводя личные параллели. В 1819 году в чеченском ауле Дади-юрт, осаждаемом русскими войсками, рядом с убитой женщиной был найден ребенок. Впоследствии его усыновил дядя генерала Ермолова, он вырос под русским именем, стал вольным слушателем Академии художеств и востребованным портретистом, писавшим в том числе и портреты русских завоевателей его родного аула. Или хулиганские рисунки на носовых платках Александра Лаврова, зафиксировавшего самые громкие события общественно-политической жизни последних месяцев: от «голосования на пеньках» до протестов в Хабаровске в связи с отставкой и уголовным преследованием губернатора Сергея Фургала. Нужен ли тут математик-эзотерик, чтобы понять, что российское искусство готово отвечать само за себя?