Повесть «Осеннее солнце», принесшая Эдуарду Веркину в конце позапрошлого года первое место на всероссийском конкурсе на лучшее литературное произведение для детей и юношества «Книгуру», вышла наконец из печати. Восемь лет назад Веркин побеждал там же с военной повестью «Облачный полк», в 2018-м поклонники и противники антиутопий спорили о его «Острове Сахалин», совсем уже недетском. В том, по какому ведомству проходит новая повесть и куда она ведет читателя, разбирался Михаил Пророков.
Фото: Издательство «Волчок»
Фото: Издательство «Волчок»
В «Осеннем солнце» Эдуарда Веркина осени нет совсем. Есть лето: грибы, ягоды, рыбалка, варка ухи. Много счастья. Много одиночества — хотя герою иногда хочется больше.
Из зажиточного села Туманный Лог уже несколько лет как превратился в хутор, сейчас там живут всего три семьи, да и как семьи — отцы все на заработках, кто на северах, кто в Москве. Матери работают в городке неподалеку, для подработки шьют белье на швейных машинках да за огородом ухаживают. Дети — две девочки тринадцати лет, Шнырова с Дрондиной, и один мальчик четырнадцати, Васькин, главный герой и рассказчик,— учатся в том же городе в школе, а летом помогают с огородом, в остальном предоставлены сами себе. Связи с городом, кроме автобусной, практически никакой: телефон не ловит — есть один тополь, с которого можно выйти в интернет или позвонить, но как забраться туда, кроме рассказчика, никто не знает. Скорую не вызовешь — мост через реку сломался давно, вместо него два рельса перекинуты; у рассказчика есть дохлый мопед, который он время от времени реанимирует, так что и тут у него монополия и особая ценность.
Ситуацию можно было развить в мажорной тональности, как Веркин уже делал в «Кусателе ворон», забрасывая героев в подобного рода глушь — ненадолго, но с потрясающими педагогическими результатами. «Осеннему солнцу» не осталось ни мажора, ни педагогики.
Истории о предоставленных самим себе подростках нередко начинаются с небольшой катастрофы, конфликта, экстрима — чего-то, что может пробудить как лучшие, так и темные стороны незрелой еще души. В «Осеннем солнце» никакой катастрофы еще не было. Это не делает героев добрее: «Мой папа забор поставил, чтобы зайцы на огород не прыгали. А ее папаша напился и сломал!» В ответ доносится совсем уж невообразимое: «Тут в девятнадцатом веке разбилась летающая тарелка. Пришелец дополз до этого колодца, и тут на него напала старуха Дрондина. А нечего прилетать, тут ему не Венера!» Трое подростков заперты летом на хуторе, при этом двое — две — из них только и делают, что припоминают старые, этого и прошлого века обиды, наносят новые, сводят счеты и отравляют жизнь друг другу и соседу, вынужденному — куда деваться — дружить с обеими. Правда, по очереди: общаться втроем дольше пяти минут они просто не могут.
У соседа, рассудительного и невозмутимого Васькина, свои заботы: он придумывает, чем бы мог оказаться славен Туманный Лог, какая археологическая находка или природный феномен могли бы привлечь внимание СМИ и туристов. Фантазия у парня что надо, чудеса и диковины следуют одна за другой: то в колодце начинают обитать гигантские пиявки, то по лесу шнырять суперзайцы, то за рекой расти необычайной мягкости лен (из него, правда, разве что трусы шить, но и то уникальные получатся, самые для космонавтов трусы). Еще тут, конечно, побывал Пушкин — как не побывать, он и дуб тут посадил, и колокол, спрятанный в лесу, нашел, туда и туда можно туристов водить, у колокола желания загадывать, от дуба желуди сбывать на сувениры.
Дуб и колокол, кстати, на самом деле есть. И желудей много, и окуней в реке хватает, и рыжики уродились на славу, и трюфели есть (не затеять ли трюфель-сафари, прикидывает Васькин), и вообще «лето чумное», «год совсем дуровой, все растет». И сквозь все это бурление и трепыхание чем дальше, тем отчетливее угадывается мелодия прощания — и героям приходится делать над собой усилия, чтобы ее не слышать.
«Осеннее солнце» было отмечено как лучшее произведение для детей и юношества, но первое, что вспоминается при его прочтении,— распутинское «Прощание с Матерой», повесть, на протяжении которой герои тоже готовятся к неизбежному. Только вместе с островом для них кончается и жизнь, полная трудов и утрат, а у обитателей Лога, по оторванности от мира также напоминающего остров, жизни впереди — море, а опыта преодоления и прощания нет никакого. Все, что они могут перед лицом неотвратимого конца их мира,— фантазировать, злиться, вредничать по-мелкому, забываться в привычных занятиях и любимых делах. При этом девчонки все же потрезвее относятся и к предстоящему, и к васькинским фантазиям: «Ну и что ты хочешь загадать?.. Чтобы в нашу деревню народ вернулся? Ну вернутся они, а что делать будут?» Васькин не отвечает.
Да и что он может ответить, если сам видит, что жизнь деревенская стала бедна имеющими практический смысл занятиями: дед пахал, отец вкалывал с утра до вечера в огороде, а он двадцать минут пополивает яблони да ягодные кусты — и свободен. «Воду таскать, и то насос есть». Да, мать работает не покладая рук, тоже и отец, когда приезжает с вахты, но труды эти приносят мало дохода, а то, что в иные лета можно прожить одними грибами да рыбой, взрослым кажется недостаточным утешением. Вот и получается, что в отличие от Матеры, становящейся по ходу повести островом стариков, Туманный Лог — остров подростков. Мир, из которого ушли взрослые,— без катастроф, без эпидемий, без праздника непослушания. Просто ушли, а дети остались и забрали его себе.
А теперь его у них отбирают. И его юные обитатели проходят все предписанные наукой стадии принятия неизбежного: девочки берут на себя депрессию с гневом, на долю рассказчика остаются отрицание и торг — в форме фантазий. Он не привык прощаться, не умеет это делать, не понимает, почему он должен это делать — ему в каком-то смысле гораздо тяжелее, чем распутинским старикам.
Ну а Лог сам прощается с ним. Напоследок одаряя яблоками, ягодами, рыбой — всем, чем богат. И чем хуже все складывается, чем меньше остается надежды, тем величественнее, безогляднее и щедрее делаются эти дары. Зная любовь автора к фантастике, в какой-то момент начинаешь ждать чуда, волшебного избавления, помощи от древних таинственных сил.
Но вместо лесного духа приходит полицейский. А чудо если и происходит, то не так и не тогда, как и когда его просят. Если оно и было, то в глубоком детстве. Если оно и есть, то там, где рассвет над рекой, золотые лучи над покрытым невиданными цветами болотом да яблоки, грохочущие по крыше.
Вот в этом умении пройти по грани чуда и его невозможности, показать распад семьи, частной собственности и государства не сквозь призму ужаса и гражданского негодования, а сквозь то прекрасное, что существует вопреки и помимо, наверное, заключается то главное и то новое, что есть в «Осеннем солнце».
Эдуард Веркин. Осеннее солнце. М.: Волчок, 2020