Вчера в Третьяковской галерее на Крымском валу открылась выставка "Великая Утопия. Русский авангард 1915-1932" — первая крупная авторитетная выставка русского авангарда, собранная специалистами из России, Германии и США. Выставка развернута в 11 залах и включает в себя около тысячи произведений из музеев и частных коллекций. Эта экспозиция уже демонстрировалась в Ширн Кунстхалле (Франкфурт-на-Майне), Стеделийк музее (Амстердам) и музее Соломона Гуггенхайма (Нью-Йорк) — два последних музея имеют наиболее престижные авангардные коллекции мира. Московская экспозиция сильно сокращена — в ней полностью отсутствуют работы из западных собраний. Выставку представляет эксперт Ъ ЕКАТЕРИНА ДЕГОТЬ.
Со времен "частичного рассекречивания" русского авангарда на выставке "Москва--Париж" в 1981 году мы не видели экспозиции такого масштаба и значения. Впервые перед нами не только одинокие столпы — Малевич, Татлин, Кандинский, — но и те, кто стоял рядом с ними и за ними, весь культурный фон эпохи, включая и малоизвестные ее страницы: витебский период группы "УНОВИС" (Утвердители Нового Искусства), школа Михаила Матюшина, творчество Павла Мансурова, "проекционизм" и "электроорганизм"... Впервые с 20-х годов все они выступили единым фронтом: живопись, архитектура, дизайн, театр, фотография, текстиль, плакат. Так могла бы выглядеть отчетная выставка советского авангарда в 1932 году — в момент упразднения всех художественных группировок.
Для западных кураторов работа над выставкой (начавшаяся еще летом 1988 года), явилась истинным приключением, волнующей борьбой с чиновниками старого Министерства культуры и советской бюрократией. Выставка подарила западным экспертам возможность самим оказаться в положении художников авангарда, удовлетворила свойственную им ностальгию по нестабильности и переменам. Однако та же самая нестабильность заставила их воздержаться от того, чтобы послать шедевры из своих музеев в клокочущий мир российской постперестройки.
Целью западных инициаторов выставки было некое воссоединение семьи: избалованные дети зарубежных коллекций — знаменитые шедевры наших художников — должны были встретиться со своими русскими собратьями (среди которых ожидалось увидеть не меньшие шедевры), прозябавшими тогда в провинциальных запасниках. Эти трогательные встречи состоялись во Франкфурте, Амстердаме и Нью-Йорке, в Москве же собрался только "свой круг". В результате обнажились удручающие бреши в наших собраниях — где почти отсутствует творчество Ивана Пуни, Наума Габо, Ильи Чашника, Константина Вялова. На выставке в Москве практически не представлен Малевич из Русского музея, что связано с давним соперничеством московской Третьяковки и Русского музея в Санкт-Петербурге. В результате вождь авангарда оказался в толпе "низших чинов", если не считать равновеликого ему Владимира Татлина. На выставке доминирует масса, сомкнутые ряды соратников, от "Последней футуристической выставки" 1915 года (которая на деле оказалась первой супрематической) до "Первой дискуссионной выставки" 1924 года (которой суждено было стать последней выставкой авангарда).
Процесс создания выставки протекал одновременно с демонтажом советской идеологии и — точно так же завершился победой. В результате впервые в России авангард оказался представлен без обязательной прежде нагрузки в виде искусства менее радикального. В экспозиции есть "наследники", но из нее изгнаны "попутчики". Именно здесь авангард осуществил свою утопию, узурпировав всю историю. Свершилась историческая победа авангарда — завоевание им музейного пространства.
Выставку делали 14 кураторов, ни один из которых не был назначен главным — странно, что они вообще пришли к какому-либо согласию. Главное же расхождение между зарубежными и русскими искусствоведами свелось к следующему: западные историки русского авангарда, в котором чисто художественная деятельность порой объявлялась контрреволюционной, видят его специфику в социальном утопизме, связь которого с идеологией большевизма необычайно сложна. Русские же музейные работники предпочитают видеть в авангарде чисто стилистическое новаторство, не имеющее отношения к социально-политической истории и явившееся лишь ее безвинной жертвой. Название выставки — "Великая Утопия" — введенное в последний момент, явилось, таким образом, маленькой победой зарубежных организаторов.
Теперь супрематизм и конструктивизм — "наше все", единственная наша твердая валюта в области искусства. Пусть мы любим и "Бубновый валет", но, козырной наш туз — это Малевич, хотим мы того или нет. Неожиданно оказалось, что целые залы картин, послушных его лозунгу "В искусстве надо следовать обязанности выполнения его необходимых форм", ровно столько же разнообразны и интересны, сколько залы последователей Репина. И это нормально: авангарду 20-х годов уже давно пора стать музейным искусством, вызывающим здоровое чувство уважения и скуки.