Чекист из Фирмы
Работу над реставрацией любой истории — будь то цепочка загадочных событий ил
 |
Как и Семен Буденный (справа), Евгений Питовранов (слева) был человеком легендарным. Легендой маршала были полководческие таланты, а назвать легенду генерала еще не пришло время |
Работу над реставрацией любой истории — будь то цепочка загадочных событий или биография человека — никогда нельзя завершить: как и ремонт квартиры, ее можно только прервать. Признаться, решение прекратить работу над жизнеописанием генерала Питовранова далось мне не без труда. Я слушал его рассказы два-три раза в неделю на протяжении почти двух лет, но отдельные противоречивые фрагменты не складывались в единую картину. Память Евгения Петровича со временем стала сдавать, а из документов о его деятельности, которые могли снять многие неясности, под волну рассекречивания архивов, прошедшую в начале 1990-х, попала лишь незначительная часть.
В конце концов мы с представителем семьи генерала зафиксировали соглашение о том, что я могу использовать в своих публикациях то, что мне рассказывал Питовранов, но, цитируя его рассказы, буду упоминать его фамилию по возможности реже, заменяя ее, к примеру, наименованием должности, которую он занимал на момент описываемых событий. Больше семи лет никаких претензий со стороны семьи генерала не возникало. Признаков явного недовольства не было и со стороны российских спецслужб.
Но недавно из Службы внешней разведки мне передали, что там внимательно следят за моими публикациями и что они обеспокоены тем, что я незаконно использую дневники Питовранова, а также тем, чтобы я не разгласил государственные тайны, которые, возможно, сообщил мне генерал.
Такая забота о покойном генерале меня удивила. Ведь всего десяток лет назад СВР всячески открещивалась от Питовранова: мол, бериевец и прочее, и прочее. Помню, как-то он сказал мне, что его, бывшего начальника разведки, вот-вот пригласят на празднование очередной годовщины службы в штаб-квартиру СВР — в Лес, а потом позвонили и сказали, что приглашения не будет, и железный старик расплакался, как ребенок.
 |
Евгений Питовранов, студент Московского электромеханического института инженеров транспорта, бывший саратовский хулиган, будущий самый молодой генерал ГБ |
Однако самой сокровенной тайной были неприглядные обстоятельства провала. Сам генерал Питовранов говорил, что "не помнит решительно ничего из того, что тогда произошло". Не более словоохотливы были и другие высокопоставленные ветераны. Бывший начальник разведки генерал Шебаршин сначала рассказывал мне, что не припоминает такой истории, а потом зло сказал, что масштабы провала кое-кем сильно преувеличиваются. Подвела память и бывшего председателя КГБ Владимира Крючкова, в бытность которого начальником разведки и случилась утечка секретов в особо крупных размерах.
Рискну предположить, что именно право на забвение этой истории и защищает от меня неловким образом чиновник из разведки. Он отреагировал и на публикацию о провалах силовых акций советских спецслужб (см. "Власть" #10 за этот год), вновь говорил о Питовранове и просил передать мне, что против меня возможны юридические санкции.
Ничего не поделаешь, пришлось вновь садиться за историю жизни и провала генерала Питовранова, поднять архивы, найти абсолютно легальные способы для выяснения недостающих деталей, а также вспомнить занимательную историю нашего знакомства.
"Никогда ни в чем не признавайся"
На рубеже 1990-х годов я занимался в "Комсомольской правде" ворохом самых различных вопросов — от межнациональных конфликтов и церкви до преступности вкупе с МВД и КГБ. В зоне моих интересов была и Генеральная прокуратура СССР, которую только начинали широко использовать в политических играх. Следователи по особо важным делам и их помощники еще пытались всерьез расследовать уголовные дела и даже привлекать к ответственности высокопоставленных лиц.
И вот как-то в начале 1991 года из следственной части Генпрокуратуры позвонил мой приятель и тусклым голосом попросил срочно приехать: мол, есть информация. Выглядели и он, и его шеф, мягко говоря, не блестяще: бледные, с недовольными, скомканными лицами. Как оказалось, по громкому делу о незаконных валютных операциях они вышли на отставного генерала КГБ. По их данным, этот товарищ контролировал одну из известных в мире островных офшорных зон и оперировал суммами от $12 до $60 млрд.
Генерал без проволочек явился на допрос и мило рассказал следователям о том, что его близким знакомым приходилось ликвидировать за рубежом лиц, по положению не идущих ни в какое сравнение с мелкими прокурорскими штафирками. Как рассказал мой приятель, говорил генерал настолько весомо, что задавать ему вопросы по делу как-то расхотелось, но обидно было до невозможности, и поэтому они решили поделиться информацией со мной, а также снабдили всеми координатами генерала.
 |
В Узбекистане однообразные будни, проходившие в поисках националистического подполья, генералу Питовранову скрашивало общение с приятными людьми (на фото — вместе с руководителями республики принимает наркома Лазаря Кагановича) |
Мой вопрос о фамилии Евгения Петровича он проигнорировал без малейших реверансов — тем интереснее было сделать интервью с гуру от КГБ, учившим таких видных чекистов. Интернет в те годы еще не дошел до России, и поиск, который теперь занимает секунды, потребовал долгого времени. Я уже начал забывать об этой истории, когда мне в руки попал ежегодник Большой советской энциклопедии за 1987 год. И там нашелся подходящий Евгений Петрович — Питовранов, председатель правления Торгово-промышленной палаты СССР (ТПП). Потом подвернулась книга Джона Барона "КГБ", где он упоминался в обоих качествах — как генерал-лейтенант КГБ и руководитель ТПП.
Как ни странно, Евгений Питовранов согласился принять меня в тот же день. В кабинете сидел седовласый старик в очках, его темно-синий костюм явно знал куда лучшие времена, а на столе кроме газет и телефона лежала только старая записная книжка, перетянутая черной аптечной резинкой. Как оказалось, эта книжка и была главным рабочим инструментом Евгения Петровича. Время от времени в кабинет заходили сотрудники, клали перед генералом исписанные листки и просили позвонить известным людям и поговорить по делам, обозначенным в записках. Евгений Петрович раскрывал книжку, набирал номер и после фраз о здоровье лоббировал поставленную проблему.
В итоге до сути моего визита мы добрались минут через сорок. Я начал объяснять, что мне бы хотелось поговорить с ним и написать о его работе. "О какой?" — поинтересовался Питовранов. Тогда мало кто признавался в своей работе в КГБ, а мне страшно не хотелось спугнуть старика. Я мямлил, подбирая слово, заменяющее КГБ. Контора? Плохо. Решит, что диссидент. Вдруг вспоминаю, что книга перебежчика из ЦРУ называлась, кажется, "По делам компании", но компания тоже плохо: вдруг обидится, что сравнил с американцами. Фирма! Это в самый раз! "Может быть, вы сможете поделиться воспоминаниями о своей фирме?" — спрашиваю.
И тут старик выпрямился и расправил плечи, потом придвинул телефон и набрал номер. Собеседнику сказал только одно слово: "Зайдите!" И через минуту тот входил в кабинет. Евгений Петрович показал на меня рукой и, назвав вошедшего по имени-отчеству, сказал: "Дорогой мой, познакомьтесь с моим тезкой. Он специально прислан написать историю нашей фирмы". Я ничего не понял. Кто меня прислал? И почему слово "фирма" старик произнес как имя собственное, да еще с придыханием? Я и понятия не имел, что так называлась придуманная и созданная им разведывательная организация, использовавшая в своей работе непреодолимую страсть иностранных бизнесменов к получению прибыли, или личная разведка Андропова, как он потом ее иногда называл.
Не дав мне прийти в себя от изумления, Евгений Петрович перешел к делу. "Дело это долгое,— говорит.— Давайте работать по полтора-два часа в день, скажем, два-три раза в неделю. Не возражаете?" И, не дожидаясь ответа, назначил следующую встречу на завтра.
"Ты посмотри на его компанию: одни жулики и бандиты"
Вставал Евгений Петрович рано — часов в пять-шесть — и редко выдерживал до семи, чтобы позвонить мне: "Дорогой мой, я вас не разбудил?" Потом предлагал тему для сегодняшнего обсуждения и, как обычно, не дождавшись ответа, подытоживал: "Вот и решили!" Что он делал дальше, я понял лишь некоторое время спустя. Евгений Петрович садился и на листке набрасывал собственную версию того, что собирался в тот день рассказать — о детстве, приходе в НКВД или о чем-либо еще,— затем правил текст и выучивал его наизусть. Мне предоставлялось почетное право запротоколировать этот белый стих.
Он очень чутко реагировал на реакцию собеседника. Договорив до конца, смотрел на меня и спрашивал: "Не пойдет?" Я объяснял, почему: на дворе 1994 год, уже изданы книги таких-то авторов, открыты архивы, и никто, например, не поверит, что он в НКВД только и делал, что помогал людям. "Хорошо,— соглашался Евгений Петрович,— давайте попробуем по-другому". И снова слово в слово произносил заученный текст.
Временами он расслаблялся и позволял себе откровенность. И тогда сквозь маску джентльмена с Лубянки проявлялся саратовский босяк и хулиган:
"В школе я прыгал из окон второго этажа, дрался и проказничал настолько часто, что учительница французского языка ко мне и моему другу применяла превентивные меры. Только войдет и сразу:
— Глеб, Евгений, вон из класса!
Возмущались мы искренне:
— Марь Данилна, да за что? Мы ж еще ничего не сделали!
— Не сделали? — она подозрительно оглядывала нас.— Так ведь обязательно сделаете. Вон!"
 |
Генерал Питовранов личным примером вдохновлял своих подчиненных на ночные походы к сейфам в иностранных посольствах в Москве |
— С кем ты связалась! Он же дерется, картежник, учиться не хочет! Никакого будущего у него нет. Ты посмотри на его компанию: там же сплошь одни жулики и бандиты. Отвяжись ты от него! Поступай в институт.
"Должен признаться,— говорил Питовранов,— что про карты она если и преувеличивала, то не слишком сильно. Везло мне не всегда, но сыграть я любил. Про компанию тоже было отчасти верно. На нашей улице жили разные ребята, кого-то действительно повело в уголовный мир за блатной романтикой. Но все это было уже в прошлом".
Однако как только речь заходила о работе в НКВД, откровенность стала большим дефицитом. Рассказывая о некоторых операциях ГБ в 1940-е и 1950-е годы, Питовранов вдруг объявлял: "И мои ребята сделали то, что должны были сделать!" А что сделали, как оказывалось, он не знал. Действительно не знал. Это был очень удобный трюк. В случае провала он был не в курсе деталей, и вся вина ложилась на исполнителей.
Первые годы работы в ГБ генерал упорно вспоминать не хотел. Рассказывал, что после короткой стажировки в Москве занимался в Горьковском УНКВД реабилитацией невинно осужденных в 1937 году. Очень быстро вырос до замначальника управления, а потом, после выделения в 1941 году НКГБ из НКВД, стал начальником управления внутренних дел. Я хорошо помню, как он пытался рассказать хоть что-то об этом времени. Вспомнит, подумает и молчит. Снова прищурится, подумает и ни слова. "Так что же,— спрашиваю,— так ничего и не делали? А медаль за что тогда дали?" Наконец он подобрал безопасный вариант: "Мы строили аэродромы, а после начала войны оборонительные сооружения". Но медаль дали задолго до того, как в ГБ появилось управление аэродромного строительства. И Питовранов нехотя признал, что руководил операцией по очистке горьковских оборонных заводов от ненадежных элементов.
Не густо было и с воспоминаниями о военных годах, когда он руководил Кировским, а затем Куйбышевским управлениями. В Кирове ловил высланных туда прибалтов за распространение антисоветских листовок да разоблачил расхитителей на кожевенном комбинате. А в Куйбышеве в основном как член Бюро обкома занимался помощью сельскому хозяйству и как специалист-железнодорожник помогал организовать работу крупного транспортного узла. Такие незначительные успехи не помешали ему получить в 28 лет звание комиссара госбезопасности, что соответствовало армейскому генерал-майору.
В апреле 1945 года Питовранова назначили наркомом госбезопасности Узбекистана, чтобы он разоблачил там националистическую организацию, во главе которой стоял первый секретарь узбекского ЦК Усман Юсупов. Но националистов он так и не обнаружил. Он вспоминал:
"Усман мне говорит:
— Слушай, Питовранов, ну неужели ты думаешь, я не понимаю, что твой предшественник обо мне в Москву писал? Ну спал я с теми бабами, которых он мне подсовывал. Я здоровый мужик, они хорошие красивые бабы. Понимаешь? Разве это национализм? Были у меня связи с этими бабами. Ну что я против Узбекистана, против Советского Союза что ли шел с ними?"
"Товарищ Сталин, мы более 250 микрофонов изъяли"
В 1946 году Питовранов получил назначение в центральный аппарат МГБ заместителем начальника контрразведки Второго главного управления. Об этом периоде жизни он рассказывал не без удовольствия.
"Начальник главка Федотов начал поручать мне руководство некоторыми деликатными операциями. Прежде всего теми, которые проводились против иностранных представительств в Москве: вербовкой дипломатов и получением документов о деятельности и планах посольств.
В управлении существовала группа из семи человек, которая регулярно изучала содержимое сейфов зарубежных дипломатов. Выемки всегда происходили на нервах. Это были тончайше спланированные операции. Проводил их Тохчианов, начальник европейского отдела Второго главка, сильный и талантливый контрразведчик. Практически каждый сотрудник посольства изучался досконально: его привычки, слабости, увлечения выявлялись и использовались в нашей работе. Естественно, прежде всего выявлялись люди, пригодные для вербовки, но этим занимались уже другие подразделения, а 'сейфовая группа' перед началом очередного обследования посольства должна была вывести из него всех сотрудников. Подавляющее большинство дипломатов имело слабинку, используя которую можно было заставить их немедленно бросить все дела и мчаться на другой конец Москвы. В результате в назначенный день на час или два посольство оказывалось в нашем полном распоряжении. Происходило это настолько давно и регулярно, что ребята вместо отмычек имели полные комплекты ключей от помещений и сейфов".
А меньше чем через полгода Питовранов стал начальником главка. В новой должности тоже пришлось заняться посольствами:
"Осенью 1941 года, когда все дипломатические представительства эвакуировали в Куйбышев, охрану их зданий поручили "семерке" — Седьмому управлению НКВД, ведавшему наружным наблюдением. Тут и решили воспользоваться ситуацией и оснастить микрофонами все консульства и посольства и наших союзников, и нейтральных стран. Идея понравилась, и в ЦК дали согласие на проведение операции. Все особняки были оснащены микрофонами — под плинтусами и вверху, у потолка. Но техника тогда была на грани фантастики! Огромные 'шайбы' — убить можно ими, в карман не влезут. Но времени оказалось предостаточно, и микрофонами начинили все абсолютно. Все остались довольны, кое-кому дали какую-то высокую премию.
После возвращения посольств из Куйбышева повальная микрофонизация некоторое время приносила неплохие результаты. Но в посольствах и особенно в резидентурах работали отнюдь не дураки. Прослушивание давало все меньше информации.
Зимой с 1946 на 1947 год нам стало известно, что американцы решили с шумом найти все микрофоны в посольствах и поднять вопрос о нарушении дипломатического иммунитета и непартнерском поведении СССР на ближайшей сессии Совета министров иностранных дел СССР, США, Англии и Франции, которая должна состояться в Москве. Американская контрразведка направила в московское посольство двух крупнейших специалистов по поиску прослушивающих устройств.
Министр госбезопасности Абакумов собрал совещание. Количество 'шайб' измерялось сотнями, и вытащить их из посольств в несколько дней оказалось невозможным. Представитель спецслужбы министерства, которая ведала диверсиями и прочими специфическими операциями, предложил на некоторое время вывести американцев из рабочего состояния, как он выразился, 'плотно посадить их на горшок'. На тот момент это предложение показалось всем наименьшим злом, способным принести наибольшую пользу.
Мы в нашем управлении создали группу из девяти человек. Заготовили инструмент и приступили к очистке посольств. По схеме разводили дипломатов и ехали в посольства. В чистке первого — канадского посольства в Староконюшенном переулке — я участвовал сам. Сняли плинтуса, набрали неподъемный мешок 'шайб', навели порядок и отбыли восвояси.
 |
Холодная голова и горячее сердце офицеров контрразведки были целиком посвящены службе. А чтобы было чем занять чистые руки, генерал Питовранов проводил чемпионаты главка по волейболу |
Сюрприз ждал нас там, где меньше всего его ожидали — в посольстве Новой Зеландии, находившемся на Самотеке. Никакие уловки не помогли. Два микрофона новозеландцы нашли сами.
На следующий день — вызов на заседание Политбюро. Я в первый раз в таком кругу да по такому поводу. Длинный стол. Сталин во главе. Я с краешку, рядом с Микояном напротив Булганина. Какие-то вопросы до нас обсудили, а потом Сталин говорит:
— У нас завтра начнется совещание Совета министров иностранных дел. Товарищ Молотов, доложите, все ли подготовлено.
Молотов докладывает. Говорит и о нашей проблеме: что эта неприятность может вызвать большой скандал. Сталин спрашивает:
— Какие есть предложения?
Молотов молчит. Сталин встал, прошелся по кабинету и повторил резче:
— Какие предложения?!
Все замерли и опустили глаза. Тишина. Семь бед — один ответ. Все равно мне за все отвечать. Поднимаю руку. Микоян мне на ногу под столом наступает: дескать, сиди, сопляк, куда ты лезешь! Но я не унимаюсь. Сталин кивнул мне. Я встал.
— Товарищ Сталин,— говорю,— мы более 250 микрофонов изъяли, причем делали это не тогда, когда дипломаты в Куйбышеве были, а под самым их носом. Я не хочу сказать, что мы заслужили похвалу. Раз мы не все сделали, то мы заслужили и определенную кару. Мы много думали, ломали голову. 25 дней не выходили из министерства. Ничего умного в голову не пришло.
Сталин остановился и в упор смотрит на меня. Я перевел дух, продолжаю.
— Одна только мысль появилась. Новозеландское посольство — прекрасный особняк. Если бы Москву заняли немцы, то хорошие особняки обязательно попали бы в руки разведки, контрразведки или еще каких-то важных учреждений. И наши микрофоны дали бы нам возможность быть в курсе их дел. Это делали партизаны-подпольщики.
Гробовое молчание. Я стою ни жив ни мертв. Сталин ходит, ходит, курит, курит. Наконец говорит:
— А что? Может, действительно на партизан свалим?
Все присутствующие дружно заодобряли. На том и порешили".
Об арестах идейных врагов советской власти Евгений Петрович снова ничего не помнил, зато каждую встречу со Сталиным он помнил до мелочей. По инициативе вождя в конце 1950 года он был назначен заместителем министра, а осенью следующего года с согласия Сталина арестован. О том, как ему удалось вывернуться, он рассказывал с особым удовольствием и, кажется, при этом даже не слишком приукрашивал события.
Продолжение следует
ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ В РУБРИКЕ АРХИВ