 |
В 1954 году (на фото) у генерала Питовранова были особые основания выразить почтение товарищу Молотову. Еще в 1949 году подчиненные генерала посадили жену министра Полину Жемчужину за связи с еврейскими националистами |
"Разговор со мной доставил Сталину удовольствие"
Беседуя с генералом Питоврановым, с его бывшими соратниками и, если удавалось, с теми, кем они занимались, я каждый раз наблюдал, насколько по-разному видели одни и те же события разные люди. В середине 1990-х мне пришлось общаться с известной советской актрисой, ставшей в конце сталинской эпохи жертвой репрессий. Она рассказывала про ужас тюрьмы и про изощренные издевательства и непереносимые страдания от того, что от нее отрекся муж — человек, известный в стране не менее, чем она.
 |
О многих подробностях службы в ГДР генерал Питовранов (на фото — с командующим советскими войсками в Германии Гречко за скатертью) рассказывал не слишком охотно: "Мы делали то, что должны были делать" |
В изложении самого Питовранова дело любимицы советского народа выглядело еще занятнее. "Она спала не только с иностранцами. А обо всем, что ей выбалтывали мужики, докладывала Берии. У нашего министра Виктора Семеновича Абакумова были сложные отношения с Лаврентием Павловичем. Как только на актрису собрался солидный материал, он получил согласие на ее арест".
Ссоры с Берией до добра никого не доводили. И в июле 1951 года Абакумов был отстранен от должности, а затем и арестован. По славной чекистской традиции вслед за ним "в подвал" должны были последовать и другие руководители госбезопасности, включая замминистра Питовранова. Но на комиссии по проверке деятельности МГБ, которую возглавляли Берия и Маленков, Евгений Петрович проявил чудеса изворотливости. В строгом соответствии с собственным принципом "Никогда ни в чем не признавайся" он отрицал абсолютно все. А когда Маленков попросил его написать развернутое заявление об ошибках Абакумова, сочинил многостраничный доклад о мерах по улучшению работы ГБ. Он ведь прекрасно понимал, что, обвиняя арестованного шефа, он давал бы компромат на самого себя, зама Абакумова по контрразведке.
Маленков и Берия были в ярости. Но в августе 1951 года Сталин вновь утвердил Питовранова заместителем главы МГБ. Тогда же состоялась встреча генерала с вождем, возможно, спасшая ему жизнь.
"В министерство позвонил секретарь Сталина Поскребышев,— рассказывал мне Питовранов.— Сталин вызывал к себе нового министра Игнатьева, но Семен Денисович болел.
 |
Но Огольцов был в командировке. Поскребышев начал свирепеть.
— А кто-нибудь из заместителей есть на месте?
Назвали меня.
— Пусть немедленно приезжает в Кремль 'на уголок',— так называли подъезд, через который поднимались к кабинету Сталина.
Настроение у Иосифа Виссарионовича было хорошее, отпускное: он уезжал на отдых в Цхалтубо. Спрашивает: 'Как работают наши органы?' Я доложил ему о текущих делах министерства. Вдруг неожиданно для меня разговор ушел от конкретных проблем. Он поинтересовался, сколько у нас агентуры. Я рассказал ему, что в таком-то управлении на Украине столько-то, в московском управлении столько-то. В целом по стране на этот момент было около полутора миллионов агентов. Сталин удивился:
— А зачем? Разве вы не понимаете, что если человек привлечен к сотрудничеству, то он будет стараться оправдать это и, если у него не будет фактов, он будет выдавать вымысел, который никому не нужен. Большое количество агентуры — это ошибка, большая ошибка. Возьмите нас, большевиков. У нас был только один агент — Профессор, но с его помощью мы знали все о планах меньшевиков, эсеров и царской охранки.
Он помолчал.
— А на какой основе вы вербуете агентуру?
— Товарищ Сталин, по-разному,— отвечаю.
 |
Искусного ловца человеков генерала Питовранова высоко ценили творческие любители рыбной ловли (на фото слева в ватнике писатель Михаил Шолохов, Питовранов сидит крайний слева; на фото справа стоит композитор Родион Щедрин, Питовранов с удочкой) |
— Бывает. Но это не самый распространенный способ. Чаще всего подставляя женщин.
— Поймите, если вербуете человека на основе его привязанности к женщине, деньгам, вещам, не переводя его на свою идеологическую почву, то рано или поздно этот агент вас предаст. Нас предаст,— он задумался.— Я думаю, необходимо сократить агентурный аппарат в три с половиной-четыре раза.
— Товарищ Сталин, а по какому принципу?
— Это уж вы решайте сами.
Потом он затронул больную тему.
— Почему нет дружбы между разведкой и контрразведкой? Нет настоящего взаимодействия? Откуда такая злоба и вражда? Дело доходит до того, что вы готовы друг другу вредить. Что это за монастыри с разными уставами? Разве нельзя найти ничего общего? Координировать свои действия, подсказывать друг другу то, что упускается в ходе текущей работы? А работы и у вас, и у них хватает. Надо сделать так, чтобы разведка и контрразведка работали в содружестве.
В конце беседы я пообещал товарищу Сталину, что мы исполним все его указания. Он улыбнулся. Было видно, что наш разговор доставил ему удовольствие. После этой беседы я дважды обошел вокруг Кремля, повторяя каждое слово Сталина. Вернулся в свой кабинет и записал дословно весь текст этой очень важной для меня беседы.
 |
— Вам нужно прибыть без четверти двенадцать на Курский вокзал. Товарищ Сталин хочет, чтобы вы его проводили на отдых.
Приезжаю. Вокзал оцеплен, на пустой платформе у поезда один как перст мой старый приятель — министр путей сообщения Бещев. Вдруг на платформу въезжают две машины. В первой охрана, во второй сам Сталин. Мы пожелали ему счастливого пути".
Как обмануть следователя
После отъезда Сталина стало очевидным, что Берия и Маленков, оставшиеся на хозяйстве, продолжат чистку на Лубянке. Питовранов вспоминал, что подготовил к своему предстоящему аресту жену. Приготовился и к допросам: записывал на листках ответы на возможные вопросы следствия, вызубривал их, а записи затем сжигал.
 |
"Мне позвонил заместитель министра Гоглидзе: 'Что делаешь? Я сейчас зайду'. Пятый час утра. Я у себя в кабинете, просматриваю какие-то документы. Гоглидзе поднялся со второго этажа на четвертый, где был мой кабинет, с ордером на арест. Входит. Я встаю.
— Евгений Петрович, я с такой вот миссией.
— Сергей Арсеньевич, ни о чем просить не буду, потому что знаю, что это не ваше решение.
Вслед за мной арестовали моих заместителей по Второму главку. В тюрьме 'Лефортово' я стал 'номером три'".
Следствие, как рассказывал Питовранов, шло по намеченному им плану. На одни и те же вопросы он давал абсолютно идентичные ответы. Ему не давали спать, но к другим мерам устрашения не прибегали. Следователь, полковник Седов, потом, оправдываясь, просил Питовранова подтвердить, что он хороший человек. "В принципе неплохой, но очень глупый человек. Только в следственной части по особо важным делам такой 'интеллектуал' мог дослужиться до полковника",— усмехался Евгений Петрович.
Сначала ему удалось прекратить вынужденную бессонницу.
 |
Несколько дней еду мне не приносили, но и к следователю не вызывали. Вдруг зовут. На столе лежали два чистых листа бумаги и карандаш".
Питовранов сначала говорил мне, что не помнит точного содержания письма. Потом припомнил, что предлагал объединить разведку и контрразведку в одном ведомстве, а также писал, как применять на практике указания товарища Сталина по агентуре. Однако затем часть его письма была опубликована. И стало понятным, почему память подводила генерала. В письме говорилось:
"Все, что делалось по борьбе против еврейских националистов, которые представляют сейчас не меньшую, если не большую опасность, чем немецкая колония в СССР перед войной с Германией, сводилось к спорадическим усилиям против одиночек и локальных групп. Для того чтобы эту борьбу сделать успешной, следовало бы МГБ СССР смело применить тот метод, о котором вы упомянули, принимая нас, работников МГБ, летом 1951 года, а именно создать в Москве, Ленинграде, на Украине (особенно в Одессе, Львове, Черновцах), в Белоруссии, Узбекистане (Самарканд, Ташкент), Молдавии, Хабаровском крае (учитывая Биробиджан), Литве и Латвии националистические группы из чекистской агентуры, легендируя в ряде случаев связь этих групп с зарубежными сионистскими кругами. Если не допускать шаблона и не спешить с арестами, то через эти группы можно основательно выявить еврейских националистов и в нужный момент нанести по ним удар".
Сталин оценил и письмо, и его автора. Сначала его перевели из одиночки в камеру на двоих, затем вождь обдумывал, не сменить ли ему фамилию после освобождения, а затем распорядился освободить, дать отдохнуть и назначить начальником политической разведки Управления внешней разведки в Главном разведывательном управлении МГБ.
После такого возвращения Питовранов стал на Лубянке без преувеличения человеком-легендой.
"Да мне Москва набила бы жопу за такое!"
Рассказы генерала о работе в разведке отличались чрезвычайной скупостью. Но, как оказалось, дело было отнюдь не в каких-то секретах, которые он боялся сообщить мне ненароком. В те считанные недели, которые отделяли его назначение от смерти Сталина, он занимался в основном кадровыми и хозяйственными вопросами. Реорганизованная разведка переезжала из Ростокино на Лубянку, службы делили кабинеты, обсуждались назначения. Одна из немногих операций, в которых генерал все-таки поучаствовал, точнее поспособствовал ее отмене, была намечавшаяся ликвидация югославского лидера Тито (см. "Власть" #10 за этот год).
После возвращения на Лубянку Берии Питовранов стал замначальника контрразведки, но и об этом коротком периоде своей жизни он не мог рассказать ничего значимого. Он цепко следил за дуновениями кремлевского ветра, пытаясь точно угадать победителей в схватке за власть. И снова попал в цель. Он сблизился с замглавы МВД Иваном Серовым, который был куда ближе к Хрущеву, чем к министру внутренних дел Берии. И через несколько дней после ареста лубянского маршала Питовранов был назначен заместителем верховного комиссара СССР в Германии по безопасности: фактически под его контроль попали все действовавшие на территории ГДР подразделения советской ГБ.
Генерал, как обычно, мало рассказывал о конкретных делах: "Мы делали то, что обязаны были делать". Ему на помощь приходили бывшие подчиненные, большинство которых относилось к Питовранову с почтением, замешанным на не выветрившемся с годами страхе.
Одним из самых значительных своих достижений Питовранов считал переход в ГДР начальника западногерманской контрразведки — ведомства по охране конституции — Отто Йона в 1954 году. Генерал несколько раз рассказывал мне заученную много лет назад историю этого триумфа. По поручению КГБ Йону предложили приехать в Восточный Берлин для переговоров с высокопоставленными деятелями ГДР. И тот, считавший себя не столько контрразведчиком, сколько политиком, клюнул на приманку, а сам Питовранов сумел убедить Йона остаться в немецком социалистическом государстве.
Как следовало из слов одного из подчиненных генерала, на деле все происходило куда проще. Прибывшему на короткую встречу немцу подсыпали в кофе снотворное. Пока он спал, на Западе его хватились, сочли перебежчиком и возвращаться обратно стало бессмысленно. Питовранов сердился и говорил мне, что верна именно его версия.
"Никогда ни в чем не признавайся" относилось и к работе в Германии. Он категорически отрицал, что у него, выдающегося специалиста разведки и контрразведки, горничной в доме была немка — агент западных спецслужб. Но так говорили его соратники по ГДР. Они же рассказывали, что генерал разрешил широко привлекать к сотрудничеству бывших офицеров СС. Но он это, естественно, отрицал: "Да мне Москва так набила бы жопу за такое! Не было этого никогда. А вербовали их и до меня, раньше".
Тем не менее одну из самых важных для его карьеры операций провел именно советский агент и бывший офицер СС Хайнц Фельфе. Он сумел внедриться в разведку ФРГ, возглавляемую Рейнхардом Геленом, и занимал там пост начальника отдела. Как мне рассказывали, Фельфе смог установить в кабинете генерала Гелена, который регулярно проверялся на наличие "жучков", миниатюрный микрофон и за те сорок минут, пока устройство не обнаружили, успел услышать очень важный разговор. Гелен разговаривал с руководителем крупнейшей западногерманской фирмы как с мелким агентом. Из чего в штаб-квартире КГБ в Карлсхорсте сделали правильный вывод о том, что Гелен имеет разветвленную сеть среди бизнесменов. А еще позже Фельфе удалось установить, что за услуги с предпринимателями расплачиваются госзаказами и господдержкой зарубежных проектов.
Питовранова заинтересовали и другие приемы работы немецкой разведки. Он сам рассказывал мне, что был восхищен системой доверенных лиц — людей, которых не связывали по рукам и ногам агентурными обязательствами и расписками. Это были именно те самые друзья разведки, о которых говорил Сталин, когда в 1952 году создавалось Главное управление разведки МГБ (см. "Памятные послания" на стр. 73). И вскоре ему представилась возможность внедрить систему доверенных лиц в СССР, но в своей, видоизмененной форме.
 |
В 1957 году германская эпопея генерала завершилась. После XX съезда КПСС в КГБ начались чистки, и Серов нуждался в замене уволенных ветеранов проверенными кадрами. Питовранов, который сам чуть не стал жертвой репрессий, подходил как нельзя лучше. Его назначили членом коллегии КГБ и начальником Четвертого управления, ведавшего борьбой с идеологическими диверсиями. Кроме творческой интеллигенции в ведение управления входили анонимщики и служители культов.
"Церковная линия была совсем жиденькой,— вспоминал Питовранов.— Попы были все перевербованы и лили невесть что друг на друга. Что касается писательского направления, там агентура была мощной".
В первую очередь он отменил поголовную вербовку всех семинаристов, а затем начал сокращение агентуры и на других линиях. Формально он прекращал отношения с агентами. Приглашал их на встречи и там сообщал, что писать все подряд и обо всех больше не нужно: "Если узнаете что-то, что может повредить государству и партии, вы ведь нам и так сообщите?" Однако на самом деле он делал всех этих людей своей личной агентурой — формально не связанными никакими обязательствами доверенными лицами.
А чтобы встречаться с ним было не зазорно, сам стал приходить на встречи с писателями, на собрания творческого актива. Он показывал мне книги с автографами, полученные после таких встреч. Самым примечательным было такое посвящение:
"Страшнее, чем принять врага за друга,
Принять поспешно друга за врага.
Питовранову от Евтушенко".
Тем временем положение его покровителя Ивана Серова стремительно ухудшалось. Бериевский заместитель во главе КГБ выглядел явным анахронизмом. Серов метался, пытался произвести кадровые рокировки и, как вспоминал Питовранов, в 1958 году собирался продвинуть его на должность начальника ГРУ Генштаба. Но вскоре эта должность потребовалась самому Серову.
Новый шеф КГБ Александр Шелепин, бывший первый секретарь ЦК ВЛКСМ, сразу же понял, что вокруг Питовранова группируются все ветераны ГБ, что именно он их неформальный вождь. Правда, быстро избавиться от Питовранова ему не удалось. Только в 1960 году Шелепин смог отправить генерала в почетную ссылку — представителем КГБ в Китай. Отношения между крупнейшими компартиями мира стремительно ухудшались, и Питовранову в Пекине была отведена роль почетного гостя. Его возили по стране, кормили змеями, знакомили с руководителями на местах и в редких случаях спрашивали совета о методах ведения разведки в Европе.
Правда, как рассказывал Евгений Петрович, ему и здесь удалось почерпнуть ценную информацию. Китайские друзья, как и западные немцы, практиковали очень доверительные отношения с агентами, а также использовали в своих интересах китайских бизнесменов, живущих за границей. И китайский опыт Питовранову потом пригодился.
Тем не менее вернуться в Москву генералу удалось только в 1962 году, и сменивший бывшего комсомольца Шелепина комсомолец Семичастный прилагал титанические усилия, чтобы избавиться от Питовранова. Но собственными доверенными лицами генерал обзаводился не зря. Помогли партийные работники, работавшие вместе с ним в провинции и выросшие теперь до солидных чиновников в ЦК. Компромиссом оказалась должность начальника Высшей школы КГБ, но и здесь Семичастный не оставлял генерала в покое. До 1965 года, когда Питовранову исполнилось 50 лет, формальных поводов для отставки так и не нашлось.
"Вдруг,— вспоминал генерал,— звонок из управления кадров: необходимо пройти полную медицинскую проверку. Так было заведено: ряд руководящих работников органов должны тщательно проверять состояние своего здоровья. Я прошел всех врачей в Ворсонофьевском переулке. Мне говорят: 'К сожалению, полностью здоров'.
После этого меня пригласил к себе Семичастный.
— Евгений Петрович,— говорит,— поздравляю вас с пятидесятилетием. Спасибо вам, хорошо поработали, но дайте и другим поработать. Пора отдыхать.
Подарил грамоту, часы.
— Мы вас не забудем,— продолжает Семичастный,— где бы вы ни были, если нужна будет помощь — поможем.
— Где же я буду? — перебил я его.— Когда-то я был токарем, но теперь какой из меня токарь? Диплом в вузе не защитил. Правда, Высшую партийную школу окончил, так что с графой 'высшее образование' порядок. Кто я? Мне трудно сейчас найти новое место.
— Ну, в общем, если будет трудно, мы поможем,— закруглил Семичастный".
Обида клокотала в нем и 30 лет спустя, но тут на помощь своему учителю пришел главный специалист по борьбе с инакомыслием Филипп Бобков.
"Филипп,— рассказывал мне Питовранов,— посоветовал не искать золото близко к помойке. 'Прекрасное место,— сказал он,— Торгово-промышленная палата. Там есть хорошие выходы по внешнеэкономической линии, а может быть, и по другим направлениям'. Спросил, знаю ли я министра внешней торговли Патоличева. Я рассказал, что когда работал в ГДР, всегда сопровождал Патоличева в поездках по стране. 'Ну вот, прекрасно,— сказал Бобков.— Если будут предлагать что-то такое, не отказывайтесь!'"
И предложение стать заместителем председателя палаты последовало спустя несколько дней. Питовранов рассказывал, что сразу вспомнил все: и донесение Фельфе, и китайский опыт работы с бизнесменами. Он решил снова быть полезным госбезопасности. Точнее, взять реванш и вернуться на Лубянку победителем.
Его идея была простой. Наши внешторговцы и так сообщали все что надо куда надо. Использовать нужно было западников. За выгодный контракт с СССР иностранный бизнесмен может пойти на все. В частности, предоставлять интересную советской стороне информацию. Но заниматься таким важным делом в одиночку, без подчиненных было не в правилах Питовранова. К тому же для генерала просто не солидно.
И он стал перетягивать на работу в ТПП других оставшихся не у дел или изгнанных с Лубянки ветеранов ГБ. Одним из первых оказался его давний сотрудник, отличавшийся небольшим ростом, но грандиозным сексуальным аппетитом. Его с треском выгнали со службы за моральное разложение: кто-то из высшего руководства комитета застал его с секретаршей. Секретарша лежала на столе, а низкорослый полковник колдовал над ней, стоя на двух толстых томах энциклопедии. Впрочем, другие неформальные подчиненные Евгения Петровича оставили службу менее экстравагантными способами.
"Так была заложена основа разведывательной организации нового типа",— объявил мне генерал.
Окончание следует.
ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ В РУБРИКЕ "АРХИВ"