«Весь этот фантастический проект был отвергнут»

141 год назад, 17 февраля 1881 года, Александр II утвердил проект, который начали именовать «Конституцией графа Лорис-Меликова». Это событие считали причиной покушения революционеров на императора 1 марта 1881 года и его кончины. Либералы называли документ слабым, а славянофилы — чрезвычайно пагубным. При этом лишь очень узкий круг видел его текст и тогда, и много позднее. Еще дольше почти ничего не было известно о безжалостной тайной борьбе, которую элита вела вокруг него.

«Бараний парламент»

В высшей степени необычайное событие поразило всех и наделало немало шума. Абсолютно неожиданно было объявлено о проведении выборов в новый совет, избираемый жителями столицы, причем выборы должны были проведены практически без всякой подготовки и завершиться всего за несколько часов. Не менее удивительным стало и то, что решения нового органа, как указывалось в «Правительственном вестнике», будут обязательными для инициатора его создания — градоначальника Санкт-Петербурга флигель-адъютанта Н. М. Баранова.

Самым же замечательным оказалось то, что выборы организовывались подчиненной градоначальнику полицией и проходили под руководством полицейских офицеров — околоточных надзирателей. Один из высших чиновников империи — государственный секретарь тайный советник Е. А. Перетц в марте 1881 года записал в дневнике:

«Выборы в совет производились чрезвычайно бестолково и небрежно… Одни околоточные предлагали, для облегчения избирателей, заготовленный заранее список нескольких кандидатов; другие, напротив того, требовали самостоятельного указания избираемого лица. Ко многим жильцам, в том числе и ко мне, не приходил никто. Одним словом, чепуха страшная. Несмотря на то, выборы состоялись.

Очевидно, что все это была комедия, причем члены совета были заранее указаны градоначальником».

Однако этот выборный фарс, происходивший через считанные недели после покушения на Александра II и его смерти, имел точно продуманную цель. В день теракта император должен был окончательно утвердить создание неких новых избираемых населением органов во властных структурах. Каких именно — за пределами очень узкого круга посвященных точно не знал никто.

Еще меньше было известно о том, что станет с этим проектом после кончины императора — одобрит ли его воцарившийся сын и наследник Александра II или же нет. Так что столичный градоначальник сделал довольно точный политический ход. Если идеи народного представительства получат поддержку нового монарха, Баранов окажется первым, кто стал осуществлять их на практике, и заслужит одобрение царя. Если же нет, он в любой момент мог объявить, что «бараний парламент», как остряки прозвали совет при градоначальнике, продемонстрировал полную бесполезность и потому распущен. Так что и в этом случае он мог рассчитывать на монаршее благоволение.

Колебания Александра III были вполне понятны и объяснимы. Ведь, по сути, речь шла об ограничении, пусть и самом минимальном, безграничных прав самодержца. И его отец испытывал те же сомнения с тех пор, как ему в 1863 году в первый раз был предложен конкретный план внедрения в политическую систему России элементов парламентаризма. Случилось это вскоре после начала очередного восстания в Царстве Польском, входившем в состав Российской Империи.

«Участие только совещательное»

13 апреля 1863 года министр внутренних дел тайный советник П. А. Валуев представил Александру II всеподданнейшую записку, в которой писал, что после появления в 1861 году первых признаков мятежа уже испробованы все способы борьбы с ним — от увещевания до применения оружия. Причем без особого успеха, поскольку поляки упорно сопротивляются и не без оснований рассчитывают на политическую поддержку европейских правительств. И не только пропагандистскую.

«Мятеж,— писал Валуев,— охватил, хотя доселе только в разбойничьих формах, западную окраину империи; искусственно возбуждаемые симпатии к Польше возрастают; крики клеветников России раздаются все громче и выше; наконец, европейские державы вмешиваются в дело».

При этом, по мнению министра, перспективы для России выглядели отнюдь не радужно:

«Нам предстоят на первый раз дипломатические объяснения, а затем война или уступки. Если мы до сих пор не покончили с Царством, то можем ли мы надеяться на скорый успех, когда на его сторону станут новые и громадные силы».

Валуев опасался, что под давлением европейских держав император мог пойти на «дарование Польше таких льгот или преимуществ, которые не были бы предоставлены коренным русским областям». Прежде всего элементов парламентаризма. И потому министр практически умолял императора:

«Дайте России, на пути развития государственных учреждений, шаг вперед перед Польшей.

Вы тогда еще теснее сдвинете вокруг себя всех Ваших верных подданных».

Министр внутренних дел предлагал преобразовать Государственный совет, где обсуждались, выверялись и уточнялись исходившие из министерств законоположения перед их представлением на утверждение императору. Валуев предлагал избирать по 2?4 человека от земства каждой губернии. А для двух столиц, крупных городов и местностей, где не было земских учреждений, продумать отдельный порядок выбора представителей — «государственных гласных».

При этом Валуев неоднократно подчеркивал «неприкосновенность верховных прав самодержавной власти» и по поводу работы гласных в Государственном совете заявлял, что «означенное участие должно быть только совещательное». Вот только из объяснительной записки о новой структуре следовало совершенно иное. Согласно этому документу, съезд государственных гласных должен был действовать на правах департамента Государственного совета и направлять на его общие собрания, где окончательно решалась судьба законопроектов, лишь небольшое число своих представителей.

Министр утверждал, что среди участников общих собраний выборные составят не более трети присутствующих. Но само участие провинциальных деятелей в высшем законосовещательном органе власти, членов которого император назначал из числа наиболее заслуженных сановников, было для членов Государственного совета без преувеличения оскорблением.

Кроме того, самодержавие представляло собой самую благодатную среду для чиновников. Конечно, при смене настроения императора или в результате интриг даже самые высокопоставленные из них могли лишиться положения в свете и всех сопутствующих ему благ. Но те, кто освоил правила игры, могли считать себя самодержцами в руководимой ими сфере, спокойно отметая любые претензии к своей деятельности тем, что лишь исполняли монаршую волю или неверно поняли ее. Так что любое ограничение самодержавных прав они воспринимали в штыки.

Ну и поскольку земская реформа с 1861 года готовилась под руководством Валуева, а земствами ведало его министерство, складывалось ощущение, что он, прикрываясь красивыми словами, пытается значительно расширить свою личную власть.

Ведь именно МВД имело все возможности для влияния на выбор государственных гласных.

Однако и аргументация Валуева выглядела вполне весомо. В особенности в свете все усиливавшегося давления Великобритании, требовавшей восстановить в Царстве Польском действие конституции 1815 года. Глава МВД настаивал на немедленном принятии проекта, но Александр II решил не спешить и 14 апреля 1863 года писал министру:

«Предположения эти так важны и требуют столь зрелого обсуждения, что я сомневаюсь, чтобы мы успели прийти к какому-либо заключению в одно совещание. Я, однако, вас соберу завтра в 11 ч. Всем прочим дам знать от Себя».

В итоге после всех обсуждений окончательный вариант проекта преобразования Государственного совета был готов 18 ноября 1863 года. Но к тому времени основные силы восставших в Царстве Польском и западных губерниях были разгромлены, и дальнейшее рассмотрение вопроса прекратилось.

Однако три года спустя о подключении выборных к работе Государственного совета задумался его председатель.

«Правде прегражден путь к государю»

Великий князь Константин Николаевич был младшим братом Александра II, но, как утверждали знавшие его люди, с детства считал себя более сильным духом и решительным, чем наследник престола, а потому ощущал себя его старшим братом. Импульсивность великого князя и его упорство в достижении целей были общеизвестны. Особенно, когда дело касалось его любимого флота, в котором он прошел путь от гардемарина до самого высокого звания генерал-адмирала.

Так, во время Крымской войны 1853–1856 годов он для защиты Санкт-Петербурга от нападения вражеского флота решил оснастить Балтийский флот канонерскими лодками. А поскольку денег на их строительство в истощенной казне не нашлось, оплатил его из собственных средств. Причем потраченные 200 тыс. рублей были немалой частью его состояния.

Когда же после поражения России были навязаны унизительные условия мира, распространявшиеся и на состав Черноморского флота, великий князь с обычной своей горячностью отстаивал не подпадавший под эти ограничения проект необычных, имевших круглую форму броненосцев береговой охраны, предложенный вице-адмиралом А. А. Поповым. Хотя даже для людей далеких от морских проблем было очевидным, что «поповки» имеют множество недостатков.

Рвение генерал-адмирала всегда высоко ценил его царственный брат, назначивший его в 1860 году председателем Главного комитета по крестьянскому делу, который готовил отмену крепостного права. Великий князь участвовал в подготовке и других реформ александровского времени, а в 1865 году был назначен председателем Государственного совета.

Очень скоро Константин Николаевич убедился в том, что многие законы, принятые в ходе подготовки реформ, вместо облегчения жизни жителей России создали немало тяжелых проблем.

Так, позднее его правая рука в Государственном совете — Е. А. Перетц — записал в дневнике:

«В виде примера узаконений неудавшихся можно указать на нотариальное положение 1865 года, которое, как неоднократно заявляемо было Министерством юстиции, постоянно возбуждает неудовольствие вследствие чрезвычайной затруднительности предписанного им порядка совершения актов на недвижимые имущества, особенно ощутительной по отношению к имуществам малоценным».

Кроме этого, слепленного на скорую руку из немецких и австрийских законов положения о нотариусах, было немало других непродуманных решений. 1 июля 1865 года для наведения порядка в городах и в сельской местности мещанским и крестьянским обществам было разрешено изгонять совершающих неподобающие поступки людей. А «исключенным» предписывалось найти себе новое место жительства и приписки. Но никакое другое общество не желало принимать у себя изгнанных.

«По издании этого закона,— писал Перетц,— до такой степени увеличилось число бродяг и совершаемых ими преступлений разного рода, что оказалось необходимым немедленно приостановить его действие в административном порядке».

Великий князь счел, что предотвратить принятие вредных для империи законов можно, приглашая для консультаций специалистов и тех, кто хорошо знает жизнь в провинции. Ведь при подготовке освобождения крестьян приглашали таких знающих людей.

Генерал-адмирал набросал черновик плана привлечения выборных к работе возглавляемого им Государственного совета, а окончательный вариант его, написанный государственным секретарем тайным советником князем С. Н. Урусовым, в 1867 году представил императору.

По плану великого князя выбирать депутатов (по 2–3 от губернии) предлагалось дворянским и земским собраниям. Из избранных предлагалось сформировать два сословных собрания — дворянское и земское. Однако, как говорилось в проекте, «правительство оставляет за собою право собирать их, когда и как найдет полезным».

Никакими функциями, кроме консультативных, два собрания при Государственном совете наделять не предполагалось.

А обсуждать призванные в столицу депутаты могли только то, что им будет предложено. Законодательные и прочие предложения и просьбы избравших их дворянских и земских собраний допускались к обсуждению только с разрешения правительства.

«Все эти предположения,— говорилось в проекте великого князя,— имеют целью: с одной стороны, удовлетворить действительно общему желанию, чтобы голос сословий прямо доходил до престола; а с другой стороны — устранить именно поводы и предлоги к дальнейшему повторению превратного предположения, будто в настоящее время правде прегражден путь к государю».

Информация о появлении некоего разработанного председателем Государственного совета и князем Урусовым проекта реформы власти не осталась тайной. И с этим новым поползновением на ограничение самодержавных прав, пусть и совершенно мизерное, правящая элита справилась без особого труда. К тому времени на фоне начавшегося революционного террора и ожесточенной борьбы с ним само слово «конституция» стало восприниматься как откровенная крамола. И по столице империи поползли слухи, что документ великого князя и есть новая конституция России.

Вопрос о содержании проекта возник на проходившем во дворце заседании Совета министров, и Александр II сказал:

«В городе говорят, будто бы брат мой Константин Николаевич составил с Урусовым проект конституции. Это неправда!».

Реформу Государственного совета он больше с братом не обсуждал. Но его проект у себя сохранил до лучших, а, точнее, до худших времен.

«Весьма неверно осведомлен»

Ситуация в стране после русско-турецкой войны 1877–1878 годов оставляла желать много лучшего.

«Главная причина нынешних наших бед,— записал в дневнике Е. А. Перетц,— минувшая война, стоившая нам более миллиарда рублей. Одних процентов по этой сумме приходится платить 50 миллионов рублей в год. Затем, весьма многие расходы возросли вследствие упадка стоимости наших денег, происшедшего от усиленного выпуска кредитных билетов».

В условиях экономических затруднений, как известно, недовольство вызывает и то, с чем в другие, более благоприятные времена общество готово мириться. И в числе сильных раздражителей оказалось то, что в освобожденной русскими войсками от турецкого ига Болгарии 16 апреля 1879 года учредительным Великим Народным собранием была утверждена конституция, предусматривавшая создание парламента. О чем в стране-освободительнице даже не заходила речь.

Негативным общественным настроением не преминул воспользоваться возглавлявший в тот момент Министерство государственных имуществ действительный тайный советник П. А. Валуев. Он в разных местах начал упоминать о своем проекте преобразования Государственного совета, в том числе и при встрече с императором. И вскоре убедился, что избранная им тактика дает нужные результаты. 4 июня 1879 года после очередного приема у Александра II Валуев записал в дневнике:

«Государь, по-видимому, сознает, что нельзя ничего не делать для будущего, и, кажется, мне доверяет.

Он опять сам заговорил о конституционных толках. Я воспользовался случаем, чтобы обрисовать в должном свете и виде нынешний Государственный Совет, и забросил два слова о моих предположениях 1863 года».

Критикуя Государственный совет и напоминая о необходимости изменений в нем, Валуев демонстрировал, что именно он может и должен стать во главе реформируемого органа. И одновременно пытался насолить великому князю Константину Николаевичу, с которым часто ожесточенно спорил и потому не переносил его.

Но конкретного результата министру госимуществ пришлось ждать более полугода. 10 декабря 1879 года император вновь разрешил ему представить прежний проект. Месяц спустя, 9 января 1880 года, получивший громко именовавшийся, но по существу малозначительный пост председателя Комитета министров Валуев смог обсудить с Александром II свой проект:

«При этом случае Государь прочитал мне исчезнувшую с 1866 г. (по другим данным, с 1867 года.— "История") записку вел. кн. Ген.-Адмирала (т. е. Константина Николаевича) приблизительно по тому же предмету. Его предположения уже, и явно, что узость их, в глазах государя составляет достоинство. Разрешено переговорить с кн. Урусовым. Государь притом отозвался, что соберет нас после для совещания, конечно при министре внутренних дел, Шефе Жандармов и проч.».

Валуев зафиксировал в дневнике и реакцию наследника престола, присутствовавшего при разговоре:

«Цесаревич явно недоброжелателен всякому органическому изменению status quо и всякий "конституционализм" считает гибельным.

Явно также, что он весьма неверно осведомлен о настроении в империи, считая конституционные стремления исключительно столичными бреднями».

Но опасность для планов Валуева представлял не только будущий Александр III. 13 января 1880 года государственный секретарь Перетц записал в дневнике слова великого князя Константина Николаевича:

«Государь сообщил мне теперь, что желал бы к предстоящему дню 25-летия его царствования оказать России знак доверия, сделав новый и притом важный шаг довершению предпринятых преобразований. Он желал бы дать обществу большее, чем ныне, участие в обсуждении важнейших дел. По этому предмету существуют два предположения: одно — мое, другое — Валуева, несколько более либеральное. Его Величество желает, чтобы оба эти проекта были обсуждены, первоначально в общих чертах, Особым совещанием, под моим председательством, из Цесаревича, Валуева, Урусова, Шефа Жандармов (Дрентельна) и Министра Внутренних Дел (Макова)».

Казалось бы, императору действительно было бы приятно 19 февраля 1880 года, в серебряную годовщину правления поставить не точку, а своего рода восклицательный знак, подытоживая свои великие, пусть и не всегда складные реформы. Но он не мог не понимать, что великий князь и председатель Комитета министров ни за что и ни в чем не станут уступать друг другу.

На тайном совещании у императора (участников привели в кабинет монарха окольным путем), проходившем 22 января 1880 года, Александр II, как писал Валуев, объявил, что «он только ставит вопрос и предоставляет его обсудить предварительно между нами». Но все участники, кроме двух авторов проектов, высказались против реформы Государственного совета.

«Общее впечатление тягостное,— констатировал Валуев,— даже для меня, хотя я давно знаю моих собеседников… При таких элементах и направлении дела вел. кн. Ген.-Адмиралом, успех вообще становится невозможным».

На следующем заседании он объявил, что больше не будет продвигать свои идеи, но на очередной встрече не оставил камня на камне от проекта великого князя. 31 января 1880 года Валуев записал в дневник итоги последнего, четвертого обсуждения:

«Вчера похоронена вновь — надолго ли, не угадываю,— мысль 1863 года. На совещании у государя ей прочитаны краткие отходные».

Та же судьба постигла и мысли великого князя. Получилось как в известной сказке — волки от испуга скушали друг друга. Но стало очевидным, что главный противник ограничений самодержавных прав — это сам самодержец.

Все и вся, в том числе накопившиеся проблемы, остались в прежнем положении.

«Это правда»

Тем временем недовольство стали высказывать даже те круги общества, которые в жандармских документах именовали «добронамеренными». В марте 1880 года видными отечественными учеными во главе с профессором Московского императорского университета С. А. Муромцевым была составлена «Записка о политическом состоянии России», в которой говорилось:

«В отсутствии способов для правильного и свободного выражения недовольства кроется корень болезненной формы борьбы с правительством».

И аргументированно доказывалось, что никакими репрессивными мерами искоренить зло, приносимое революционерами-террористами, невозможно.

Но получивший документ генерал от кавалерии граф М. Т. Лорис-Меликов, назначенный после очередного серьезного теракта главным начальником Верховной распорядительной комиссии по охранению порядка и общественного спокойствия, подробно изучивший положение дел в полиции, у жандармов, в губерниях, и без того имел обширную информацию о тяжелейшей ситуации в стране.

11 апреля 1880 года он докладывал императору об основных проблемах, имеющихся в стране. Прежде всего в среде чиновников, переживающей тяжелые времена после реформ:

«Новые порядки создали во многих отраслях управления новое положение для представителей власти, требовавшее других знаний, других приемов деятельности, иных способностей, чем прежде. Истина эта не была достаточно усвоена, и далеко не все органы власти заняли подлежащее им место».

Император написал на полях: «Это правда». В докладе говорилось и о наметившемся расколе в правящих кругах:

«Разнообразие взглядов, проявившееся в обществе, проникло и в правительственные влиятельные сферы, где также стали образовываться подобие партий, стремившихся провести в дело свои убеждения при каждом удобном случае.

Затаенная борьба увлекала мнения в крайности».

Лорис-Меликов писал и о застое в крестьянских делах. Докладывал он и о состоянии других сословий:

«Духовенство продолжало, за редкими исключительными явлениями, коснеть в невежестве и мало-помалу лишалось и того влияния, какое имело прежде. Оно отовсюду систематически устранялось, приходы закрывались, духовные семинарии оставались прежними бурсами.

Значение дворянства, как сословия, мало поддерживаемое, постепенно стушевывалось».

Не остались в стороне и общие для всех слоев населения экономические трудности:

«Общие потребности населения возрастали, а между тем ценность бумажного рубля упала, ценность продуктов увеличилась, появились новые налоги.

Все возбужденные подобными явлениями неудовольствия и более или менее основательные разочарования… усиливали с каждым годом число недовольных и уменьшали устойчивость почвы под началами государственного порядка. Параллельно с этим увеличивалась рознь в действиях правительственных учреждений, призванных к охранению порядка, а влияние социальных лжеучений росло».

Граф высказывался категорически против парламентского пути для выхода из создавшейся ситуации и настаивал, что гораздо большего можно добиться, если исправлять ситуацию твердо, но обходясь с недовольными добросердечно.

Такой взгляд на проблемы вполне устраивал императора, и Лорис-Меликов вскоре стал министром внутренних дел, а, по сути, главным министром или ближним боярином царя.

Взгляды и новое положение графа оценил и наследник престола.

«Начал действовать с семейством»

Цесаревич как никто другой нуждался в помощи Лорис-Меликова. В детстве на него и его младшего брата Владимира обращали не слишком много внимания. Наследником был его старший брат — Николай Александрович, и именно его готовили к занятию трона. А Александра считали недалеким, упрямым и называли в семье Бульдожкой.

Даже после смерти Николая братья отца продолжали относиться к цесаревичу пренебрежительно. В особенности сильно ему доставалось от резкого в суждениях и действиях генерал-адмирала. Их противоречия особенно усилились после того, как в ведение наследника был передан Добровольный флот. Дядя, считая его неучем, ничего не понимающим даже в торговых судах, постоянно и колко наставлял его, иногда отменяя распоряжения цесаревича, поскольку торговый флот числился вспомогательным для военного. Доставалось наследнику и от самого видного полководца семьи — великого князя Николая Николаевича.

Лорис-Меликов также был не прочь уменьшить влияние братьев на императора. Первым под удар попал Николай Николаевич. Летом 1880 года в журнале La Nouvelle Revue появилась статья о русско-турецкой войне 1877–1878 годов, где критически рассматривались решения, принимавшиеся в то время Александром II.

18 июля 1880 года наследник написал Лорис-Меликову, что некоторые упомянутые в статьях детали мог знать только главнокомандующий великий князь Николай Николаевич или кто-то очень близкий к нему, и просил графа:

«Пожалуйста, сообщите мне все подробности этого дела, которые Вы могли собрать, меня весьма интересует знать, кто эта личность, которая предложила свои подлые услуги».

«Статья,— отвечал Лорис-Меликов 31 июля 1880 года,— по имеющимся здесь сведениям, написана при посредстве доктора Шершевского, состоящего при великом князе Николае Николаевиче.

Из прилагаемых двух статей "Голоса" и выписок из перелюстрованных писем Ваше высочество изволите усмотреть достоверность этого предположения».

3 августа 1880 года наследник сообщил графу:

«Мне государь писал, что по поводу статей в ‘Nouvelle Revue" он имел весьма неприятное и тяжелое объяснение с Ник. Ник. и что при этом он ему высказал всю правду, так что государь прибавляет в письме: "не знаю, что он (т. е. Н.Н.) сделает теперь, но если будет проситься уйти, я его не удержу". Значит, государь весьма не доволен поведением своего брата, и я могу откровенно Вам признаться, что я очень рад, что, наконец, государь энергично начал действовать с семейством, а то они позволяют себе все и безнаказанно.

Теперь бы не мешало и старшему брату государя (великому князю Константину Николаевичу.— "История") при удобном случае, тоже дать хорошего нагоняя!»

Случай представился довольно скоро. Генерал-адмирал уговорил царственного брата заказать новую императорскую яхту «Ливадия» с корпусом эллиптической формы, напоминающим «поповки». Построенную в Великобритании едва ли не за миллион рублей яхту великий князь решил сам привести в Крым, но 10 октября 1880 года Е. А. Перетц записал в дневнике:

«К прискорбию, известия с "Ливадии" нехороши. Новая эта поповка, предназначенная служить яхтою для государя на Черном море, кажется, не удалась. Буря пробила ее в нескольких местах, и она чинится теперь в Ферроле, на севере Испании. Великий князь, желавший лично провести "Ливадию" в Черное море, возвращается сухим путем. Враги его торжествуют».

Неоднократные напоминания императору о попусту потраченных огромных деньгах и позоре на весь мир сделали свое дело, генерал-адмирал впал в немилость.

Вот только действовал Лорис-Меликов не в интересах наследника, а прежде всего в собственных.

«Устроить коронацию княгине»

Положение цесаревича пошатнулось, после того как 22 мая 1880 года умерла его мать — императрица Мария Александровна. А летом Александр II тайно женился на своей фаворитке княжне Е. М. Долгорукой. Все посвященные отмечали, что император проводит много времени со своей второй семьей, превратившейся теперь в первую, и стал менее внимательно относиться к государственным делам. Быстро переориентировавшийся Лорис-Меликов, как отмечали мемуаристы, начал во всем угождать новоявленной светлейшей княгине Юрьевской и ее детям.

Наследник и его семья не приняли этой перемены и держались с новой родственницей напряженно-холодно.

Тем временем министр внутренних дел осознал, что его «диктатура сердца» не помогает справиться с проблемами страны. И шаг за шагом начал продвигаться к идее создания представительного органа власти, очень напоминающего проект великого князя Константина Николаевича. Разница была лишь в том, что ни временные подготовительные комиссии из чиновников, ни общая комиссия из чиновников и избранных от губерний не имели прямого отношения к Государственному совету и должны были заниматься исключительно подготовкой для него отдельных законопроектов под контролем министров. Правда, как считал Лорис-Меликов, некоторые, показавшие себя с наилучшей стороны избранные члены общей комиссии могли бы стать членами Государственного совета.

Самым удивительным в этом повороте истории создания или, точнее, торможения появления отечественного представительного органа власти было то, что император одобрил проект министра внутренних дел. Но почему Александр II после стольких лет переменил свою позицию и 17 февраля 1881 года одобрил проект графа? Ответ нашелся в дневнике сенатора А. А. Половцова, фиксировавшего в своих записях всю доходившую до него информацию. 25 февраля 1881 года он записал:

«Петербург полон сплетнями относительно княгини Юрьевской. Только и разговоров — у кого она была, кто у нее был… Частные лица не приглашают ее, но зато они с Государем отправляются на вечера к Великим Княгиням и там Государь не спускает глаз с лиц к ней приближающихся, следя за степенью оказываемого ей почтения.

Она очень глупа и постоянно говорит вещи самые неуместные.

Лорис-Меликов состоит с ней в теснейшей дружбе и как будто готовит народное представительство с обещанием устроить коронацию княгине Юрьевской».

То есть Лорис-Меликов совершал своего рода обмен — полезного ему зачатка парламента на еще более полезную коронацию. Но за коронованием княгини могло последовать признание законными ее детей от императора. А учитывая ее безграничное влияние на монарха, вслед за тем не исключалась и смена наследника.

Однако 1 марта 1881 года произошло очередное покушение на императора, в результате которого он был тяжело ранен и скончался. Потом последовало выяснение, как и каким образом полицейские и жандармы, у которых заговорщики практически были в руках, ничего не предприняли.

Но к нашей истории это уже отношения не имело. Александр III, поначалу согласившийся продолжить обсуждение проекта министра внутренних дел, вскоре решил, что представительная власть России вредна. Граф Лорис-Меликов после отставки в мае 1881 года удалился за границу. А после его смерти в 1888 году его записи и документы были доставлены императору, который велел хранить их в запечатанном виде и запретил кому-либо знакомиться с ними без его особого на то разрешения. На докладе графа о его проекте император написал:

«Слава Богу, этот преступный и спешный шаг к конституции не был сделан, и весь этот фантастический проект был отвергнут в Совете министров весьма незначительным меньшинством».

Позднее часто повторялась мысль о том, что в правящих кругах должно постепенно прорасти стремление разделять с народом бремя власти. Но то ли климат у нас какой-то особенный, то ли всходы эти кто-то постоянно рвет с корнем.

Евгений Жирнов