премьера кино
"Головой о стену" — немецкий фильм с турецкой тематикой — еще пару лет назад трудно было представить на наших экранах. Да и сегодня он выходит с единственным козырем — "Золотым медведем" Берлинского фестиваля. Одним из самых темпераментных кинособытий года считает картину АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
Когда стало известно, что в Берлине впервые за последние 18 лет победил немецкий фильм, это стало поводом для ликования. Но громче всех била в литавры турецкая община: ведь фильм-победитель снят режиссером Фатихом Акином, иммигрантом во втором поколении. Таковы же и герои картины — бывший рокер Кахит, хорошо знакомый с алкоголем и наркотиками, и юная свободолюбивая Сибель, бросающая вызов устоям исламской семьи и тоже проходящая через огонь, воду и медные трубы. Сибель вынуждена имитировать самоубийство, а затем заключить фиктивный брак, чтобы вырваться из-под опеки родителей. Кахит уже ничего не имитирует, он и знакомится-то с Сибель в клинике для суицидников. Гуманитарная сделка превращается в настоящее чувство: омертвевший герой-зомби просыпается от поцелуя красавицы. Любовь проходит испытания ревностью, убийством, тюрьмой, ожиданием, приводит героев на их историческую родину в Стамбул и вновь разлучает в пяти минутах от хеппи-энда.
История, которую рассказал Фатих Акин, разворачивается в барах и новостройках Гамбург-Альтоны, мультикультурного рабочего района Гамбурга. Однако режиссер не нудит о трудностях иммигрантской жизни и не делает из своих братьев по крови ангелов с крыльями. Турки в фильме подвержены тем же слабостям и соблазнам, тем же порокам, что и коренные немцы. В чем-то им труднее: ведь через них прошел разлом культур и традиций — то, что в Европе называют culture clash. Зато они, в отличие от истощенных цивилизацией европейцев, куда более пассионарны, и даже турецкий декаданс выглядит полнокровнее и здоровее, чем немецкий. Бешеный драйв фильма поддерживается старыми хитами группы Depeche Mode и меланхоличными цыганскими песнями, а в качестве юмористического контраста режиссер заставляет фольклорный ансамбль петь и играть на фоне туристических красот Босфора.
Сибель с блеском играет ее тезка — Сибель Кекилли, выбранная из 350 претенденток. Сцена, где ее героиня, забитая озверевшими мужиками и брошенная в стамбульской подворотне, трижды поднимается с земли и почем зря материт их, наверняка войдет в хрестоматии феминистского кино. Уже после выхода фильма пресса раскопала грешки Сибель: оказывается, прекрасная турчанка снялась в парочке порнофильмов, после чего ей во многом пришлось повторить судьбу своей героини, скрываясь от гнева кровных родственников. Ее партнер — Бироль Юнель, харизматический актер, которому, несмотря на южные гены, доверили сыграть на сцене арийца Зигфрида в "Нибелунгах". Фатих Акин считает Бироля Юнеля своим "младшим сумасшедшим братом" с энергией Курта Кобейна и Марлона Брандо — преувеличение, но небольшое.
Мировая кинематографическая мода сегодня уходит из Европы в азиатском направлении. В прошлом году в Канне фаворитом стал шедевр турецкого неореализма — фильм "Отчуждение" Нури Билге Джейлана, целиком снятый в Стамбуле, городе, заряженном электричеством. Фатих Акин говорит о нем: "Я открыл гремучую смесь Святого города и Вавилона, может, даже Содома и Гоморры. В этом диком, опасном мегаполисе я встретил молодых людей, ведущих неутомимую ночную жизнь и плюющих на традиции. Я встретил девушек в сто раз сексуальнее, чем немки". И вот новый большой успех турецкого кино. Только турецкого ли? Или все же немецкого? Фатих Акин закрывает дискуссию: "Кто я? Турок? Немец? Или турецкий немец? Не хочу рассматривать себя в этих категориях".
Немецкая киноиндустрия по финансовым потокам лидирует в Европе, но никак со времен 70-х годов не может породить мощной национальной художественной школы. Показанный на том же Берлинском фестивале другой немецкий фильм, "Ночные песни", был в этом смысле особенно показателен. Семейная пара — неудачливый писатель и его жена практически не выходят из своей квартиры в респектабельном берлинском районе. Из героев как будто выпущен воздух, и хотя за кадром где-то подает звуки ребенок, трудно поверить, что эти люди могли кого-то произвести на свет. А когда в финале писатель выбрасывается из окна, это не вызывает ни шока, ни сочувствия.
На этом фоне победа фильма Фатиха Акина была воспринята как знаковое событие для обеих культур, как приток свежей крови в одряхлевшие вены. Здесь все было настоящее — и страсть, и характеры, и стоящие за ними проблемы. И даже драматургические лакуны второй половины фильма с лихвой заполнялись режиссерским и актерским темпераментом.
Фатих Акин не одинок ни в немецком, ни в европейском кино. Достаточно вспомнить показанную в том же Берлине картину Кена Лоуча "Нежный поцелуй" о любви шотландки и пакистанца. "Дом из песка и тумана" Вадима Перельмана рассказывает о проблемах иранцев, обосновавшихся в Америке. Существует целая волна эмигрантского китайского кино. Мультикультурные драмы и комедии, современные версии "Ромео и Джульетты" — не редкость на сегодняшнем экране. Энергия меньшинств, которые завтра могут превратиться в большинство, порождает плодотворную "эстетику края", которая все больше и больше теснит условный центр.