Хроника объявленной смерти

На фестивале «Послание к человеку» — премьера фильма Любови Аркус «Балабанов. Колокольня. Реквием». Новый тип документального интимно-психологического исследования увидел в нем Андрей Плахов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Начало фильма — энергичный и точный киноведческий портрет самого противоречивого режиссера российского кино. Любовь Аркус настолько убеждена в своей концепции его творчества, что преподносит ее как неоспоримую данность. Она не вступает в полемику с сегодняшними хулителями Балабанова, якобы ответственного за экспансию «братства». Был ли он националистом? Нет. Любил ли Россию? Скорее терпел — пока мог. Самая большая страна, куда от нее денешься. Любил ли людей? Жалел. Но не доверял. В этом взгляде есть высокомерие, но нет лицемерия и ханжества.

Потом киноведческий очерк кончается, и начинается хроника объявленной смерти — подробное, чувственное кино, фиксирующее последние месяцы жизни режиссера, точно знающего свой скорый конец.

Если смотреть на эту хронику последовательно (в фильме не так), она начнется с открытия, которое Балабанов сделал мальчиком, а потом описал в юношеском рассказе: человек смертен. Толчками, приближавшими режиссера к саморазрушению и скорейшему уходу, стали трагедия на съемках фильма «Река», где погибла актриса Туйара Свинобоева, а потом катастрофа в Кармадонском ущелье. У них с Сергеем Бодровым была особенно тесная связь. Убив любимого артиста, ледник настиг и Балабанова. Он, по словам продюсера Сергея Сельянова, ждал смерти, считал, что так будет честно.

Чрезвычайно любопытно смотреть и слушать выступления Балабанова перед публикой. В питерском книжном магазине «Порядок слов» отвязная молодежь воспринимает его даже не как священное чудовище, а как чудака деда. На одиозные вопросы дает категоричные односложные ответы. Что вас радует в жизни? Ничего. Вы счастливы? Нет. А бывали счастливы? Был в 1990-е годы, потому что был молод.

Почему режиссер не может достичь счастья, а счастье достичь его? «Я убил столько людей в своих фильмах, сколько не снилось бандитам». Кому-то не нравится, что он говорит тихо, требуют повысить голос. «Я не говорю громко никогда, а если буду орать, получится другая эмоция». И главное, чего молодые заведомо не поймут: «Мне сказали, что я полтора года назад умру. Но пока еще не оторвалось. Скоро оторвется». Так оно и случилось.

Журналисты устраивают ему дознание. Пытаются обнаружить связь между ним и, например, Пелевиным. «Пелевин хороший писатель, но связи нет». Кто только не сравнивал Балабанова с Достоевским, но никто не в состоянии вырвать у него признание в любви к одному из отечественных классиков. За дело берется Любовь Аркус — и вот наконец! Он любил Ремарка, а также Хемингуэя и Сэлинджера, последних читал в оригинале. Ну и Кафку, конечно. Довольно далеко от приписываемой режиссеру русопятости.

Самые пронзительные сцены разыгрываются на съемках фильма «Я тоже хочу» в Ярославской области и в Костроме, куда Аркус уговорила Балабанова поехать подлечиться и заодно поискать натуру для будущей (так и не состоявшейся) постановки. Несколько операторов, работавших на картине, создали коллекцию шедевральных крупных планов режиссера и его жены Нади. В этих трагических портретах видна та запредельность, которая вела и влекла его. Иными словами, сознание «проклятого поэта», который осуществляет прорыв в новые скрытые смыслы. Надо быть чокнутым, «больным на голову», чтобы совершить этот прорыв.

Еще Томас Манн говорил, что здоровые добропорядочные люди не пишут романов и не сочиняют музыку. К кино это тоже относится, и Балабанов словно появился на свет для того, чтобы подтвердить этот тезис. Но вот парадокс. Реликтовый образец «проклятого поэта», он в то же время стал народным героем российского кинофольклора. К «Брату» захотели пристроиться и левые, и национал-реваншисты, и властная пропаганда. Но он всем им дал наотмашь своим «Грузом-200», не оставив никаких иллюзий. Затем высказывания режиссера становятся все более интимными. В последнем его фильме, «Я тоже хочу», отношения героев с боженькой и со смертушкой почти свойские, в духе народной, а не официальной религии. Ветхий остов колокольни и церковь с прорехами, с ободранными фресками — вот он, тот вещный и призрачный мир Балабанова, в который попадали зрители фильмов «Счастливые дни» и «Про уродов и людей», с затопленными питерскими улицами и пустыми трамваями. На сороковой день после смерти Алексея рухнула колокольня. И Петербурга Балабанова уже нет и никогда не будет.

Надя Васильева (Балабанова) и их сын Петя, Люба Аркус, еще ее внук Миша — вот свидетели последних «счастливых дней». Очень грустных, но с робкой улыбкой счастья. Вот Балабанов долго пристально смотрит на уличного музыканта. Вот говорит, глядя на памятник Ивану Сусанину: «Наш человек». Вот учит маленького Мишу играть в шахматы и пугает своими перебитыми пальцами. Какие бы испытания и печали ни приносила жизнь, счастье есть: оно в присутствии близких людей, в том, что не нужно ничего объяснять, в том, что есть данный нам в ощущениях призрачный мир, который в один прекрасный день рухнет для каждого, а возможно, и для всех сразу.