В прокат выходит «Новая игрушка», ремейк хита середины 1970-х, в которой Пьера Ришара заменил Жамель Деббуз, а классический сопливый финал финалом не является, но все вместе по-прежнему работает.
Фото: Наше кино
Фото: Наше кино
Сами Шерифу (Жамель Деббуз) 45 лет, он торгует чайниками на рынке и живет в канареечного цвета казарме, где выходцы из Африки устроили посреди Парижа свой шумный маленький Магриб. Стены в доме настолько тонкие, что, когда Сами спорит с женой, в дискуссию, не покидая своих квартир, включаются соседи сверху, снизу и сбоку. К тому же жена Сами — лидер профсоюза на заводе, где все эти соседи работают и который скоро собираются закрывать. У самого же Сами сумма просроченных платежей по кредиту и долгов ростовщику с первого этажа перевалила за €3 тыс., и он на полном серьезе уточняет у жены, пребывающей на восьмом месяце беременности, не поздно ли еще сделать аборт. От отчаяния Сами, птица вольная, устраивается ночным сторожем в магазин игрушек.
Александру Этьенну (Симон Фалю, напоминает Зака Эфрона в детстве) 11 лет, и он живет в замке, увешанном оригиналами Климта и Магритта, среди инсталляций за €2 млн в виде торчащей из стены задницы зебры и сверкающего унитаза, а пол в его спальне расписывал сам Кисимото, создатель «Наруто». Он разъезжает по замку на автомобиле, пугая слуг, спит на летающей кровати, постит себя в окружении голограмм, изображающих то Солнечную систему, то обитателей морских глубин, и решительно отказывается ехать на каникулы в Норвегию, потому что «северное сияние в этом году так себе». Его отец (Даниэль Отёй) — хозяин того самого завода, закрытие которого вскоре превратит жителей канареечного дома в армию безработных.
Пути этих двоих пересекутся, когда отец в утро дня рождения Александра обронит свое обычное: «Мне некогда, ступай в наш игрушечный магазин и выбирай там что хочешь», и назло отцу Александр ткнет пальцем в Сами, потешно запутавшегося в каких-то сетях, и скажет: «Хочу вот это: заверните!» За €3 тыс., которые спасут его хотя бы от долгов, Сами разрешает себя упаковать и стать новой игрушкой наследника.
Фото: Наше кино
Фото: Наше кино
Фото: Наше кино
Фото: Наше кино
Фото: Наше кино
Фото: Наше кино
Фото: Наше кино
Ничего не напоминает? Ну, конечно же, «Новая игрушка» — это новая «Игрушка», ремейк комедии 1976 года, затертой до дыр советским сперва кинопрокатом, а затем телевидением. Если вам минуло 40, вы уже стали замечать, что мир со всеми его политическими конфронтациями, моральными климатами, модами и фильмами словно начинает прокручиваться по новой, а если вам ближе к 50 — уже точно знаете, что никакая это не спираль, как учили историки, а самая настоящая карусель. Логично, что новому поколению детей достали, отполировали, наполнили голограммами, стробоскопом, мангой, клевой электронной музыкой (как будто Дидье Маруани наслушался Алексея Рыбникова и попросил Pet Shop Boys помочь с аранжировкой) и в этой сияющей упаковке вручили все того же Пьера Ришара, нашего любимого плюшевого верблюда с оторванным ухом. Точнее, не ухом, а рукой — у преемника Ришара Деббуза правая рука покалечена. Кроме того, сам Деббуз сочинил, а отчасти сымпровизировал для фильма актуальные остроты, практически не требующие перевода в России: это хорошо знакомые здешним зрителям горемычные будни мультикультурного социума и экономики, построенной на кредитовании.
Своей социальной ангажированностью «Новая игрушка» едва ли не кичится. Здесь звучит, к примеру, фраза: «Продав себя как игрушку, Сами Шериф стал олицетворением ничтожности человека перед капиталистической системой». В старом фильме так не выражались. Зато примерно так формулировали свое одобрение советские киножурналы в многочисленных статьях-портретах Пьера Ришара. Популярность его в СССР на рубеже 1970–1980-х была колоссальна, и «Игрушка», в которой ярко звучала социальная критика, служила для отечественных киноведов главным основанием популярности актера. Популярность же самого фильма была несколько искусственно создана сверху: когда в 1985 году лицензия на киноправа истекла, «Игрушку» снова купили уже для телепоказов и крутили в прайм-тайм по воскресеньям. А критики ставили ее в пример другим, плохим комедиям с Ришаром, где «смех был только ради смеха».
Эти-то плохие комедии мы, мальчишки 1980-х, и любили всем сердцем. Мы любили Ришара не за то, как он перевоспитывает маленького миллиардера, растирая в финале собственные сопли и слезы в расчете, что они потекут и у нас. Мы любили его за то, что застревал ногой в унитазе и бродил с ним на ноге вместо ботинка по коридорам вверенного ему банка. За пену для бритья, которую он перепутал с зубной пастой, а когда пришлось отвечать на вопросы спецслужбы, пускал изо рта пузыри. За краску для волос, которую он в ванной у кинозвезды Джейн Биркин принял за шампунь,— и в итоге явился в женский лицей вести урок математики с розовыми кудрями. За то, как в головокружительных комедиях Клода Зиди обывательский мир превращался в балаган, сталкиваясь с миром шоу-бизнеса,— и тогда предсказуемая предвыборная трескотня провинциальной мэрии заглушалась перестрелками со съемок американского вестерна («Он начинает сердиться», 1974), а налаженные ритуалы банковского обслуживания оборачивались вертепом, когда банк на абордаж брали артисты мюзик-холла («Не упускай из виду», 1975). И конечно, отдельно мы любили «Укол зонтиком» (1980) Жерара Ури, где киносъемки гангстерского фильма насмерть перепутались с всамделишними бандитскими разборками и кровь бутафорская лилась обильно и в равных пропорциях с кровью настоящей,— этому гиньолю (да еще и основанному на реальном, инициированном КГБ убийстве болгарского диссидента отравленным зонтиком) советская критика не могла найти никакого оправдания.
Сопливую «Игрушку» мы не любили. Мы просто ходили на нее завидовать пацану, который разъезжает по дому в собственной машине, выписывая слугам штрафы, и заполучил в свое полное распоряжение лучшее, что есть на свете: Пьера Ришара — чтобы на пару, вырядившись в костюмы киношных ковбоев, с утра до ночи пускать пузыри, гулять в унитазах на ногах и превращать родительский светский раут в массовое купание в бассейне.
Надо отдать должное авторам «Новой игрушки» — те классические сцены из оригинала, где клоунский гэг достигал графического совершенства, они повторили один в один. Когда пацан в магазине игрушек вытянет руку, ткнет указательным пальцем в сторону живого недотепы и с неморгающим видом маленького робота скажет: «Хочу вот это». Когда недотепа в фуражке дорожного инспектора нагнет пацана и выпишет штраф ему самому, а тот скажет: «Я не хочу больше играть». Когда недотепа в полном обмундировании и ботинках залезет в пенящуюся ванну, а мальчишка, не помня себя от счастья, сиганет вслед за ним. И когда в финале отец и сын будут ехать, неподвижные, как двое участников похоронной процессии, на заднем сиденье автомобиля, оставляя позади недотепу, и отец не выдержит, скомандует «Стой!», и пацан выскочит-побежит к своей любимой игрушке, бросится на нее, прижмется всем своим маленьким телом, а та только разведет руками.
В старом фильме тут вступала музыка и шел титр «Конец». В новом — история будет продолжаться: жена родит, мсье Этьенн объявит о решении не закрывать завод… Впрочем, это уже не станет сюрпризом. Старый фильм положил начало процессу гуманизации французской комедии, которая прежде работала на чистой эксцентрике. А ремейк является как раз финишем, красноречивым результатом этого запущенного в 1976 году процесса. И все же, поскольку в 1976-м все только начиналось, герои первой «Игрушки» существовали еще в заданных карикатурных образах, а в новой — много психологии, и мальчишка прекрасно знает, почему он страдает, что ведет себя как козел, и на вопрос: «Что за день рожденья? А где семья, друзья?» — со словами «Я наелся» покидает нетронутый стол. Но это почему-то не раздражает. И в новом финале, среди всех этих успешных родов, незакрытых заводов и прочей патоки, ловишь себя на том, что уже давно растекся по креслу с улыбкой во всю варежку, в которую закатываются отчего-то очень вкусные слезы. То ли близость Рождества сказывается, то ли дело в том, что все-таки мы движемся не на карусели, не по кругу, а, как и утверждали историки, по спирали — и на каждом новом витке в самом деле становимся чуточку лучше. По необъяснимой причине по-прежнему хочется в это верить.
В прокате с 22 декабря
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram