Креста ради

В Москву пришло "Царство небесное"

премьера кино

Пасхальный блокбастер Ридли Скотта "Царство небесное" (Kingdom of Heaven) проливает свет на истинную цель крестовых походов — мир вместо войны, любовь вместо ненависти. На примере битвы за Иерусалим фильм показывает, как ближневосточный политический кризис разрешается переговорным путем, достаточно лишь встать у кормила власти простому рабочему человеку. За судьбой благочестивого французского кузнеца следила ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА.

"Царство небесное", носившее также рабочее название "Крестоносцы", скроено по тем же лекалам, что и предыдущий исторический блокбастер Ридли Скота "Гладиатор", где тяжелые бои шли не только на арене, но и в душе центральных персонажей. Правда, игравший гладиатора Рассел Кроу с большим скрипом мог отобразить на своем мужественном лице мильон терзаний. На этот раз режиссер решил попробовать какого-нибудь более человечного актера: даже заросли фальшивой шерсти на утлой груди Орландо Блума не способны придать более кузнечный облик этому божьему одуванчику и мыслящему тростнику.

Хрупкая нервическая наружность вскоре объясняется присутствием у героя благородных кровей: один барон (Лайам Нисон) вдруг признается кузнецу, что знал его матушку. Знакомство с родителем не слишком утешает героя, скорбящего по жене-самоубийце, которая не смогла пережить смерть ребенка, но все же подсказывает ему выход. Смертельно раненный барон завещает незаконному отпрыску титул и наказ отправиться в Святую землю добывать медаль "За оборону Иерусалима", искупать грех жены, а главное — выяснять свою настоящую цену.

Хотя в Святой земле, как справедливо замечает умирающий барон, "происхождение — пустой звук", однако сексуальная привлекательность ценится не меньше, чем в Римской империи. Личная жизнь миловидного кузнеца складывается по той же схеме, что у гладиатора Максима: свежая память о мертвых жене и ребенке ничуть не мешает шашням с замужней статусной дамочкой, сестрой иерусалимского короля (Ева Грин). Доедаемый проказой король Иерусалима в серебряной маске (голос Эдварда Нортона в русском дубляже, к сожалению, не будет слышен) подумывает о перековавшем молот на меч кузнеце как о своем преемнике, но тот преодолевает искушение и отказывается как от короны, так и от королевны, предпочитая отдохнуть под пальмой, пока муж его любовницы вступает на престол.

В зрелищном плане крестовые походы так же неизобретательны, как гладиаторские бои, зато идеология героев "Царства небесного" не лишена любопытства. Крестоносцам у Ридли Скотта присуще довольно грубое и панибратское отношение к Богу как к начальнику-самодуру, которому нужно почаще напоминать, с какими исключительными подчиненными, проливающими кровь во имя его, он имеет дело. Персонажи не уповают смиренно на милосердие божье, а все время ставят Богу какие-то ультиматумы и ежесекундно апеллируют к нему, как будто это не Всевышний, а участковый, обязанный вникать в их дрязги. Решают, например, для быстроты и гигиеничности не похоронить, а сжечь павших на поле брани и при этом не смущаются, что отрезают покойникам путь в Царство небесное: "Бог должен это понять, иначе он не Бог". Или, допустим, когда кузнец, возглавивший оборону Иерусалима от мусульман, решает сдать город на условии спасения всех жителей и защитников, он не может признать свое поражение молча и с достоинством, а намекает, что не очень-то этот Иерусалим был и нужен: "Если это Царство небесное, то Господь о нем позаботится". Наконец, кто-то из самых ушлых персонажей придумывает универсальную отмазку на все случаи жизни, санкционирующую вообще любые бесчинства — прошлые и будущие: "Если бы Бог тебя не любил, он бы не позволил тебе сделать то, что ты сделал".

При таком прагматичном понимании религии неудивительно, что христиане и мусульмане легко находят общий язык. И крестоносцы на полном серьезе прикидывают варианты безопасной сдачи Иерусалима: "А может, это самое, принять ислам и покаяться?", и предводитель мусульман Саладин предстает в картине как христианский коллаборационист, тоже наверняка готовый покаяться и поцеловать крест при первой же уважительной причине. Идею политического консенсуса дополняет на бытовом уровне сквозная линия прекрасной дружбы кузнеца и сарацина, обменивающихся маленькими подарками: тот ему — жизнь, а этот ему — коня. В итоге христианский фатализм ("Если ты нужен Господу, он сохранит тебе жизнь, если нет — так тому и быть") оказывается идентичен мусульманскому ("Все мы когда-нибудь умрем. На все воля Аллаха"), и после просмотра "Царства небесного" выходишь в недоумении: из-за какой ерунды могли с тех пор вдрызг разругаться представители столь близких по духу вероисповеданий.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...