Ровно четверть века назад, 17 августа 1998 года, правительство России объявило, что замораживает выплаты по внутреннему государственному долгу и девальвирует рубль. По мнению экспертов, это был самый тяжелый финансово-экономический кризис в современной российской истории.
Фото: Юрий Абрамочкин / РИА Новости
Фото: Юрий Абрамочкин / РИА Новости
Валютный пролог
Начало 1997-го не предвещало особых проблем российской экономике. Напротив, после событий первой половины 90-х ситуация казалась стабильной: рубль был крепок, инфляция шла вниз (в начале года замедлилась до 20% в годовом исчислении, а концу вышла на 10%), устойчиво шли иностранные инвестиции, после президентских выборов 1996 года, где коммунисты потерпели поражение, бизнес начал инвестировать в модернизацию.
Однако сложившаяся ситуация была не слишком «естественной». Массированный приток иностранных инвесторов во многом (в 1997 году примерно на треть) обеспечивался вложениями в государственные рублевые облигации (ГКО), сравнимые суммы занимали за рубежом российские банки, которые также активно вкладывались в ГКО. Высокая валютная доходность при этом обеспечивалась «валютным коридором»: Банк России обещал, что не допустит выхода курса рубля к доллару сверх некоего заранее установленного коридора. Именно это и привлекало иностранных инвесторов — доходность российских госбумаг тогда исчислялась десятками процентов годовых, что было на порядок ниже стоимости денег на Западе; по той же причине были вполне объяснимы масштабные зарубежные заимствования российских банков.
Однако относительно высокая стабильность рубля на фоне высокой по западным меркам инфляции и постоянного притока «инвестиционной» валюты в страну давала еще один эффект: рубль постепенно «дорожал» в реальном выражении. Это, как обычно бывает при укреплении национальной валюты, стимулировало импорт, а не внутреннее производство, поэтому начало снижаться положительное сальдо торгового баланса (разница между средствами, поступившими от экспорта и пошедшими на оплату импорта), а это, в свою очередь, снижало положительное сальдо счета текущих операций платежного баланса — разницы между пришедшими в страну валютными средствами и ушедшими из нее. К ушедшим средствам в данном случае относилась также и скупка наличной валюты гражданами, а это в 1997-м составляло в среднем более $1 млрд в месяц, поскольку в стране был экономический рост, а наученные опытом граждане предпочитали формировать сбережения в долларах.
До поры до времени это не вызывало особых проблем, прежде всего — из-за прихода большого объема западных инвестиций, которые хлынули на рынок российского госдолга после его либерализации в августе 1996-го. Для покупки рублевых ГКО им приходилось продавать доллары, и в стране даже образовался их избыток. Чтобы не допустить избыточного укрепления рубля и выхода его курса за пределы валютного коридора, Центробанку приходилось даже скупать доллары в золотовалютные резервы. Только за первое полугодие 1997-го их валютная часть выросла почти вдвое — с $11,2 млрд до $20,4 млрд (еще порядка $4 млрд резервов было в монетарном золоте).
Однако летом 1997-го начался «азиатский» экономический кризис: стартовав с девальвации тайского бата, он быстро перекинулся на все страны Юго-Восточной Азии, а к концу октября добрался и до ведущих мировых фондовых рынков, что немедленно сказалось на России. Поскольку в таких ситуациях всегда начинается бегство инвесторов с emerging markets. Только за один день, 28 октября, фондовый индекс РТС упал на 19%. К началу декабря потери индекса достигли почти 40%. Начались продажи и на рынке государственных рублевых облигаций.
Вырученные от продажи российских ценных бумаг деньги иностранные инвесторы, разумеется, конвертировали в валюту и выводили из России. Чтобы в этих условиях удержать стабильность рубля, Банку Россию пришлось продавать валюту из своих резервов, валютная часть которых упала за второе полугодие 1997-го более чем на треть — с $20 млрд до $13 млрд, $6 млрд было продано только за ноябрь.
Стремясь остановить отток капитала, ЦБ в ноябре поднял ставку рефинансирования с 21% до 28% годовых, но это помогло не слишком. Потеряв в январе 1998-го еще $2 млрд резервов, Центробанк вздернул ставку до 42%. Тогда отток инвесторов в целом прекратился, но усугубилась другая проблема — бюджетная.
Бюджетная линия
С президентских выборов 1996 года, в преддверии которых исполнительная власть в авральном порядке гасила задолженность по зарплатам и пенсиям, занимая на это деньги путем эмиссии ГКО, в России образовался внушительный навес госдолга: в тот год он вырос в 3,5 раза, до 12,4% ВВП. Проценты по займам были высокие, и для обслуживания долга их объем все время приходилось наращивать, тем более что перманентно конфликтующая с исполнительной властью Госдума все время требовала наращивания госрасходов за счет увеличения дефицита бюджета, и многое ей в данном плане удавалось. На начало 1998 года внутренний долг России вырос до 19,3% ВВП.
Подъем ставки рефинансирования ЦБ — следовательно, и рыночных ставок — означал автоматическое увеличение стоимости этих заимствований. На это наложилось еще одно последствие азиатского экономического кризиса — резкое падение цен на нефть на мировом рынке (в 1998-м они рухнули примерно вдвое), упали цены и на другие сырьевые товары. Доходы от экспорта сырья были критически важны для российского бюджета: иные налоги собирались крайне плохо, фискальная дисциплина, по сути, отсутствовала, очень многие компании, включая крупнейшие, уклонялись от уплаты налогов всеми доступными способами.
К этому добавился политический кризис. В марте 1998 года было отправлено в отставку правительство Виктора Черномырдина, а нового премьера, Сергея Кириенко, Госдума утвердила только с третьей попытки, в конце апреля. Месяц «безвластия» также был крайне негативно воспринят финансовыми рынками.
В мае началась новая волна паники на фондовом рынке, рухнул один из крупнейших банков — Токобанк, активно работавший с западными партнерами и занимавший значительные суммы у зарубежных банков. Ставка ЦБ, упавшая в апреле до 30%, взлетела сперва до 50%, а потом до немыслимых 150%, правда, ненадолго, всего на неделю, потом регулятор понизил ее до 80%, но было понятно, что с таким уровнем ставок финансово-бюджетная система долго жить не может.
Ситуацию могла бы исправить девальвация национальной валюты, что сместило бы спрос в сторону отечественных товаров, способствовало бы сокращению импорта и улучшению торгового баланса, а также сделало бы гораздо менее болезненной проблему оттока капитала: иностранным инвесторам пришлось бы конвертировать полученные на рынке госбумаг доходы в валюту по гораздо менее выгодному курсу. Но Банк России продолжал держаться за валютный коридор (на 1998 год курс доллара держали в пределах 6,1 руб./$ плюс-минус 15%).
По воспоминаниям тогдашних членов правительства, отчасти это объяснялось инерцией системы.
«В 1997-м менять валютную политику было уже поздно,— говорил в интервью "Деньгам" министр финансов Михаил Задорнов.— Если ты уже попал в валютный коридор, выйти из него не так-то просто, поскольку к данному индикатору привязывается фактически вся деятельность субъектов экономики.
Девальвация в таких условиях означает смену экономической политики, автоматическую отставку правительства и тяжелый кризис — как это, собственно, в конечном итоге и произошло в 1998 году. Это надо было обсуждать в конце 1994-го — начале 1995 года, когда было принято решение применить политику валютного коридора и использовать курсовую политику как основной рычаг финансовой стабилизации».
Вторая причина — девальвация фактически ставила бы крест на российской банковской системе. В 1996 году, когда иностранным инвесторам разрешили работать на рынке ГКО, их обязали заключать форвардные контракты на конвертацию рублей в валюту при выходе с этого рынка. Сначала такие контракты заключались с ЦБ, а с 1997 года — с коммерческими банками. Так что даже возможные изменения параметров коридора на доходность этих вложений для иностранцев не влияли. Фактически получался инструмент с фиксированной валютной доходностью на уровне рублевой. А вот для российских банков девальвация была болезненной: им бы пришлось компенсировать иностранцам соответствующую курсовую разницу.
Поэтому российские власти лихорадочно пытались спасти ситуацию другими способами. В конце июля совет директоров МВФ одобрил совместное заявление правительства и Центрального банка России «О политике экономической и финансовой стабилизации» и выдал под его реализацию первый транш стабилизационного кредита в размере $4,8 млрд. Эти деньги поступили на счета ЦБ и должны были пополнить его золотовалютные резервы, немного успокоив инвесторов. Всего до конца года в Россию должно было поступить по линии МВФ $12,5 млрд. Минфин начал переоформлять дорогой и краткосрочный рублевый долг в более длинный и гораздо более дешевый валютный. Как сообщал замминистра Михаил Касьянов, эта операция позволила сэкономить на обслуживании долга около $1 млрд на годовом горизонте.
Но было уже поздно. К августу ситуация стала катастрофической. Согласно официальным данным, по итогам первого полугодия среднемесячные поступления в бюджет составляли 21 млрд руб., из которых 20 млрд уходили на обслуживание внутреннего госдолга. Международные рейтинговые агентства снизили рейтинги России до уровня «мусорных». На рынке госдолга вследствие тотальной распродажи к середине августа ГКО торговались по ценам, соответствующим доходности около 140% годовых. Только что выданный 4,8-миллиардный стабилизационный кредит МВФ был «проеден»: за первые две недели августа валютные резервы Банка России уменьшились на $5,6 млрд, упав на 40%, и стало понятно, что при сохранении такой динамики они скоро попросту обнулятся.
Развязка наступила 17 августа 1998 года, в понедельник. Правительство и ЦБ выступили с совместным заявлением, в котором анонсировались чрезвычайные меры. Замораживались все выплаты по рублевым госбумагам до конца года, то есть де-факто был объявлен дефолт по внутреннему долгу — явление чрезвычайно редкое. Верхняя граница валютного коридора до конца года была поднята до 9,50 руб., то есть была признана возможность 50-процентной девальвации рубля. Вводился 90-дневный мораторий на исполнение банками своих обязательств перед иностранцами.
Как рассказывал Михаил Задорнов, окончательно данное решение готовилось всю предыдущую неделю, а окончательно, в деталях, принималось накануне, на выходных 15–16 августа. При этом рассматривался и альтернативный вариант: не замораживать госдолг и обесценивать его через девальвацию и последующий неизбежный инфляционный скачок. Однако расчеты показывали, что выбор данного варианта означает два-три года 200-процентной инфляции и потерю всех золотовалютных резервов страны.
Банковский эпилог
Последствия решения правительства и ЦБ не заставили себя долго ждать. В тот же день на рынке началась паника. Население бросилось скупать валюту, что было непросто: многие банки доллары просто не продавали (например, обменные пункты Сбербанка в Москве и Петербурге были закрыты «по техническим причинам»), в обменниках других курс подскочил до 20 руб./$.
Еще через неделю президент Ельцин отправил в отставку правительство Сергея Кириенко (глава ЦБ Сергей Дубинин ушел в отставку только в начале сентября). А 26 августа из-за нехватки резервов Центробанк прекратил продажу валюты и ушел с рынка, после чего торги долларами на ММВБ пришлось прекратить. В тот же день резко подорожали продовольственные товары: так, скачок цен на колбасу и сыр составил порядка 40%.
Если говорить о более долгосрочных последствиях, то к концу 1998 года курс доллара перевалил за 20 руб./$ (валютный коридор пришлось отменить). Уровень инфляции по итогам 1998 года составил 84,5% против 11% в 1997-м, резко упали реальные доходы и уровень жизни населения.
Но, пожалуй, самым тяжелым последствием стал крах большинства системообразующих банков. Если посмотреть на список крупнейших по объему активов российских банков в рейтинге «Денег» по состоянию на конец первого квартала 1998 года (то есть до начала острой фазы кризиса), статистика выглядит следующим образом. Из первой десятки до нынешних времен дожили лишь три банка, причем все три — государственные или квазигосударственные (Сбербанк, ВТБ, Газпромбанк). По топ-20 крупнейших банков ситуация не лучше. На данный момент из них живы только семь: три упомянутых банка с госучастием, три банка с иностранными акционерами — Международный московский банк (ныне Юникредитбанк), Ситибанк и «Интернационале Нидерланден банк Евразия» (сейчас — ИНГ банк), а также единственный частный банк с российскими собственниками — Альфа-банк.
Всего же за первый год после августовского кризиса лицензии потеряли свыше 180 банков. При этом в большинстве случаев частным вкладчикам удалось вернуть свои деньги (обычно выплаты им проводили госбанки, которым за это передавались активы проблемных банков) — правда, происходило это далеко не сразу, поэтому потери от инфляции и девальвации все равно были серьезными. С предприятиями дело обстояло гораздо хуже: многие из них потеряли все и прекратили существование, их сотрудники остались без работы, многим долгое время нечем было платить сотрудникам зарплату.
В своем годовом отчете за 1998 год Банк России среди основных причин коллапса значительного количества банков называет, помимо краха рынка ГКО и девальвации, и внутрибанковские причины, в частности, недостаточную капитализацию банков, резкий отток средств населения и организаций в первой половине 1998-го, низкое качество управления, слишком большую долю вложений в ГКО в активах.
Что касается валютных фьючерсов, то общий объем обязательств российских банков (без Сбербанка России) на поставку иностранной валюты нерезидентам по состоянию на 1 августа 1998 года составил, по данным ЦБ, $22,7 млрд и в 1,4 раза превысил их совокупный капитал. Однако эту проблему удалось решить в рамках переговоров с Лондонским клубом кредиторов по государственному долгу России.
Встречи с кредиторами Лондонского клуба шли весь 1999 год, а окончательные договоренности были закреплены в феврале 2000 года. Кредиторы Лондонского клуба пошли на списание 36,5% ($10,5 млрд) основной суммы долга, остаток задолженности общим объемом $31,7 млрд (включая проценты) подлежал переоформлению в российские еврооблигации (полностью этот долг был погашен в 2009-м).
При этом российские переговорщики жестко увязывали вопрос реструктуризации госдолга с урегулированием частной задолженности по форвардам. Как рассказывал член российской делегации от ЦБ, директор его департамента операций на открытом рынке Константин Корищенко, размеры прибыли, которую иностранные инвесторы должны были получить от форвардных контрактов, были на порядок больше их потерь, вызванных заморозкой и реструктуризацией рублевого госдолга. И в этом смысле все то, что со стороны, возможно, виделось как проблемы иностранных инвесторов с ГКО, на самом деле было их проблемами с форвардами — просто из-за резкого падения курса рубля на тот момент. Российская же сторона пыталась избавить отечественную банковскую систему от непосильных обязательств.
В итоге компромисс был найден и задолженность по форвардам фактически была списана, хотя ряд банков и расплатился по ней для сохранения хорошей репутации и взаимоотношений с западными контрагентами. Возможно, сделать западных кредиторов более сговорчивыми помогли два обстоятельства. Во-первых, несколько прошедших в российских арбитражах судебных процессов, в ходе которых было признано, что форвардные контракты являются не финансовыми инструментами, а сделками «пари» и исполнение их необязательно. А во-вторых, ряд статей в западных СМИ, в которых отмечалось, что допускать финансовый коллапс в государстве, которому нужно кормить армию, вооруженную до зубов ядерным оружием,— не самая лучшая идея.