«Эта церковь — честный памятник XX века»

Тринадцать лет обычные люди спасают от разрушения церковь Рождества Христова в Крохино в Вологодской области. За это время они провели огромную работу, сохранив памятник архитектуры на воде. Спецкор «Ъ» Ольга Алленова поработала вместе с ними и узнала, как в ракитовом лесу недалеко от Шекснинского водохранилища появился волонтерский кампус и кто вернул имя исчезнувшему поселению возле устья Шексны и Белого озера.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Мы хотим, чтобы колокольня светила, как маяк»

Дорога до Крохино занимает полдня. От Белозерска я добираюсь до переправы у деревни Каргулино. На переправе меня встречает технический директор благотворительного фонда «Центр возрождения культурного наследия "Крохино"» Илья Матвиенко, его старенькая лодка увозит меня по реке Шексне в сторону Белого озера. Попасть в Крохино можно только по воде, и каждый день Илье приходится делать несколько ходок — возить рабочих и волонтеров, продукты, питьевую воду, бензин для электрогенератора. Бывший военный, он решил заняться чем-то «по-настоящему интересным», выйдя на пенсию, и теперь чувствует себя на своем месте. «Я каждый день вижу результат своей работы»,— говорит Илья.

Посередине Шексны застыло огромное судно — земснаряд «Славутич», который проводит здесь дноуглубительные работы. Сейчас на судне тихо, оно как будто погружено в сон.

Как только мы объезжаем земснаряд, перед нами открывается вид на белую церковь Рождества Христова — она стоит в воде, как старый, заброшенный корабль.

Илья направляет лодку к берегу, заросшему ракитой. С храмом он соединяется узким деревянным мостиком, к которому мы и причаливаем. На берегу две девушки в теплых куртках и резиновых сапогах споласкивают в реке посуду.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Вблизи видно, что церковь стоит на крошечном рукотворном острове. Она сильно разрушена: обвалились стены и купол, — но откуда-то сверху, с колокольни, раздается стук молотка.

Когда-то здесь был город — Крохинский посад. А эта церковь, построенная в XVIII веке в барочном стиле, была главным городским собором. Помимо нее в посаде было еще две церкви и три часовни.

К Крохинскому посаду относилось несколько деревень и сел по обе стороны Шексны. Сейчас руины городского собора посреди реки — единственное, что напоминает о прошлом.

В 1960-е годы, когда началась радикальная модернизация сооруженной в начале XIX века Мариинской водной системы, а по-новому — строительство Волго-Балтийского водного пути, Крохинский посад был расселен. Дома разобрали, а сады вырубили.

После затопления над водой возвышалась лишь церковь Рождества Христова, ее сохранили как маяк зоны затопления — над куполом разместили ацетиленовый фонарь, который предупреждал проходящие мимо суда о мелководье. Но уже в 1970-е у речников появились бакены (плавучие сигнальные знаки), и маяк стал ненужным. С этого времени церковь стала заброшенной, началось ее разрушение.

Константин Михайлов задумался о Русской Атлантиде

Вместе с директором фонда «Крохино» Анор Тукаевой поднимаемся по деревянной лестнице на колокольню.

Штукатурка давно отвалилась, обнажив неровный коричневый кирпич, местами изъеденный дождем и снегом.

С третьего пролета открывается вид на водохранилище, в котором с каждым годом все больше разрастаются островки тростника, отмечая мелководье. Когда островки срастутся, там появится суша.

— Посад начинался вон там, у истока Шексны.— Анор протягивает руку в сторону Белого озера.— Это единственная река, вытекающая из озера. Раньше она впадала в Волгу близ затопленного города Мологи, который иногда называют русской Атлантидой. Но после затопления Шексна стала Шекснинским водохранилищем. Живой реки тут всего 2 км, от истока до поворота, и мы как раз находимся на ней.

Она открывает папку и показывает фотографии, найденные в архивах, на них церковь Рождества Христова еще целая — белая, высокая, похожая на чайку, взмывшую вверх.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Над нами раздаются мужские голоса — там, где раньше был купол, идут консервационные работы, строители накрывают колокольню металлической крышей, которая должна защитить старинную кладку от разрушительных осадков.

— В следующем году мы установим на крыше колокольни солнечные батареи, от них будет заряжаться прожектор,— говорит Анор.— Мы хотим, чтобы колокольня светила, как маяк. Чтобы этот символ маяка оставался здесь всегда.

Над водохранилищем поднимается стая белых птиц. Анор показывает на ближайший к нам берег Шексны:

— Видите высокое дерево? Оно выросло на каменном фундаменте дома. А теперь посмотрите, сколько больших деревьев по обоим берегам. Все они стоят на фундаментах. Представьте себе теперь, каков был этот город. Здесь вся природа — говорящая.

Растительность на затопленной территории стала появляться постепенно. Сначала вокруг каменных фундаментов формировались островки тростника. Их уплотнял речной ил и перегнивающие стебли. Ветер и птицы разносили семена деревьев. Укоренялись они там, где могли за что-то зацепиться,— в фундаментах. Люди уничтожили город, а природа поставила ему памятники в виде высоких ивовых и ольховых деревьев.

Много лет природа отвоевывала у воды то, что у нее отобрали люди, и сейчас суша гораздо ближе к церкви Рождества Христова, чем еще десять лет назад. Анор показывает панораму Крохинского посада и карту затопления, составленные в результате многолетних исследований территории.

— Вот тут, смотрите, еще кругом вода.— Она проводит пальцем по схеме зоны затопления.— А вот тут видно, что на месте, где была вода, появилось болото, а потом суша. И это как раз те места, где стояли каменные дома.— Она указывает на покрытый лесом ближайший к церкви берег.— В 1979 году здесь выросли первые островки тростника, а сейчас это уже суша. Никаких деревьев там не было, а сейчас — лес. И все это природа сделала за последние 50 лет.

«Нет смысла создавать очередной пряничный домик»

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Мы спускаемся с колокольни. Остров, который сейчас появился вокруг храма, создан руками волонтеров. Церковь стояла прямо в воде, проходящие мимо суда гнали волну, которая билась о стены, подтачивая их. Именно поэтому собор так сильно разрушен. Еще в 1980-е годы он был совершенно целым.

Несущая стена между храмом и колокольней уцелела чудом — по ее подточенному водой основанию видно, что до обрушения ей оставалось совсем немного. Сейчас ее укрепили кирпичом и бетоном.

Александр Трушин — о том, как сталинская индустриальная революция привела страну в тупик

Чтобы волны перестали разрушать храм, фонд принял решение насыпать вокруг него остров. Наняли подрядную организацию, согласовали проект с властями.

— Сначала мы насыпали дамбу, потом установили вокруг острова шпунтовую стенку (корпус из шпунта, укрепленный металлическими швеллерами.— «Ъ») — ее вбивали на глубину 6 м и укрепляли металлическими сваями,— вспоминает Анор.— И засыпали сюда 950 тонн песка. Сразу насыпать такое количество невозможно, он должен осесть, поэтому привозили в несколько этапов. Корабль подходил, выгружал песок, а мы вручную раскидывали его по острову.

Сейчас это прочный, созданный по всем правилам берегоукрепления, остров. На его создание ушло три года ручного труда десятков волонтеров и профессиональных гидростроителей.

— Наша особая гордость в том, что этот песок был закуплен на пожертвования простых людей, буквально по копейке собиралась нужная сумма,— говорит Анор.— И это первый такой искусственный остров в России, созданный для спасения памятника. А может быть, и не только в России.

Вскоре к острову пристроили пирс, а перед ним установили ледорезы. Это должно защитить храмовый комплекс от ледяных глыб, которые идут весной из Белого озера по узкому горлу реки Шексны. В свое время лед подточил и разрушил паперть храма.

С Белого озера дует порывистый, холодный ветер. С той стороны, откуда меня привезла лодка Ильи, тишину взрывает оглушительный, тяжелый скрежет. Это после перерыва приступает к работе земснаряд.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Каждый год здесь проводят дноуглубительные работы,— поясняет Анор.— Река приносит ил, дно зарастает, это опасно для судоходства. Земснаряд поднимает ил и землю со дна. Раньше из этих отвалов насыпали земляную гряду вокруг церкви, чтобы волны не разрушали ее стены. Но это было до тех пор, пока ее эксплуатировали как маяк. Когда необходимость в этом отпала, насыпать перестали, и сейчас все, что поднимают со дна реки, грузят на баржу и увозят в Белое озеро.

По проекту фонда церковь останется руиной. У здания появится консервационная крыша и металлический каркас, в сохранившиеся оконные проемы колокольни поставят противоударные стекла. Уцелевшую внутреннюю стену главного придела в следующем году распишут фресками. Их будет видно с проходящих туристических судов.

На мой вопрос, почему нельзя восстановить церковь целиком, Анор отвечает, что «нет смысла создавать очередной пряничный домик, каких у нас в стране и так много».

— Людям сложно увидеть живое начало в руине, у нас к ним плохое отношение,— рассуждает она.— Нам как будто бы стыдно за руины — лучше бы все совсем исчезло. Но эта церковь в том виде, в каком вы ее видите,— честный памятник XX века. И то, что ее затопили, и то, что бросили. И то, что 60 лет никто не пытался ничего сделать, чтобы ее сохранить. Хорошо, что она сохранилась хотя бы в таком виде. Потому что она вызывает много вопросов. Как так получилось, что посреди воды стоит храм? Почему он разрушен? Что здесь было раньше? Хорошо, если эти вопросы будут звучать. Люди должны знать историю такой, какой она есть, и принимать ее.

«30 лет мимо храма плавал, а как вышел на пенсию, приехал сюда»

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Место, где сейчас разбит волонтерский кампус, полвека назад было покрыто водой, потом болотом, а сейчас это уже земля. Но если копнуть ее лопатой, можно увидеть, что состоит она из множества мелких тростниковых трубочек, ила и кирпичной крошки, оставшейся после разрушения домов. Волонтеры продолжают уплотнять ее опавшей листвой, ветками, строительным мусором.

— Человек решил: «Я буду кроить природу по своему усмотрению», а природа: «Ну посмотрим, кто кого»,— говорит Анор.

Аккуратные деревянные дорожки ведут к жилым домикам, кухне, туалету, мастерской. По одной из них едет в инвалидной коляске молодой человек. За ним идут его мать и сестра. Они из Белозерска. Парень давно мечтал увидеть Крохино, и вот Илья посадил их в свою лодку на переправе и привез в кампус. Анор зовет их обедать — Илья сварил на буржуйке борщ. В лагере сейчас 12 человек — рабочие и волонтеры.

Илья разливает по тарелкам борщ, едят прямо на улице — кто сидя на скамье, кто стоя у высокого, сколоченного из досок стола.

Как бывший журналист пытается вернуть одному селу его прошлое

Анор рассказывает, как впервые увидела Крохино. Москвичка из профессорской семьи, инженер по образованию, она посмотрела фильм о затопленных советских городах и селах и поехала в Калязин, а потом в Крохино. Заброшенность этого места ее поразила. В древности у истока Шексны стоял город, в который пришел княжить варяг Синеус,— по одной из версий, было это именно здесь, в Крохино. В XIV веке, после эпидемии чумы, древний город Белоозеро, упомянутый в летописях, перенесли на место нынешнего Белозерска. В это же время на окраине бывшего Белоозера появляется деревушка Крохино, потом она разрастается и в 1777 году становится безуездным городом.

Крохинский посад был богатым городком — тут стояло много каменных домов с плодовыми садами. Анор нашла в архивах фотографии конца XIX века, на которых запечатлены улыбающиеся парни и девушки на пикнике в лесу близ города. В руках у них мандолина, гармошка и гитара.

— Меня задевают ситуации несправедливости, а в случае с Крохино это она и есть,— объясняет Анор.— Странно затопить столько земли и делать вид, как будто этого не было. В наших учебниках истории про затопление был один абзац, в котором писали про электрификацию. В 35 регионах были затоплены территории. Где-то значительно, где-то менее масштабно. Это большая беда, о которой никто не говорит. Меня зацепило, что я ничего об этом не знаю. Я приехала сюда в 2009 году, и было уже очевидно, что церковь скоро рухнет. Неотвратимость этого разрушения меня потрясла, хотелось что-то сделать, чтобы этого не произошло. Я не смогла отвернуться. Пришлось изменить траекторию своей жизни.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

В 2010 году появился благотворительный фонд «Центр возрождения культурного наследия "Крохино"». В первый год фонду пожертвовали 500 руб., вспоминает Анор. Со временем, когда о Крохино стали говорить и писать, помогать стало больше людей, но в основном все пожертвования складываются из маленьких взносов по 300–500 руб.

Фонд несколько раз за последние пять лет пытался получить президентский грант, но ни разу его не выиграл.

Если бы не волонтеры и частные пожертвования, не удалось бы спасти церковь, считает Анор.

Таня — волонтер из Вологды, она ведет Telegram-канал про деревянное зодчество, а сюда приезжает, чтобы расчищать территорию церкви, выносить мусор с храмового острова, помогать в кампусе на кухне.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Сначала мне просто было интересно посмотреть, что тут происходит,— говорит она.— Когда первый раз приехала, увидела, как много интересных людей тут собирается ради хорошего дела. Захотелось тоже в этом участвовать.

— Как-то сюда волонтером приехал бывший капитан судна,— вспоминает волонтер Аня.— Он 30 лет мимо нашего храма плавал, а как вышел на пенсию, приехал сюда. Такой невысокий, седой, а таскал в одиночку брус, который только вдвоем можно было поднять.

Аня живет в расположенном поблизости поселке Липин Бор. И иногда в выходные приезжает в Крохино. Волонтерство помогает «разгрузить голову и поверить в человечество», говорит она. В этот раз они с Таней перемыли всю посуду в кампусе и перенесли ее в новую, деревянную кухню с панорамными окнами. После обеда я вместе с ними отправилась разбирать строительный мусор с колокольни. Холодный ветер дул сквозь открытые пролеты колокольни, а нам было жарко. Под несмолкающий лязг и скрежет земснаряда, названного одним из строителей «адской машиной», мы собирали в мешки брошенные птичьи гнезда, доски, осколки кирпича и спускали вниз. Потом содержимое этих мешков станет частью суши, на которой стоит волонтерский кампус.

«Еще при нашей жизни тут вырастут ели»

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Мы идем по деревянным дорожкам из бывшего второго квартала Крохинского посада в его третий квартал. Местность здесь, через 300 м, уже другая — высокие деревья сменились густыми зарослями ракиты.

— Возле кампуса растет ольха, а здесь просто ивовые джунгли,— поясняет Анор.— Ива растет везде, где много воды. Но природа здесь будет меняться. Ивовый лес будет отмирать, на его месте появится ольха, а может быть, еще при нашей жизни тут вырастут ели. Когда-то вокруг Крохинского посада были еловые леса.

Год назад на месте третьего квартала Крохинского посада появилась архитектурная инсталляция — площадка с настилом и сценой, над которой возвышаются огромные металлические буквы: «Крохино». Они выше нас раза в два. Их хорошо видно с проплывающих мимо судов.

Едва начав здесь работать, Анор поняла: этому месту нужно вернуть имя, чтобы проезжающие туристы видели его и запоминали.

— Мы часто читаем на туристических форумах, что люди называют Крохино то Калязином, то просто «какой-то заброшенной церковью»,— говорит Анор.— Но Крохино имеет право на свое имя и на память.

Если бы храм не удалось спасти, то память о Крохино стерлась бы навсегда, считает она.

— Сложно привязывать историю к месту, если ее не на что нанизать,— продолжает Анор.— Должен быть какой-то материальный стержень. В нашем случае стержень — это храм. Вся история, которую мы собираем, записываем, нанизывается на него. Из тысячи деревень и городов, которые были затоплены при строительстве только лишь Волго-Балта, архитектурные доминанты сохранились лишь в Калязине и здесь. А затоплено было больше сотни храмов и монастырей XV–XVI веков. И все кануло в Лету. Нет об этом памяти.

Фотогалерея

Как изменилась Россия в период новой экономической политики

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 14

К концу Гражданской войны Россия находилась в упадке: за четыре года население сократилось более чем на 10 млн человек, промышленное производство упало в семь раз, сельскохозяйственное — на треть. Политика «военного коммунизма», проводившаяся до 1921 года, вызывала все большее недовольство среди крестьян, у которых отбирали последний хлеб продотряды для снабжения армии и жителей промышленных центров

Фото: РИА Новости

Недовольство политикой «военного коммунизма» вылилось в многочисленные крестьянские восстания, затронуло армию и флот. В марте 1921 года против большевиков выступили моряки Кронштадтского гарнизона под лозунгами «За Советы без коммунистов!», «Даешь свободу торговли», «Долой продразверстку». Несмотря на то, что восстание удалось подавить, стало очевидно, что стране необходимы преобразования
На фото: штурм Кронштадта красноармейцами во время подавления мятежа

Фото: Wikimedia

В годы войны горожане столкнулись с дефицитом самых необходимых товаров, в том числе хлеба. В рамках продразверстки его изымали у крестьян насильственно, по установленным государством ценам и в количествах, считавшихся необходимым. Стремясь избежать хотя бы хлебного дефицита, 14 марта 1921 года Х съездом РКП(б) был объявлен переход от «военного коммунизма» к НЭПу

Фото: Коммерсантъ / РГАКФД / Росинформ

В рамках НЭПа продразверстка была заменена натуральным продовольственным налогом — определенным процентом от собранного урожая. Первоначально он был установлен на уровне около 20 % от чистого продукта крестьянского труда, что было вдвое меньше, чем при продразверстке. Со временем ставки продналога понизились до 10% от урожая

Фото: РИА Новости

Благодаря переходу к НЭПу крестьяне получили возможность торговать частью продуктов на свободном рынке, разрешена была и торговля другими товарами народного потребления. Эти мероприятия помогли спасти горожан от голода, дали стимул к развитию производства уставшему от войны крестьянству

Фото: Library of Congress

Всего за несколько лет власти провели целый ряд либеральных реформ: приватизировали мелкую и отчасти среднюю промышленность, легализовали небольшие частные предприятия, открыли биржи, воссоздали старые дореволюционные ярмарки, ввели твердую валюту — червонец, на западных биржах стоивший около $5. Вместо главков появились тресты — объединения взаимосвязанных предприятий

Фото: Фотоархив журнала «Огонёк»

В период НЭПа появился отдельный класс частных предпринимателей, так называемых «нэпманов», которые вышли прежде всего из дельцов, в годы Гражданской войны освоивших городской черный рынок. Наиболее успешными оказывались, как правило, выходцы из криминалитета, которые в годы войны накопили огромные состояния, оказывая услуги по снабжению армии

Фото: Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ

Благодаря НЭПу у советских граждан появилась возможность ощутить, что такое «общество потребления»: на прилавках появились товары, в доступности были театры и кабаре, парикмахерские. Уже на раннем этапе НЭПа признание роли рынка сочеталось с мерами по его упразднению. Большинство руководителей компартии отнеслись к НЭПу как к «неизбежному злу», опасаясь, что он приведет к реставрации капитализма

Фото: РГАКФД / Росинформ / Коммерсантъ

Реформы НЭПа увеличили темпы роста народного хозяйства, позволили снизить бюджетный дефицит и увеличить запасы золота и иностранной валюты

Фото: Фотоархив журнала «Огонёк»

В области просвещения основная задача заключалась в ликвидации безграмотности. Грамоте обучали в специальных школах для неграмотных и малограмотных, а также в индивидуальном порядке при содействии комсомола и профосоюзов. К 1925 году среди кадровых рабочих безграмотность была в основном ликвидирована

Фото: Семен Фридлянд / Фотоархив журнала «Огонёк»

Новая экономическая политика, по сути, была ограничена частной торговлей и мелкой промышленностью. Государство оставило за собой монополию на внешнюю торговлю, в результате чего отечественный бизнес оказался полностью изолирован и лишен возможности выйти на мировой рынок. Полностью государственной оставалась тяжелая промышленность

Фото: Коммерсантъ / РГАКФД / Росинформ

С середины 1920‑х годов меры по сдерживанию развития НЭПа сменились курсом на его свертывание. Неблагоприятный мировой экономический фон (экономический кризис на Западе в 1929 г.) трактовался как «загнивание» капитализма. Экономический подъем советской промышленности к середине 1920‑х годов затруднялся отсутствием новых реформ, необходимых для поддержания темпов роста

Фото: Фотоархив журнала «Огонёк»

В конце 1920‑х годов резервы иссякли, страна столкнулась с необходимостью огромных капиталовложений в сельское хозяйство и промышленность для реконструкции и модернизации предприятий. Город не мог удовлетворить сельский спрос в городских товарах. Снизились объемы производства, в 1927‑1929 годах обострился кризис хлебозаготовок. Печать денег, удорожание продукции привели к обесцениванию червонца. Летом 1926 г. советская валюта перестала быть конвертируемой

Фото: РИА Новости

Столкнувшись с нехваткой финансовых средств на развитие промышленности, с середины 1920‑х годов все мероприятия НЭПа были свернуты с целью большей централизации имевшихся в стране ресурсов, а к концу 1920‑х годов страна пошла по пути планового развития индустриализации и коллективизации. Юридически НЭП был прекращен только 11 октября 1931 года с принятием постановления о полном запрете частной торговли в СССР

Фото: Борис Игнатович / ТАСС

Смотреть

Следующим летом на сцене у архитектурной инсталляции пройдет благотворительный концерт классической музыки. Фонд придумывает, как собирать деньги на функционирование волонтерского лагеря, консервацию храма, строительство новых арт-объектов. На территории кампуса уже построены современные кухня и туалет, а в домиках смогут останавливаться туристы. Анор надеется, что сюда будут приезжать — это поможет поддерживать жизнь в Крохино.

Еще в лодке Илья рассказал мне, что Анор как-то спросила его: «Что будет с храмом, когда нас не станет?» И сама же ответила: «Он исчезнет, если мы не создадим инфраструктуру, которая будет привлекать сюда людей и сохранять храм».

«Убийство земли, природы, человеческой памяти»

У Анор ушло восемь лет на то, чтобы церковь Рождества Христова появилась на карте официально — фонд оформил храм в пользование в прошлом году. А до того на бумаге тут была только одна вода.

Анор хотелось найти жителей зоны затопления, привезти их сюда. Нашла, пригласила, кто-то даже согласился приехать. Отношение этих людей к своему прошлому ее удивило.

— Многие не были тут с момента затопления, но они спокойно относятся к тому, что тут произошло,— рассказывает Анор.— Говорят — зато электрификация, корабли ходят. Но дело в том, что затопление было бессмысленным, и электрификации, и судоходства можно было добиться, углубив дно Шексны. Сделать более глубоким русло, укрепить берег — и не затапливать территорию. Глубина затопления по всей территории Крохино не больше метра. В результате мы получили километры техногенных болот.

Помолчав, она добавляет, что считает затопление «убийством земли, природы, человеческой памяти».

Ирина Сандомирская о том, как реставрация переизобретала и уничтожала прошлое

— И в итоге вот эта машина,— она машет рукой в сторону клокочущего земснаряда,— каждый год проходит по Шексне и делает дноуглубительные работы. Они чистят русло реки точно так же, как чистили бы его без затопления.

В прошлом году фонд проводил опрос среди жителей Белозерска — знают ли они о затоплении и считают ли важным сохранить память о затопленных территориях? 80% сказали, что надо сохранять. Но волонтеры из Белозерска приезжают сюда крайне редко. Около 20% опрошенных сказали, что нечего ворошить старое и раз затопили, значит, так было нужно.

Мы стоим на берегу и смотрим на церковь. В ее окнах — закатное небо. У речников перерыв в работе, шум на реке утих.

— Я все думаю, почему так происходит? — говорит Анор.— Почему мы не умеем сохранять память о прошлом? Я думаю, это наша советская традиция. И мы все отчасти ее поддерживаем. У нас не принято хранить и передавать наследие. Не воспитывается это в людях. Жизненная парадигма строить новый мир на руинах старого живет во всех нас и циклически повторяется. И поэтому многие люди не видят ценности ни в истории, ни в человеческой жизни.