"Первый после бога" (2005, *) Валерия Чигинского — один из фильмов, появление которых объясняет только необходимость освоить бюджет, выделенный Минкультуры на создание патриотических опусов к 60-летию Победы. Собственных мыслей о войне у авторов нет, реконструировать эпоху некогда, да и лень, а их представления о советской эпохе — дилетантская мешанина из газетных штампов. Сценарий, кажется, даже не перечитывали. Иначе трудно объяснить, что вообще делает в фильме Танька, юная ленинградка, после снятия блокады направленная работать официанткой на базу советских подлодок в побежденную Германию. Ее закадровый голос объясняет зрителям, что к чему, и признается в восхищении капитан-лейтенантом Александром Марининым, списанным с капитана 3-го ранга Александра Маринеско, — за что понизили героя в звании, неизвестно. Вообще-то, считается, что если за кадром звучит чей-то голос, то это голос главного героя: зрители должны идентифицировать себя с ним и видеть события его глазами. Василий Чигинский смело покончил с этим предрассудком. В действии Танька не участвует, авторы о ней забывают, но иногда спохватываются и выпускают на экран: бегать по берегу и буравить взглядом балтийскую волну. Еще циничнее, чем над начинающей актрисой Елизаветой Боярской, господин Чигинский поиздевался над Дмитрием Орловым и самим Маринеско. Бравый моряк выглядит совершеннейшим неандертальцем с узким лобиком, пухлым инфантильным ртом, постоянно полуприкрытыми глазами и клоком волос, выжженным перекисью, что, очевидно, символизирует раннюю седину. Зато о конъюнктуре режиссер не забывает: без реверансов в адрес РПЦ в наши дни никак. Вот и крестится навязчиво перед каждой трапезой боящийся моря морячок, а у Маринеско обнаруживается брат-монах, да еще и бывший колчаковец. Если учесть, что Маринеско родился в 1913 году, брат его, чтоб повоевать у Колчака в офицерских чинах, должен быть лет на двадцать старше. Вокруг него-то и вертится основная интрига: особист с лицом усталого грузинского князя травит и мордует капитана, подозревая в связях с братом. Не испытывая особых симпатий к особистам, все же сомневаюсь, что они занимались такой лажей, тем более что Маринина-Маринеско можно прихватить и за дело. Пьянствуя на берегу с приблудной шведкой, он сорвал боевое задание, из-за чего погибла другая подлодка. Но это тоже конъюнктура: в новом кино особисты, а не немцы главный враг истинно православных коммунистов. А вся эта чекистская оперетка — дурной сон о советском прошлом, не знающий разницы между годами и десятилетиями. Маринеско говорит, что его родители приговорены в 1920 году к заключению без права переписки, но это эвфемизм 1937 года. И заставлять морячка отрекаться от отца-священника в 1945 году особист вряд ли стал бы: все-таки не двадцатые, сам патриарх в Кремле со Сталиным чаи гоняет. Впрочем, с прошлым не ладится даже у великого визионера Вернера Херцога, хотя сюжет "Непобедимого" (Unbesiegbar, 2001, **) — чисто херцоговский. Исполинской силы местечковый кузнец Зиша Брейтбарт в начале 1930-х годов обращает на себя внимание циркового антрепренера. Он становится звездой берлинского варьете и протеже Хануссена, личного астролога Гитлера, и изображает на сцене арийского Самсона. Эту историю, где переплелись и закатный берлинский декаданс, и проблема вопиющего непротивления евреев холокосту, Херцог прилежно и линейно пересказывает без страсти, без надлома, без озарений, да и без особого смысла. Прежнего Херцога в "Непобедимом" не узнать никак.
ВИДЕО С МИХАИЛОМ ТРОФИМЕНКОВЫМ
"Первый после бога" (2005, *) Валерия Чигинского — один из фильмов, появление которых объясняет только необходимость освоить бюджет, выделенный Минкультуры на создание патриотических опусов к 60-летию Победы. Собственных мыслей о войне у авторов нет, реконструировать эпоху некогда, да и лень, а их представления о советской эпохе — дилетантская мешанина из газетных штампов. Сценарий, кажется, даже не перечитывали. Иначе трудно объяснить, что вообще делает в фильме Танька, юная ленинградка, после снятия блокады направленная работать официанткой на базу советских подлодок в побежденную Германию. Ее закадровый голос объясняет зрителям, что к чему, и признается в восхищении капитан-лейтенантом Александром Марининым, списанным с капитана 3-го ранга Александра Маринеско, — за что понизили героя в звании, неизвестно. Вообще-то, считается, что если за кадром звучит чей-то голос, то это голос главного героя: зрители должны идентифицировать себя с ним и видеть события его глазами. Василий Чигинский смело покончил с этим предрассудком. В действии Танька не участвует, авторы о ней забывают, но иногда спохватываются и выпускают на экран: бегать по берегу и буравить взглядом балтийскую волну. Еще циничнее, чем над начинающей актрисой Елизаветой Боярской, господин Чигинский поиздевался над Дмитрием Орловым и самим Маринеско. Бравый моряк выглядит совершеннейшим неандертальцем с узким лобиком, пухлым инфантильным ртом, постоянно полуприкрытыми глазами и клоком волос, выжженным перекисью, что, очевидно, символизирует раннюю седину. Зато о конъюнктуре режиссер не забывает: без реверансов в адрес РПЦ в наши дни никак. Вот и крестится навязчиво перед каждой трапезой боящийся моря морячок, а у Маринеско обнаруживается брат-монах, да еще и бывший колчаковец. Если учесть, что Маринеско родился в 1913 году, брат его, чтоб повоевать у Колчака в офицерских чинах, должен быть лет на двадцать старше. Вокруг него-то и вертится основная интрига: особист с лицом усталого грузинского князя травит и мордует капитана, подозревая в связях с братом. Не испытывая особых симпатий к особистам, все же сомневаюсь, что они занимались такой лажей, тем более что Маринина-Маринеско можно прихватить и за дело. Пьянствуя на берегу с приблудной шведкой, он сорвал боевое задание, из-за чего погибла другая подлодка. Но это тоже конъюнктура: в новом кино особисты, а не немцы главный враг истинно православных коммунистов. А вся эта чекистская оперетка — дурной сон о советском прошлом, не знающий разницы между годами и десятилетиями. Маринеско говорит, что его родители приговорены в 1920 году к заключению без права переписки, но это эвфемизм 1937 года. И заставлять морячка отрекаться от отца-священника в 1945 году особист вряд ли стал бы: все-таки не двадцатые, сам патриарх в Кремле со Сталиным чаи гоняет. Впрочем, с прошлым не ладится даже у великого визионера Вернера Херцога, хотя сюжет "Непобедимого" (Unbesiegbar, 2001, **) — чисто херцоговский. Исполинской силы местечковый кузнец Зиша Брейтбарт в начале 1930-х годов обращает на себя внимание циркового антрепренера. Он становится звездой берлинского варьете и протеже Хануссена, личного астролога Гитлера, и изображает на сцене арийского Самсона. Эту историю, где переплелись и закатный берлинский декаданс, и проблема вопиющего непротивления евреев холокосту, Херцог прилежно и линейно пересказывает без страсти, без надлома, без озарений, да и без особого смысла. Прежнего Херцога в "Непобедимом" не узнать никак.