Дошло до жирафа

Продолжается фестиваль в Роттердаме

На фестивале в Роттердаме показали уже значительную часть программы, которая включает более 1 тыс. фильмов. О нескольких, включенных в конкурс «Тигровых наград», рассказывает Андрей Плахов.

Иранский фильм «Я, Марьям, дети и 26 других» наносит продуманные удары

Иранский фильм «Я, Марьям, дети и 26 других» наносит продуманные удары

Фото: IFFR

Иранский фильм «Я, Марьям, дети и 26 других» наносит продуманные удары

Фото: IFFR

Конкурс сформирован из работ дебютантов. Иногда это видно по метражу: японец Танака Тосихико, автор фильма «Рей», не смог уложиться даже в три часа. Пришлось смотреть его в два приема, но усилия оправдались. В первой половине картина грозит утонуть в потоке болтовни довольно заурядных людей, из которых выделяется только один — глухой и практически неговорящий фотограф Масато. Именно в него влюбляется главная героиня Хикари и едет с ним в разгар зимы на остров Хоккайдо, чтобы прильнуть к трансцендентальной красоте заснеженных высот. Но фильм во второй половине оказывается интересен не столько высокой поэзией, сколько земной прозой. В накале страстей, разогретых детскими травмами, супружескими изменами и одиночеством, отчетливо слышится эхо Достоевского. Или Шекспира: «Пускай нас отведут скорей в темницу. Там мы, как птицы в клетке, будем петь». Это трагическое кредо внушает растерянной Хикари ее приятель и любовник по случаю — переживающий творческий кризис театральный актер и режиссер.

В иранском фильме «Я, Марьям, дети и 26 других» (режиссер Фаршад Хашеми) события жизни оттенены уже не театром, а кинематографом. Он врывается в повседневный быт одинокой Марьям вместе со съемочной группой, которой героиня имела несчастье сдать свой дом. И тут же пожалела об этом: киношники, не успев войти, нарушили все условия контракта. Завалили кухню грязной посудой, вытащили из серванта антикварную чашку, пролили кофе на любимую старую книгу. Марьям больше не чувствует себя как дома даже в своей спальне, и единственное, о чем мечтает,— это спасти драгоценную картину покойного отца, где она изображена вместе с сестрой. Но проходит совсем немного времени, и героиня уже не хочет расставаться с бесцеремонными гостями. И даже начинает давать им творческие советы: как более точно и правдоподобно разыграть перед камерой тот или иной эпизод. Так она спасается от одиночества, но есть и другой, умело вкрапленный мотив: у кино в Иране особенно высокое положение, а фильм, который снимают в доме Марьям, сюжетом напоминает удостоенный «Оскара» «Развод Надера и Симин».

Практически все картины «Тигрового конкурса» занятно придуманы, но не все идеи отличаются адекватным исполнением. Испанец Альберто Грасиа в фильме «Парра» пытается вписать смутную историю неприкаянного героя в атмосферу умирающего галисийского города Феррола. Знаменитый в прошлом центр военно-морского судостроения, известный также как родина Франсиско Франко, ныне он переживает упадок. По городу бродит хор поющих заунывные песни стариков, молодежь спивается без работы, а одним из бичей округи становится переизбыток машин, которые некуда ставить,— они превращаются в груды ржавого металлолома. Но то, что в пересказе звучит интригующе, на экране выглядит довольно примитивно и впечатления не производит.

В конкурсе есть несколько парадокументальных и вызывающе экспериментальных работ. Финский «Моисей» (режиссеры Дженни и Лаури Лухта) — фильм-лекция, которую читает артист, загримированный под Зигмунда Фрейда, на основе его последнего труда «Моисей и монотеизм». Согласно изложенной в нем концепции «психоистории», Моисей был египтянином, а не еврейским рабом, и это становится контрапунктом к ситуации самого Фрейда — еврея, рожденного в Чехии, завершившего свою жизнь бегством от нацистов в Лондон и всего на три недели пережившего начало Второй мировой войны.

Не менее эксцентрична параллель, проведенная в фильме «Под голубым солнцем» между советским вторжением в Афганистан и израильской оккупацией земель палестинских бедуинов. Французский режиссер Дэниел Манн едет в пустыню Негев, где в конце 1980-х снимался боевик «Рэмбо III», и пишет письмо Сильвестру Сталлоне с призывом помочь бедным палестинцам.

Без политики не обошлось и в немецком фильме «sr» (режиссер Леа Хартлауб). Загадочное название в переводе с языка египетских иероглифов означает «жираф», он и есть главный герой этой картины, повествующей о столкновениях алчного и коварного человека с беззащитным животным миром. И о робких попытках сохранить чудо природы, которым восхищался еще Николай Гумилев, напоминавший своей депрессивной возлюбленной, что «на озере Чад изысканный бродит жираф».

В конкурс не вошел, но показан в программе Bright Future («Светлое будущее») российский фильм «Пепел и доломит». Его сняла Тома Селиванова, она же играет девушку-режиссера, совершающую вместе с немецким другом-музыкантом поездку по руинам старого ГУЛАГа. Археология не всегда стопроцентно убедительно сочетается здесь с психологией отношений героев, но чего у картины не отнять — это прочувствованного духа местности. Она наполнена следами и отзвуками исторической трагедии, ее близость подчеркивают субъективная камера, тревожный звуковой ряд, монтажные вкрапления видеоарта. Судя по всему, перед нами один из последних фильмов, снятых на болезненную тему прошлого — с очевидным намеком на настоящую, а возможно, и грядущую актуальность.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...