МНЕНИЕ ПОЛИТОЛОГА
Наследие Просвещения
Проблемы российского транзита, переживаемые страной и гражданами на протяжении более 15 лет, имеют общие корни с модернизационными процессами в других странах. Их истоки — в парадигме высокого модернизма.
Понятие высокого модернизма было введено в оборот английским социологом Джеймсом Скоттом. Характеризуя наиболее трагические эпизоды государственного развития в конце XIX — начале XX веков, автор указывает на три типологических признака. Первый — "административное рвение, стремящееся навести порядок в природе и обществе". Именно его Скотт называет "высоким модернизмом". Второй — "безудержное использование власти современного государства как инструмента реализации этих проектов". И третий — "ослабленное, обессиленное гражданское общество, которое не имеет возможности сопротивляться претворению этих планов в жизнь".
Идеология высокого модернизма стала естественным следствием развития западной культуры, начиная с XVIII века сопровождавшегося длинной чередой побед над физическим миром, обусловленных взлетом естественных наук. Победы породили представление о возможности столь же эффективного управления социальной природой. Идеология и практика высокого модернизма основана на двух посылках. Первая — будущее предсказуемо. Вторая — воздействия на сложные самоорганизующиеся системы могут быть инструктивными. И то, и другое неверно.
Первое, чего требует высокий модернизм,— увидеть предсказуемое будущее. В случае транзитных проектов эта задача решалась предельно просто: будущее транзитных стран — суть настоящее западных стран. Представление о поступательном движении эволюции (прогрессе) формировало убежденность в неизбежности такого будущего (настоящего). В результате содержание транзитных проектов сводилось к трансплантации западных институтов на иную социальную почву.
Проблемы трансплантации
Ощущение плодотворности такой трансплантации проистекает из многотысячелетней практики переноса объектов материальной, а затем и духовной культуры. Но если бумага, аристотелевское мировоззрение или фастфуд прививались довольно спокойно, то КПД трансплантации институтов в XX века оказался фантастически низким: она всегда сопровождалась ростом коррупции и, следовательно, неэффективностью управления.
Как писал лауреат Нобелевской премии Дуглас Норт: "Мы знаем, как устроены наши институты, но не понимаем, как их сконструировать". Суть проблемы в том, что западная цивилизация выращивала свои институты. Выращивание не было контролируемо, но было процессом естественного дрейфа. В его ходе один институт наследовал другому, параллельно формировалась адекватная данному институту среда, менялись сознание людей, их обыденные неформальные практики и т. п.
Социальная же среда, в которую имплантируют новый институт, переваривает его, искажает и приспосабливает под свои нужды. Пример: в рыночной экономике институт банкротств используется для санации неэффективных собственников. В России с его помощью захватывают фирмы эффективных собственников. Другой пример — возрождение уродливых черт советской судебной системы в рамках новых судебных институтов России. Отторжение новых формальных норм старыми неформальными выражается, в частности, в растущей коррупции.
Хотел бы подчеркнуть, что моя критика современных модернизационных проектов не основана на какой-либо "теории заговора". Совершенно очевидно, что эти проекты движимы радением о благе, как это свойственно идеологии высокого модернизма. Крахи этих проектов — просто следствие нашего крайне убогого знания о социальном порядке и крайне низкой, часто разрушительной способности влиять на него при сокрушительном самомнении в отношении собственной способности управлять социальным порядком.
Как вырастить институты
В качестве альтернативы последнее время в России начали обсуждать идею "выращивания институтов". Но внятных предложений, конкретизирующих идею выращивания, пока нет. Кроме того, такой подход требует существенного времени. Возникает вопрос: а что же делать сейчас?
Прежде всего, общество и элиты должны осознать колоссальный разрыв между нашими знаниями о социальном порядке и постоянным стремлением им управлять. И следствием должно стать предельно осторожное отношение к любым программам социального переустройства. С наибольшей осторожностью следует относиться к всеохватным проектам.
Следует искать стратегии, которые имитировали бы эволюционный процесс институциональной динамики. Поскольку мы не знаем последствий имплантации нового института, у нас нет критериев отбора оптимальных конкурирующих моделей институтов, то внедрение новых институтов могло бы происходить с помощью стратегии множественного эксперимента.
Такой эксперимент может быть построен на следующих принципах. Для эксперимента отбираются несколько территорий страны. Этим территориям предлагаются (лучше, если они выбирают сами) различные конкурирующие модели нового института (например, разные избирательные системы или разные модели института банкротств). Осуществляется тщательный мониторинг последствий внедрения. Внедрение нового института происходит на основе свободного выбора между несколькими экспериментальными внедрениями, который делается региональными властями на основании данных мониторинга.
Данная стратегия предусматривает разнообразие, свободу выбора и постепенность. И этим отличается от идеологии высокого модернизма, оказываясь много ближе к природной эволюционной стратегии. Как отмечал Фридрих Август фон Хайек: "порядок, возникающий независимо от чьего бы то ни было замысла, может намного превосходить сознательно вырабатываемые людьми планы". Самое тяжелое на этом пути — побороть "манию величия государства", у которого невежество усиливается его могуществом и приумножается уверенностью в своей непогрешимости.