По приглашению Британского совета Россию посетил один из самых популярных британских писателей — ТИБОР ФИШЕР. Пообщавшись с читателями на первом Московском открытом книжном фестивале, он рассказал МАЙЕ Ъ-СТРАВИНСКОЙ, почему у него черное чувство юмора.
— В России вы, пожалуй, больше всего известны благодаря роману "Философы с большой дороги". Вы говорили, что изначально в этом романе вы хотели подвести итог тысячелетия. Почему в таком случае героем тысячелетия стал алкоголик-интеллектуал? Это такой протест?
— Слушайте, не работают на западе протесты! Это все осталось в семидесятых. Помню, ко мне как-то подошла одна русская дама, преподавательница кажется. И спросила: против чего вы выступаете? Я замешкался и ничего ей не ответил. Писать не значит протестовать, это значит делать что-то новое и необычное, ты работаешь против традиций литературы. Для литератора протест — это нарушать традицию и делать нечто новое. Философию я выбрал, потому что эта наука кучу времени занималась тем, что пыталась понять, как нужно жить. Ну вот пусть хоть кто-то, решил я, отчитается наконец. От философов вышел бандит и пьянчужка. Так бывает.
— Знаете, в русской литературе популярен образ философа-алкоголика. Вам встречалась "Москва--Петушки" Венедикта Ерофеева?
— Да, я читал. Хорошая книжка. Но герой на самом деле не самое главное, я хотел рассказать интересную историю. Когда я начал работать над книгой, лет пятнадцать назад, мне хотелось, чтобы роман стал неким обобщением, ответом, но еще и итогом тысячелетия: тут Платон, а на следующей странице — мафиози.
— Ну ваш философ вам никакого ответа, кажется, не дал.
— В том и суть.
— Все ваши романы собраны из маленьких кусочков, как будто из постов.
— В смысле из блогов?
— Да, как раз хотела спросить про влияние блоговой культуры на вас.
— Писательство это писательство в любом случае: все равно — на пачке сигарет или на ноутбуке. Некоторые люди пишут хорошо, и все хотят читать их писанину, некоторые только для себя — да на здоровье. Но это иллюзия, что текста достаточно для книги и для того, чтобы стать писателем. Для этого надо много, много больше, поверьте мне. И потому блоги не работают! У людей есть дневнички — ну и слава богу, не надо это мешать с литературой. А потом, когда я начал писать, никаких блогов, дневников, всей этой чуши не было и в помине.
— Но ваши романы, что "Коллекционная вещь", что "Философы с большой дороги", выглядят как дневники?
— Ну, конечно, это такой пакет записей. Но я много работал над тем, чтобы они составляли одно целое.
— В таком случае, какая форма вам ближе, малая или крупная? В России у вас вышел сборник рассказов "Идиотам просьба не беспокоиться".
— Тут, знаете ли, все просто. Короткие истории у западных издателей не очень-то востребованы — трудно продавать сборники, зато журналы их берут на ура. Рассказ — это такой быстрый продукт: написал, отдал в журнал, получил деньги. Но работы он требует огромной. Я пишу рассказ в тридцать страниц дольше, чем тридцать страниц романа. Все рассказы, которые я пишу, разлетаются по журналам. Мне, наверное, рассказы больше нравятся. Но люди вообще предпочитают романы. Вот так и живу.
— Странно, что ваши романы до сих пор не экранизированы. Вы бы сами хотели увидеть своих героев на экране?
— Это вазу что ли? (Рассказчиком в романе "Коллекционная вещь" является старинная ваза.— Ъ.) Ой, это такая длинная история с экранизациями. С киношным миром всегда какие-то проблемы: они все пребывают в каком-то возбужденном оптимизме, хватает их, правда, не надолго. Я уже привык разговаривать с продюсерами в таком вот роде: "Ну что там?" Они отвечают: "Тибор, да все здорово, просто фантастика — приступаем к съемкам осенью". Когда я звоню осенью, мне говорят: "Тибор, все вообще потрясающе — снимаем весной". Ну и так далее, вы понимаете. Короче, мне все равно. Пусть только на премьеру пригласят, на ужин.
— Английские критики ставят вас в один ряд с мастерами черного юмора, чуть ли не к Роальду Далю приравнивают. Вы согласны? Вы продолжаете традиции?
— Ну пусть ставят. Мои родители — венгры, поэтому вряд ли я могу назвать себя продолжателем черного английского юмора. Я бы сказал, что я просто сатирический писатель. И оказалось, что с черным чувством юмора. И живу в Великобритании. О традициях я не задумываюсь, а что касается Даля — не думаю, что он очень уж мне близок. Я, скорее, вышел из "Бравого солдата Швейка" Гашека. У венгров вообще особенный юмор — тяжело им прошлось в XX веке.
— Знаете, русским не легче пришлось, но у нас эта традиция нынче слабо представлена.
— Ну вот у вас Пелевин есть; он такой, черненький. А вообще мне нравится Лимонов, очень талантливый писатель. Я бы хотел с ним поговорить.
— О чем?
— Ну придумал бы по ходу. Рассказал бы ему про свой новый роман.
— Про какой? Разве вышел?
— Только сейчас пишу. Называется "Хорошо быть богом". Англичанин приезжает в Майами и притворяется богом. Это, конечно, будет комический роман.