Зоолог широкого профиля

В том же 1909 году профессор Николай Юрьевич Зограф начал читать в университете курс «экспериментальной зоологии», который по своей сути подводил черту под классической зоологией.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Профессор Московского университета зоолог и антрополог Анатолий Петрович Богданов однажды сказал своим ученикам золотые слова: «Вас так и тянет на то, чтобы разрезать какую-нибудь гадкую кишку, найти у ней на стенке какую-нибудь ненужную группу клеточек, описать ее и поставить во главе статьи свое имя. Оставьте это для своей старости. Теперь учитесь у природы, беседуя с нею, упивайтесь ее красотой <…> приобретая в то же время целый ряд незаменимых знаний».

Упиваться красотой природы

Сказал им это профессор Богданов во время научно-ознакомительной поездки в швейцарские Альпы, потом на Лазурный берег и далее на юг по всей Италии вплоть до Мессины, устроенной им в 1873–1874 годах за свой счет для троих своих аспирантов, в том числе Николая Зографа. Зограф, хотя и защитил потом магистерскую диссертацию по эмбриологии многоножки, к которой никогда не возвращался, запомнил эти слова своего шефа на всю жизнь и повторял их уже своим студентам и аспирантам.

А ему самому в следующий раз беседовать с природой и упиваться ее красотой пришлось за Полярным кругом на мысе Канин Нос, куда его летом 1877 года отправил Богданов собирать материалы для антропологической выставки Императорского общества любителей антропологии и этнографии и попутно попытаться прояснить вопрос с антропологическим типом самоедов (ненцев). Зограф его прояснил.

Умеренно широконосый народ

Два отчета Николая Зографа об этой экспедиции могут показаться пародией на еще написанные тогда северные рассказы Джека Лондона. Только Зографу было не до смеха. Дело было в том, что все, что знали антропологи о самоедах (по современной терминологии группе близкородственных народов Севера, говорящих на самодийских языках, среди которых самыми многочисленными были ненцы), сводилось к опубликованному в 1772 году описанию академиком Иваном Лепехиным (со слов его помощника Николая Озерецковского) типа их лица, фигуры и приблизительного роста. Что, впрочем, не помешало в середине XIX века французскому антропологу Полю Топинару отнести их к «желтой мезоринной (умеренно широконосой.— Прим. ред.) расе» наряду с эскимосами, полинезийцами, перуанцами, краснокожими индейцами и желтыми народами Азии, включая финнов второго типа (у финнов первого типа нос узкий).

По антропологической методике того времени Зографу предстояло произвести примерно два десятка замеров частей тела и черепа самоедов, чтобы вывести формулы их телосложения, снять гипсовые слепки лица, зубов, уха и кисти руки. В русских деревнях по пути на Канин Нос, где Зографу встречались самоеды, правда, с сомнительной родословной, все шло хорошо, лишь один юноша, когда ему снимали слепок зубов, «пребольно укусил за руку» исследователя. Совсем другое дело было в кочевьях самоедов дальше на Севере. Там Зограф убедился, что их зря считали народом забитым, безответным. В тундре они чувствовали себя полными хозяевами и осознавали свои права.

Особенно обострилось их отношение к пришельцу после того, как он, снимая гипсовую маску с лица одного из старейшин, вырвал у него вместе с ней один ус. Слух об этом разнесся по тундре моментально. В следующем же кочевье по пути Зографа молодой самоед приказал ему «с самыми отвратительными русскими ругательствами» убираться подобру-поздорову, причем пешком и без своих вещей. Зограф не стал спорить, но сказал, что уедет от них как приехал, с вещами и на оленях, и попросил привести старейшин, зная, как священен для них закон гостеприимства.

Пока искали стариков подошли еще шесть-семь агрессивно настроенных молодых людей с камнями в руках. Дело явно шло к расправе над незваным пришельцем. Зограф достал револьвер, а кто-то из самоедов сбегал за допотопным кремниевым ружьем. И бог знает, чем закончилась бы эта курьезная дуэль, как писал Зограф, если бы ему не пришло в голову показать пять отверстий в барабане револьвера и сказать: «Моя пищаль стреляет пять человек сразу». Самоедская молодежь сразу успокоилась.

В этом кочевье он прожил три дня «в самом неприятном положении». Его проводники сбежали, и он старался умилостивить хозяев водкой. Те в пьяном виде были весьма благодушными, с нежностью трепали его за бороду, приговаривая: «Сват, черная борода, сват собака». Но, протрезвев, вели себя еще более отчужденно. Так он прожил трое суток, пока наконец не был увезен оттуда старым самоедом, который дал ему двух человек и лодку. Однако сильный ветер заставил лодку пристать к берегу, и дальше Зограф пошел пешком, велев проводникам догнать его, как только ветер стихнет. Те же поставили парус и удалились в неизвестном направлении.

Зограф прошел пешком 50 верст, пока не встретил промышленника, который довез его до ближайшей деревни, откуда местный исправник отправился искать багаж ученого. Багаж через сутки был найден почти целым, в нем отсутствовали только спирт из коллекции насекомых, который проводники Зографа выпили, и сами насекомые, которыми они спирт закусывали. Сами они спали с остатками коллекции на груди и губах.

Тем не менее Зограф сумел собрать необходимые измерения у 50 местных жителей, 36 мужчин и 14 женщин, в возрасте от пяти до 60 лет. «Я предоставляю другим делать из них какие-либо окончательные выводы, не решаюсь смотреть на свой труд иначе как на сырой материал,— писал он в отчете.— Впрочем, в конце отчета я позволю себе высказать некоторые догадки и предположения, но буду просить смотреть на них только как на догадки».

По таблицам Топинара выходило, что средний рост у мужчины был где-то посередине между эскимосами и монголами, у женщин — между эскимосками и китаянками. По пропорциям тела самоеды были близки к лопарям и эскимосам, по форме черепа — к монголам.

«Наши учебники географии и этнографии, основываясь на лингвистических данных, считают Самоедов более близкими к Финнам в собственном смысле этого слова, но Топинар, как уже было сказано, отделяет их от других народов и признает особый тип, очень близкий к Монгольскому. Самоеды, кроме того, своим ростом, короткими ногами, большой головой, склонностью к рахитизму напоминают Лопарей и Эскимосов, из которых последних даже почти невозможно приблизить к Монголам,— пишет Зограф и продолжает: — Эскимосы, Лопари и Самоеды искони живут в полярном климате, который не мог не оказать на них влияния; условия жизни общие, почему и должны явиться как результат влияния среды, и общие признаки».

И затем делает вывод: «Нисколько нетрудно вообразить себе брахицефаличного Монгола или долихоцефаличного Эскимоса, приближающихся друг к другу под влиянием общих условий; стоит только перенестись в животное царство и обратить внимание на то, как приближаются друг к другу по общему виду животные разных типов под влиянием одинаковых условий... Мне кажется, что можно было бы, не смущаясь сходством с Лопарями и Эскимосами, пойти немножко дальше Топинара и не создавать особый тип Самоедов, близкий к Монголам, а просто назвать их Монголами, уклонившимися под влиянием давления полярного климата».

По современным данным, ненцы относятся к малой расе, для представителей которой свойственно сочетание антропологических признаков, присущих как европеоидам, так и монголоидам с тенденцией понижения доли монголоидности с востока на запад. А с учетом того, что Зограф исследовал как раз западных ненцев, вызывает уважение, что он, не имея такого инструмента, как ДНК-анализ, смог разглядеть то, к чему в итоге пришла современная этногенетика.

Необычна еще одна деталь в отчетах Зографа, где помимо антропологии достаточно много этнографических сведений о самоедах. Это нотные записи мелодий их песен, которые, как писал Зограф, «вполне самобытны и не имеют ничего общего с русскими песнями, оттуда могли бы быть заимствованы». В этом он тоже разбирался, получив прекрасное домашнее образование и с раннего детства занимаясь музыкой.

Начало научной карьеры

Родился Николай Зограф в родовом имении его матери, дочери предводителя дворянства Ярославской губернии. Отец был отставным поручиком, причем необычным. Родом из семьи состоятельного коммерсанта, он ушел из дома и поступил в кадеты, потому что отец запрещал ему играть на скрипке, считая музыку пустой тратой времени, и принуждал учиться коммерции.

После отмены крепостного права семья переехала в Москву, где Николай после окончания гимназии с серебряной медалью в 17 лет поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, окончив его в 1872 году со степенью кандидата, то есть окончил университетский курс он с отличием. Только таким присваивалась степень кандидата, которая в XIX веке предшествовала степени магистра (кандидата наук по-современному), за которой шла степень доктора наук (соответствовала современной).

В конце 1870-х годов Николай Юрьевич женился на дочери управляющего известного промышленника и мецената Саввы Морозова, то есть породнился тоже с весьма небедной семьей. Но отдельного наследства ему отец, умерший в 1871 году, не оставил, и Николаю Зографу пришлось крутиться как белке в колесе, чтобы обеспечить приличную жизнь своей семье.

Смотрителем в Зоологическом музее университета, куда его пристроил Богданов, он был на общественных началах и только потом получил оплачиваемую должность ассистента, а потом хранителя музея. Он преподавал где только мог: в Московской практической академии коммерческих наук, женских Екатерининском и Александровском институтах, Московском обществе для покровительства гувернанткам и учительницам, лицее цесаревича Николая. Совмещая все это с полевыми сезонами и экспедициями.

Зоолог-многостаночник

Жизнь, как говорится, стала налаживаться только в 1880-е годы. Он стал приват-доцентом Московского университета, а потом, защитив в Одессе в Новороссийском университете докторскую диссертацию по строению стерляди,— профессором, сначала экстраординарным, потом полноценным, ординарным и наконец почетным. В итоге он дослужился до генеральского чина действительного статского советника. Вероятно, был награжден кучей орденов за свою беспорочную службу на ниве зоологии. «Вероятно», потому что современных историков науки такие ученые, как Зограф, интересуют мало и такие детали его биографии мало известны.

Он был зоологом самого широкого профиля, занимался практически всеми аспектами этой науки: от эмбриологии и гистологии животных до гидробиологии и ихтиологии, не говоря уже об антропологии, хотя биологи его времени уже вовсю приобретали узкую специализацию, в которой достигали исторических для этой узкой области результатов и благодаря этому попадали в поле зрения историков биологии.

Зограф же, похоже, действительно вовсю упивался красотой и разнообразием живой природы. Он был членом и входил в руководство многих научных обществ в Российской империи и за рубежом, организатором российских и зарубежных съездов и конференций зоологов и антропологов, но не был членом какой-либо академии наук.

Он был кавалером французского ордена Почетного легиона, но, за что именно он его получил, никто уже не помнит и выяснять не спешит. Скорее всего, он его получил за усердие по подготовке участия французской делегации во Втором международном зоологическом конгрессе в Москве в 1892 году. По крайней мере дата награждения Зографа низшей степенью кавалера этого ордена (1892 год) совпадает с этим событием.

Медийной персоной в современном понимании Николай Зограф не был, хотя был достаточно хорошо известен и за пределами научного сообщества. Он писал научно-популярные книжки, был сооснователем Московского общества любителей аквариума и комнатных растений и организатором первых в империи аквариумных выставок. Его музыкальные вечера были хорошо известны и посещаемы московской интеллигенцией. И брак у него был счастливый, у супругов родилось шесть детей: два мальчика, ставших впоследствии учеными (Юрий — зоологом, а Александр — историком античности), и четыре девочки. Все их дети, как и родители в свое время, занимались музыкой и живописью.

Но все это давно забыто. Сегодня в истории биологии профессор Николай Зограф остался только в названии гидробиологической станции «Глубокое озеро им. Н. Ю. Зографа», которая сейчас входит в состав Института проблем экологии и эволюции им. А. Н. Северцова РАН. Между прочими своими делами он ее основал в 1891 году на озере Глубоком в Рузском уезде, в 90 верстах от Москвы, и это была первая лимнологическая станция в России. А спустя 15 лет ее основатель был избран предводителем дворянства Рузского уезда. Сегодня она замечательна и тем, что озеро Глубокое продолжает быть одним из немногих водоемов центра Русской равнины, почти не испытывающих отрицательного влияния хозяйственной деятельности, и может рассматриваться как пример эталонного природного объекта.

В 1909 году, когда Зографу было 58 лет, он стал заслуженным профессором Московского университета, что предполагало автоматическое увольнение носителя этого звания из университета с пенсией равной годовому профессорскому окладу. Но его снова избрали профессором на пять лет, а потом через пять лет избрали еще раз уже с персонального разрешения министра народного просвещения. Лишился он своего почетного звания в 1918 году, когда новая власть его отменила. В следующем, 1919 году он умер.

По прошествии более века Николая Юрьевича Зографа можно рассматривать как пример эталонного ученого-зоолога конца XIX — начала XX века, которые, оставшись в своей массе ныне малоизвестными или вообще безвестными, вывели российскую зоологическую школу в мировые лидеры классической зоологии, начало которой было положено еще в линнеевские времена. Но уже не за горами была современная зоология с молекулярно-генетическими и прочими продвинутыми технологиями. Кстати, учебник провозвестника этой новой зоологии Томаса Моргана «Экспериментальная зоология» перевел в 1909 году на русский язык Зограф и в том же году начал читать одноименный курс студентам Московского университета.

Ася Петухова