"Ситуация тяжелая, я бы сказал критическая. Все, что возможно, делается на месте". Именно это сказал президент России ровно шесть лет назад, 16 августа 2000 года, впервые после катастрофы с подлодкой "Курск" открыв рот. Одну фразу после общения с академиками в Сочи. Шел пятый день трагедии.
Это был последний горестный порыв людей, да и нации, в общем-то в сострадании погибшим, а не президенту страны. Боль была пронзительной и общей. Вместе с моряками задыхалась как будто вся страна. Все понимали, что происходит, вопреки официальной лжи. Никто не понимал молчания президента и никто его в этом молчании не оправдывал. Откройте газеты того периода. Вспомните, что показывал телевизор. Вспомните репортаж с матерями и женами моряков "Курска". Никогда больше, даже после ужаса "Норд-Оста" и невыносимости Беслана, российская пресса не была так единодушна, а российское телевидение так не работало, как в те тягостные сутки, когда на глазах страны погибали 118 подводников. "Курск" поставил точку в праве российских СМИ на независимую оценку событий и действий президента, потому что последнему не понравилось то, как СМИ оценивали ситуацию и его лично в той ситуации. Президента можно упрекнуть в попытке с этого момента поставить под полный и окончательный контроль средства массовой информации, и прежде всего электронные. Но в том, что эта попытка удалась, можно упрекать только эти самые средства массовой информации.
"Я согласен, в освещении аварии подводной лодки 'Курск' СМИ подвергли Вас резкой, но, на мой взгляд, во многом справедливой критике. Ваше желание взять СМИ под контроль понятно: в следующий раз, если, не дай Бог, произойдет нечто подобное — взрыв, катастрофа или скандал, некому будет Вас критиковать, и люди будут узнавать о событиях из западных 'голосов' — совсем как в недавнем прошлом". Как вы думаете, чьи это слова?
Я вспоминала эти слова потом не раз. Например, когда уже была захвачена бесланская школа, "РТР-Планета" — канал, представляющий Россию за рубежом, рассказывал мне что-то такое про любовь за деньги. А в это же время CNN и BBC гнали нон-стоп картинку с места трагедии, без перерыва на новости. Когда "Первый канал" показал в первый раз жен подводников с "Курска", то президент страны счел, что "наняли за сто долларов б...й" и показали их по ящику, "чтобы меня свалить". Кто-то ему так объяснил, или доложил, или написал "совершенно секретно", вот так вот подкорректировал реальность, и он вместо слез и боли увидел, что захотел. Это, конечно, на грани черного юмора, что спустя несколько лет в момент другой чудовищной трагедии второй канал телевидения показывал на экспорт программу как раз про то, в чем господин Путин заподозрил телевизионщиков печальным августом 2000 года. И никто не был уволен за это с канала "РТР-Планета", как тогда, в 2000-м, были уволены сотрудники ОРТ, потому что про продажную любовь во время горя, оказывается, можно, если это не имеет прямого отношения к президенту страны.
Мне сложно сказать, что именно с момента той трагедии с "Курском" думали люди, когда на них обрушивались одна за другой новые драмы. Общественное мнение в своем естественном виде исчезло с экранов. Президент страны с того страшного лета 2000 года совершенно защищен электронными СМИ даже от попыток спокойного публичного анализа его действий. Телевизионщикам разрешено показать прилет президента ночью после кошмарной развязки в Беслан, но это не их собачье дело — интересоваться, почему президент не прилетел туда сразу. Президент не встретился с матерями Беслана там, где они потеряли своих детей, потому что никогда больше на экране не должно было быть той страшной картинки его встречи в Видяеве со вдовами и матерями ребят с "Курска", когда одной из женщин под камеры вкатили анаболики, чтобы она просто замолчала и не задавала ужасных вопросов. Вот именно тогда, когда некоторые каналы прогнулись и эту сцену вырезали, а немногие — никакие не герои, а просто нормальные профессионалы — ее показали, и случилось то, о чем предупреждал в приведенной выше цитате господин Березовский сразу после трагедии с "Курском". Тех, кто показал встречу в Видяеве без купюр, на телевидении уже нет. И того телевидения, которое могло показать такую сцену, тоже уже нет. И той страны, которая плакала и хотела правды, тоже нет. И это вполне взаимосвязанные вещи.