«Главное — способы работы с будущим»

В последние несколько лет под влиянием пандемии и западных санкций реалии российского бизнеса полностью изменились. О том, какую роль в управленческом образовании стали играть осознанность, искусственный интеллект и проекты социального влияния, «Ъ-Review» поговорил с директором дипломных программ Московской школы управления «Сколково» Булатом Нуреевым.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Пандемия изменила бизнес-образование сильнее, чем санкции»

— Российское бизнес-образование много лет развивалось по западным образцам, но оказалось отрезано от международных институтов. Как оно развивается теперь?

— Вместо «западные» более уместно говорить «глобальные», потому что вся индустрия школ-лидеров построена на системе глобальных аккредитаций и мировых рейтингах. В последние десять лет в этой глобальной системе китайские, турецкие, африканские школы — и кстати, несколько российских, включая «Сколково»,— начали заметно теснить западные, это видно по рейтингам. Сейчас ничто не мешает российским бизнес-школам оставаться включенными в глобальный обмен знаниями и практиками в партнерстве с другими ведущими школами мира, потому что знания и идеи в современном мире принципиально трансграничны.

Изменения связаны скорее с переменами в контексте, в котором живет российский бизнес.

Наши управленцы стали на порядок сильнее самих себя прежних и своих зарубежных визави в работе с постоянно меняющимися обстоятельствами, в скорости реакции и адаптации к ним.

Мы, как индустрия бизнес-образования, и российский управленческий класс по-прежнему заинтересованы в международном опыте, но уже не считаем его единственно возможным условием делать бизнес. В наших классах остались только лучшие зарубежные преподаватели-звезды, а основной упор при этом мы делаем на российскую практику и современные кейсы российских компаний.

— Какие вызовы оказали наибольшее влияние на бизнес-образование?

— Пандемия изменила его сильнее, чем санкции, и больше поспособствовала его трансформации. Тогда индустрия буквально врезалась в стену, и, чтобы работать онлайн с сопоставимой с живым контактом эффективностью, мы были вынуждены обратиться к тем практикам, которые наработаны в экономике внимания, в первую очередь в медиа. Ты уже не можешь поставить в класс профессора, который будет чертить формулы, стоя спиной к аудитории. Необходимо держать внимание класса и для этого задействовать множество способов поддержания этого контакта: аудио, видео, игры, перформативные практики.

Это больше относится не к содержанию курсов, а к педагогическим или, как иногда говорят, андрогогическим методикам. Мы все больше начинаем адаптировать медиапрактики к индустрии образования, даем возможность студентам работать с разными информационными каналами и форматами. В любом бизнесе мы сейчас боремся за человеческое внимание.

Netflix утверждает, что за внимание зрителя конкурирует со сном, а мы в таком случае конкурируем с Netflix, по крайней мере с его документалками.

Поведение потребителей меняется, нужно подбирать инструменты коммуникации. Поколение зумеров все больше определяет, как устроен мир, и от этого не уйти. Хотя дело не только в этом поколении, а в том, что мы все приобретаем признаки зумерского поведения в той мере, в которой пользуемся своим смартфоном.

— Но ведь не зумеры диктуют спрос на бизнес-образование?

— Тем не менее их влияние велико и выходит за рамки просто возрастной группы: как только у вас в руках появляется смартфон, вы уже в определенной степени становитесь зумером, потому что цифровые экосистемы и интерфейсы начинают определять ваше поведение.

Поколенческая оптика вообще сильно влияет на образование, и кстати, она во многом определяет разницу между МВА и Executive MBA (EMBA): на первой программе средний возраст студента 33 года, на второй — 40 лет. Почти десять лет — это целая управленческая карьера и большая разница в компетенциях и мировоззрении. Это и разные задачи: если МВА нацелена на вертикальный взлет, то Executive MBA — на анализ стратегии и пересборку собственных активов — финансовых, социальных, личностных. В рамках EMBA акцент больше делается на управление изменениями, а в MBA — на инструментальное решение прикладных задач.

— Вернемся к теме глобальных стандартов: если российское бизнес-образование стало менее зависимым от западного, то, может быть, мы в состоянии задавать собственные тренды?

Минобрнауки распределит 30 млрд руб. на 119 вузов

— Я наблюдаю особенный интерес со стороны международных партнеров, например, к подходу, который мы воплотили в программе Global AMP (Global Advanced Management Programme). Здесь мы работаем с наиболее зрелой частью нашей аудитории, которая уже обучена бизнесу и в нем состоялась. Этих людей интересуют вопросы на стыке бизнеса и общества, бизнеса и окружающей среды: как бизнес влияет на большие системы, в чем состоит его специфическая роль и ответственность за происходящее. Когда мы с этой программой ездим по партнерским школам в Бразилии, Южной Африке, Китае, Сингапуре, там с большим интересом относятся к тому, что именно и как мы делаем.

Второе, в чем мы сильно отличаемся,— процесс адмиссии, то есть отбор на программу. У нас он строится с участием сообщества наших выпускников. Я не видел ни одной школы, которая это настолько активно практикует. Выпускники «Сколково» вовлечены в оценку кандидатов на обучение, в спорных случаях имеют право голоса наравне со школой. Сообщество выпускников — один из главных партнеров школы, разделяющий, таким образом, ответственность за ключевые решения: кого мы готовы видеть в числе наших студентов.

Третья наша особенность — акцент на том, что в мире называют импакт-проектами. Точного русского термина пока не сложилось, но это можно назвать проектами социального влияния. Этот подход связан с повышением сознательности бизнеса относительно других (неэкономических) последствий своей деятельности. Для нас тут принципиальны смена оптики и расширение взгляда на бизнес.

Мы даем понимание того, как измерить свой бизнес не только через финансовые показатели, но и через социальные, экологические и другие непрямые эффекты.

Для кого-то это просто расширение кругозора, кто-то ставит себе задачу влиять на эти нефинансовые показатели, а кто-то уже научился получать конкурентное преимущество для своего бизнеса, управляя импакт-метриками. Например, один из агропроизводителей после учебы у нас начал перерабатывать отходы производства, создал из них новую продукцию и получил новые рынки сбыта. А другой выпускник, девелопер из Петербурга, стал делать социальные пространства внутри возводимых домов и получил большую общественную поддержку своей деятельности.

«Люди разумно начинают инвестировать в себя»

— Как меняется спрос на бизнес-образование в последние годы?

— Он сильно вырос за последние два года, и что важно — российские бизнес-школы встретили этот рост в очень хорошей форме. Нашу индустрию закалили два системных кризиса. В пандемию мы через обращение к экономике внимания пересмотрели педагогический арсенал работы. Еще одним вызовом стало изменение направлений международного сотрудничества. Мы не только сохранили формат, но и расширили географию академического взаимодействия, добавив новые страны-партнеры. При этом мы усилили работу с российскими практиками и отечественным бизнесом, чья экспертиза часто оказывается более прикладной.

За это время наша аудитория потушила первоочередные пожары, убедилась, что санкции не повод опускать руки, снова начала ставить для себя сложные стратегические вопросы. А бизнес-школа — один из лучших способов начать на эти вопросы отвечать.

— А что стало конкретными драйверами растущего спроса?

— Во-первых, сложность и комплексность управленческих задач, которые приходится решать. Для них нужен источник идей, творческий круг единомышленников, среда доверия и поддержки. Вряд ли кто-то может качественно заместить бизнес-школы в этой роли. Во-вторых, инфляция. Что делать, чтобы не потерять деньги? Срочно покупать недвижимость, машины, инвестировать в волатильный фондовый рынок или что-то еще? Люди разумно начинают инвестировать в себя и понимают, что лучше делать это сейчас, чем завтра.

— Как вы адаптируете программы под этот меняющийся спрос?

— Главное — способы работы с будущим. И здесь в арсенале бизнес-школы существует довольно большой и развитый инструментарий. Вообще, есть три типа работы с будущим. Первый — объяснить все постфактум. То, чем занимаются эксперты, то, для чего нужны знания, объясняющие модели, но мы учим не этому. Второй тип — умение быстро адаптироваться в ситуации турбулентности: то, в чем преуспело большинство успешных игроков российского бизнеса. Третий тип работы — предсказать, что будет происходить, увидеть, где возникают конкурентные преимущества и прибыль, чувствовать тренды. И именно здесь мы видим основной фокус интереса аудитории.

— Может ли искусственный интеллект стать конкурентом школ, альтернативным бизнес-образованием?

Андрей Шишаков о перспективах бизнес-образования

— Бизнес-школы очень адаптивны, скорее они вберут в себя инструменты искусственного интеллекта, чем он превратится в их альтернативу. ИИ вполне сможет заменить какие-то короткие курсы, но на длинных программах мы работаем со сложными когнитивными способностями — мышлением, управлением ресурсными состояниями, мировоззрением. Нейросети тут не справятся. А вот поменять педагогические подходы к образованию они не только смогут, но и уже вполне успешно это делают.

— Обучение в школе управления «Сколково» проходит в смешанных группах: управленцы и предприниматели учатся вместе с представителями науки, культуры и НКО. Чем полезен этот формат?

— Наверное, одно из главных конкурентных преимуществ школы — состав классов, это всегда было важной составляющей наших высоких позиций в рейтинге Financial Times. Предприниматели и управленцы в учебной аудитории учатся не только у профессуры, но и друг у друга, их опыт побед и поражений — важнейший материал для образования. Поэтому мы очень внимательно комплектуем классы так, чтобы в них встречались люди с разнообразным бэкграундом. Это позволяет вести нешаблонные дискуссии и формировать нешаблонные решения. Например, лидеров НКО и благотворительных организаций отличает более высокий социальный интеллект: они лучше умеют выходить за рамки своей страты, понимать мышление и потребности других аудиторий, видеть зависимость устойчивости организаций от внешней среды. И это очень обогащает класс.

— Какие управленцы сейчас нужны рынку?

— Недавно встретил любопытную аналитику от одного из кадровых агентств, где говорится, что основной спрос — на руководителей аналитических подразделений и руководителей филиалов. Мне кажется, это довольно показательно: востребованы те, кто умеет принимать решения на основе больших данных, и те, кто умеет работать в ситуации наибольшей автономности, берет на себя ответственность за деятельность компании на определенной территории. Это и есть основные требования к квалифицированному руководителю сегодня.

— Как дефицит управленческих кадров сказывается на востребованности выпускников?

— У наших выпускников нет проблем с востребованностью и с работой вообще. Есть запрос на увеличение масштаба и пространства возможностей, где они смогут свои амбиции удовлетворить. Управленцы и владельцы бизнеса приходят в школу «Сколково», потому что хотят расти — в доходе, задачах, ответственности. И мы им в этом помогаем.

Интервью взяла Екатерина Кузнецова