фестиваль танец
Завсегдатаи Международного фестиваля танца в финском городке Куопио — любители, профессионалы и простые обыватели — проявили готовность поучаствовать в самых разных танцевальных экспериментах, чему стала свидетелем ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
Перед мэрией на главной, Рыночной, площади Куопио все выходные плясали любители фольклора. Под живой оркестр жизнерадостно-незатейливые танцы, смахивающие то на простодушную польку, то на заводную кадриль с фигурами и коленцами, наяривали лучезарные детишки, хмурые тинейджеры, благостные пенсионеры, основательные отцы семейств и веселые домохозяйки. Им вторили зрители: притоптывали, прихлопывали, припевали. И национальные костюмы, в которые нарядилась треть жителей городка, выглядели на людях так естественно, будто ничего другого они не носили отродясь.
Эта открытость местной публики, ее почти детское желание включиться в любое представление обеспечили успех интерактивному спектаклю STAU голландской авангардистки Анук ван Дейк. Эта неутомимая хореографиня, неоднократно приезжавшая в Россию, увлеченно экспериментирует без малого лет 20, и сценический результат ее опытов (удачный или неудачный) никак не влияет на направление поиска. В спектакле STAU, основной месседж которого можно изложить окуджавской строкой "Возьмемся за руки, друзья", она изучает зрителя.
Каждый интерактивный опус — испытание для смотрящего. В любой момент пассивный потребитель зрелища рискует оказаться в центре всеобщего внимания: потный артист может прилечь к нему на колени, уставиться в глаза немигающим взглядом или заставить проделать немудрящее па. В спектакле Анук ван Дейк сотню зрителей тестируют по полной программе. В темном зале без стульев и сцены среди беспорядочно толпящегося народа снуют, как черви в яблоке, четверо артистов, выхватываемые лучами прожектора. Они несутся на вас лоб в лоб, падая в самый последний момент; сраженные воображаемой автоматной очередью, наваливаются "братской могилой" вокруг ваших ног, и вы дурацким обелиском торчите в серединке этой кучи, пока "мертвецы" вас не освободят. Они укладываются вам на руки, просительно заглядывая в глаза, или вдруг, совершенно голые, застывают в полуметре от вас с отсутствующе-невинным видом.
Финны, впервые вкусившие "интерактивности", принимали правила игры самым достойным образом: не шарахались от провокаций, но и не нарывались на них. Они охотно раздвигали ноги, чтобы дать возможность проползти работающему артисту; они рассматривали голых, как картины в музее; приветливо улыбались и старались стоять понадежнее, когда танцовщица закидывала ногу им на поясницу. В финале ни один из двух десятков зрителей (а выбирали, как нарочно, полных, пожилых, одышливых) не отказался пойти толкать вместе с артистами неподвижную стену, упираясь в нее всем телом и сползая на пол от усилий. И непонятно, чему аплодировали больше — этой метафоре, намекающей, что, собравшись вместе, люди способны совершить невозможное, или самой возможности соучастия.
В концерте "Карелия-гала" — традиционном центральном событии фестиваля — тоже участвовали непрофессионалы. Хореограф Сами Сайкконен отобрал четверых немолодых мужчин, в жизни не ступавших на сцену, заставил их петь, говорить, прыгать, кувыркаться, даже танцевать — и получился великолепный номер Jailhouse rock, почти тарантиновская новелла про незадачливых бандитов-самоучек. На фоне уморительно брутальных дядек студенты финской Академии танца, исполнявшие патетический антивоенный балет Йормы Уотинена "Радуга" во всеоружии передовой танцевальной техники, выглядели наивными любителями. Худрук фестиваля Йорма Уотинен, вообще-то эстет и пижон, готов учитывать интересы всех слоев публики, мимикрируя не хуже степного варана. Составляя программу гала, он намешал в нее несочетаемое фламенко и бальный эстрадный танец, хип-хоп и современную классику, contemporary dance и пантомиму — но каким-то чудесным образом все это сплавилось в изысканный эклектичный коктейль, в котором каждый ингредиент проявлял свои лучшие свойства.
Кроме старой классики — здесь она, символ отжившего, "музейного" искусства, служит главным предметом насмешек. Впрочем, осмеянию подвергаются и адепты аутентизма, пытающиеся восстановить балеты XIX века, "как было при жизни Петипа". Свою версию того, как танцевали 100 лет назад "белое" адажио из "Лебединого озера", представили трое молодых артистов Финской национальной оперы. Программка указывает и первоисточник — некоего полумифического Георгия Ге, эмигранта, якобы служившего репетитором в Мариинском театре и в 1922 году показавшего "лебединый" акт где-то на Западе.
Текст адажио передан достаточно точно. Исполняют его трое, как было при Мариусе Петипа — тогда Принцу, престарелому солисту Павлу Гердту, ассистировал молодой оруженосец Беппо, бравший на себя самые тяжелые поддержки. Все одеты в точном соответствии со старинными фотографиями: мужчины в париках с локонами, в туфлях на каблуках с пряжками, в толстых морщинистых трико и непомерно длинных целомудренных колетах. Они картинно отставляют ножку, благопристойно присогнув ее в колене, жестикулируют с благородной сдержанностью, не поднимая рук выше плеча, и чрезвычайно предупредительно уступают друг другу почетное место у талии балерины. Та, в пышной провисшей пачке и перьях a la Анна Павлова, точно соответствует фотодокументам: ног не поднимает выше талии, зато корпус кладет параллельно полу, грациозно присогнув ручки в локотках и приветливо оборотив лицо к зрителям. Страсти она разыгрывает с аффектацией Веры Холодной, ножки в позициях склеивает носочками вместе, а арабески поднимает невыворотно — 100 лет назад артисток не растягивали в шпагатах, как цыплят табака. Все это, исполненное с научной серьезностью, выглядит чрезвычайно убедительно и гомерически смешно.
Отсмеявшись, понимаешь, что финны, в сущности, правы: прошлое не вернуть, так уж лучше поучаствовать в настоящем, побившись бок о бок с артистами в стену современного искусства — хоть синяки останутся.