Я пять лет проработал на железной дороге. Наверное, это неважно, но, с другой стороны, даже спустя десять лет я чувствую некую причастность ко всему связанному с перемещением грузов и людей по рельсам. У каждого свои литературные ассоциации с железной дорогой — у меня это, конечно, "Москва--Петушки" Венедикта Ерофеева.
Признаться, мне было интересно повторить путь героя бессмертной поэмы, материализовавшегося на Савеловском вокзале со стаканом "Зубровки". Я так не могу, поэтому до начала путешествия мне пришлось добираться обычным способом. Символично: чтобы попасть на Савеловский вокзал мне надо пройти мимо площади Борьбы, где установлены памятники Веничке Ерофееву, прижимающему к груди портфельчик, которому только предстоит стать тяжеленьким, и его Белокурой Стерве.
Эта скульптурная группа появилась здесь в конце 1998 года, когда с помпой праздновалось 60-летие Венедикта Ерофеева. Чтобы показать всенародную любовь к нему, была отряжена специальная электричка, проследовавшая без остановок с Курского вокзала до Петушков и обратно. На вокзале в Москве планировалось установить памятник Веничке, а в Петушках — его Белокурой Стерве. Должен заметить, что решение не выпускать празднующих на промежуточных станциях было абсолютно разумным. Поскольку атмосфера в этом экспрессе имени "беззаветной любви к алкоголю" была столь непринужденной, что некоторые особо увлекшиеся любители литературы не "дожили" даже до станции Храпуново. А после возвращения выяснилось, что вроде бы установку памятника на перроне согласовать не удалось. Без этого оставлять вторую его часть в Петушках не было смысла, и обе фигуры по-тихому поставили на площади Борьбы.
С первыми трудностями моя попытка повторить путешествие Венички столкнулась на Савеловском вокзале. Найти там "Зубровку" оказалось решительно невозможно. Johnny Walker Blue Label за 10 тыс. рублей — пожалуйста, а "Зубровка" — нет. "Зубровку" мне удалось отыскать только на "Менделеевской". Там же я обнаружил и "Охотничью", два стакана которой он выпил уже на улице Чехова (ныне Малая Дмитровка), и "Кубанскую" с "Российской", которые главный герой поэмы взял с собой в электричку. Из его списка только "Жигулевское", пару кружек которого Веничка выпил на Каляевской улице (ныне Долгоруковская), в Москве продается повсеместно.
Самые большие трудности возникли с "Кориандровой" и "Альб-де-дессерт". Первую перестали производить, по всей видимости, из-за обнаруженного Веничкой антигуманного воздействия. А второе, будучи молдавским белым десертным вином (спирт — 15-17%, сахар — 14-16%), попало в опалу и решительно отсутствует как на прилавках, так и под ними.
Таким образом, чтобы дойти до Садового кольца в одном градусе с главным героем поэмы, мне пришлось бы искать замену этим двум напиткам. На мой взгляд, все горькие настойки действуют одинаково антигуманно — к этому выводу я пришел эмпирически, употребив как-то чрезмерное количество "Имбирной" настойки и похмелившись на следующий день "Стрелецкой". Поэтому я счел "Зверобой" достойной заменой "Кориандровой". Что же касается "Альб-де-дессерт", то его может заменить белый крымский портвейн, в изобилии продающийся в Москве.
Что именно пил Веничка, пересекая Садовое кольцо, не знает никто, включая его самого. Но я знаю, что он пил бы там в наше время. Под Садовым кольцом в районе бывшей улицы Чехова есть подземный переход, в начале и конце которого продается пиво. Жигулевского там, правда, нет, но есть выбор пива крепких сортов, которые могли бы заинтересовать героя поэмы.
Должен признаться, что, реально оценивая свои силы, я не стал дословно следовать инструкциям Венички по употреблению алкоголя на марше, ведь я не собирался ночевать в подъезде. Впрочем, на Курский вокзал я прибыл хоть и трезвый, но с фляжкой водки в кармане. Херес, которого Веничке не дали в привокзальном буфете, я разыскать честно попытался, но не преуспел. Не удалось мне найти и "Крепкого розового" (19% спирта, 3% сахара), которое нужно для приготовления коктейля "Поцелуй тети Клавы". По определению автора, он "невзрачен по вкусовым качествам, он в высшей степени тошнотворен, им уместнее поливать фикус, чем пить его из горлышка". А поскольку я был лишен возможности его попробовать, то почувствовал облегчение и купил билет до Петушков и обратно.
Как писал Венедикт Ерофеев, "на Петушинской ветке контролеров никто не боится, потому что все без билета. Если какой-нибудь отщепенец спьяну и купит билет, так ему, конечно, неудобно, когда идут контролеры". Так вот, те времена прошли. У меня дача по этому направлению, и я точно знаю, что порядок, который установил старший ревизор Семеныч,— грамм за километр — больше не действует. Кроме того, по всей Москве для прохода на электричку установили турникеты. Я знаю три способа их преодоления — купить билет, выпросить билет "туда-обратно" у пассажира, выходящего с перрона, и перепрыгнуть через турникет. Несмотря на популярность двух последних способов, я предпочитаю первый.
Сев в электричку Москва--Петушки, я обнаружил, что здесь пьют исключительно пиво и алкогольные коктейли, химический состав которых намного сложнее, чем коктейлей "Слеза комсомолки" или "Ханаанский бальзам". Как и положено последователю Венички, впервые отхлебнул из своей фляжки, на перегоне Серп и молот--Карачарово. Мне всегда было интересно, действительно ли Венедикт Ерофеев написал после фразы "и немедленно выпил" полторы страницы чистейшего мата. Но в вагоне обсудить это было явно не с кем.
Среди серой массы пассажиров выделялась пара с энергетическими напитками — голубоватый парень и помятая девушка. Где-то до Реутова меня забавляли рассуждения молодого человека о том, что его работа (продавца в бутике) крайне творческая и нервная, а менеджер — дура. После Кучина эта нескончаемая история начала меня раздражать, а ближе к Железнодорожной я не выдержал и перешел в другой вагон, благо электричка была практически пуста.
В районе станции Черное до моего вагона добрались многочисленные продавцы ненужных вещей. Следующие 20 минут были заполнены криками о чудо-вешалках, разноцветных ручках и всевозможной печатной продукции. В районе станции 33-й километр поток продавцов схлынул, но через вагон по ходу движения потянулся ручеек пассажиров, переросший к станции 43-й километр в полноводную реку. Контролеры!
И тут оказалось, что я нахожусь в самом стратегически удачном вагоне — третьем с начала. Электричка остановилась на станции Храпуново, в вагон вошли контролеры, и тут огромная людская толпа бросилась по перрону от второго вагона в сторону четвертого. Наверное, так выглядит миграция лосося вверх по реке во время нереста.
Я стал подумывать о переходе в четвертый вагон, чтобы влиться в толпу зайцев, спасшихся от контролеров, и ощутить восторг победителя, но обнаружил, что теперь это решительно невозможно. Дело в том, что выпитые моими недальновидными соплеменниками пиво и коктейли дали о себе знать, и тамбуры между вагонами оказались заблокированы. Поняв, что выхода нет, я решил всерьез заняться своей фляжкой. В конце концов, я подъезжаю к Павловскому Посаду, а все еще неприлично трезв. В то время как Веничка, приближаясь к этой станции, уже вместе со всем вагоном пил "за орловского дворянина Ивана Тургенева, гражданина прекрасной Франции!". К Орехово-Зуеву я разобрался с фляжкой, в результате чего настроение мое стало стремительно улучшаться, и к концу пути я уже не сомневался в том, что "Петушки — это место, где не умолкают птицы ни днем, ни ночью, где ни зимой ни летом не отцветает жасмин. Первородный грех — может, он и был — там никого не тяготит. Там даже у тех, кто не просыхает по неделям, взгляд бездонен и ясен...".