Премьера кино
В прокат все-таки вышел несколько раз объявленный, но где-то кем-то потерянный по пути в Россию "Параноид парк". И в Америке его путь к экрану был непрост. В странностях, сопровождающих появление этой картины, увидел отражение судьбы режиссера Гаса Ван Сента АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
Снятый в американском городе Портленде "Параноид парк" — медленное, но динамичное и завораживающее наблюдение, которое ведет виртуозная камера за жизнью 16-летнего Алекса (Гейб Невинс). Этот лохматый сосунок с еще неосмысленным выражением лица бродит по школьным коридорам, впервые трахается с подружкой, вяло контактирует с разведенными родителями, даже вступает в дискуссию о войне в Ираке и голодающих детях Африки, но во всех означенных ситуациях его как бы нет. Настоящая жизнь начинается, когда Алекс соединяет свое худощавое тело с доской и отрывается вместе с ней от скучной реальности. Кто бы мог подумать, что реальность настигнет его в лице инспектора (Дэниел Лиу), расследующего гибель железнодорожного охранника. Алекс с дружками оказывается в числе подозреваемых в убийстве, орудием которого послужила сакраментальная доска.
В "Параноид парке" мало событий, много атмосферы, скейтборда (снятого любительской камерой Super 8) и довольно неожиданной музыки из фильмов Феллини, однако поклонники Ван Сента категорически отказываются видеть в его новой работе скромную импровизацию. Они насильно нагружают ее смыслами: то это "Преступление и наказание" по-американски, то экзистенциальная драма в тинейджеровском варианте. Я смотрю на "Параноид парк" проще и вижу в нем брэндовое независимое кино, которое наловчился снимать Гас Ван Сент, обжегшись на дорогих студийных проектах.
Он начинал с no budget movies: первая полнометражная лента режиссера стоила всего $25 тыс. До сих пор его самой популярной картиной остается "Мой личный штат Айдахо" — сентиментальная драма в духе Диккенса о двух мальчиках-проститутках, которых сыграли покойный Ривер Феникс и Киану Ривз, еще не превратившийся в звезду. Сняв Николь Кидман (еще не в ранге супердивы) в фильме "Умереть за...", режиссер сделал первый шаг к мейнстриму. И второй — в педагогической поэме "Умница Уилл Хантинг" с двумя "Оскарами" и девятью номинациями, положившей начало карьере Бена Аффлека и Мэтта Дэймона. Отходя от близких ему гомосексуальных сюжетов, вчерашний маргинал Ван Сент все больше интегрировался в истеблишмент, но не рос как художник. Неудачным был ремейк "Психоза" Хичкока, хотя снимал его оператор высшего пилотажа Кристофер Дойл. Дело не поправил и фильм "Найти Форрестера" с Шоном Коннери и уже не раз опробованной схемой отношений: мужское братство, "чуть больше чем друзья", наставник--подопечный.
Когда на Ван Сенте чуть было не поставили крест, он вдруг оправдал давний прогноз французского журнала "Кайе дю синема", объявившего его в свое время "режиссером XXI века". "Джерри", "Слон" и "Последние дни" сняты как будто бы совсем новым человеком. В этих фильмах можно рассмотреть много разных влияний (в том числе Александра Сокурова, к которому Гас Ван Сент относится с пиететом), но они абсолютно бескомпромиссны и независимы от ожиданий публики. Именно это не только принесло Ван Сенту Золотую пальмовую ветвь в Канне (за "Слона"), но и вернуло статус самого искреннего в эстетическом смысле режиссера Америки. Он повторил тот путь, который прошел Джон Кассаветес, ставший классиком альтернативного кино после неудачного романа с большими студиями.
"Параноид парк" — это опять поэма о юности. Вновь войдя в тандем с Кристофером Дойлом, режиссер добивается гипнотизирующего оптического эффекта: подобным образом в фильмах Вонга Карвая (с которым прежде Дойл работал) был снят платонический роман в "Любовном настроении". Томление и тоска, чувственность и вуайеризм определяют взгляд Ван Сента на молодое поколение по мере того, как режиссер стареет. И то, что он не вуалирует эту тоску по молодости ни педагогическими сюжетами, ни даже важной проблемой молодежной преступности, вызывает уважение. Другое дело, что "Параноид парк" повторяет многое из того, что Гас Ван Сент уже сделал в последние годы. Награждение его юбилейным призом Каннского фестиваля (почти равным в этой ситуации второй Золотой пальмовой ветви) — еще одна из странностей судьбы режиссера: он получает самое большое признание не тогда, когда обнаруживает в себе новый источник вдохновения, а когда вычерпывает его почти до дна.