Поход за боллитрой

В конце марта литературная конференция по фантастике "Роскон" пришла к выводу, что только фантасты могут спасти великую русскую литературу от загнивания и гибели. Но похоже, что это не нужно ни самим писателям, ни издателям, ни читателям.

Великая русская литература потерялась как-то внезапно. Последний век ее хоронили вместе с каждым крупным прозаиком и поэтом, но всякий раз обнаруживалось еще несколько человек, каждый из которых был способен по-своему, но чисто и мощно ответить на проклятые русские вопросы. Конвертируемую репутацию России как литературного центра вселенной удавалось поддерживать даже в самые свирепые, затхлые и нищие времена. В сытые 2000-е годы поддерживать вдруг оказалось нечего.

С количественной точки зрения продолжился неумолимый прогресс: в России издается все больше книг, прибавляется литературных премий, маститые писатели ведут телепередачи и не сходят с глянцевых страниц, к читателю прорываются новые авторы, некоторые с мегабестселлерами. Но к художественному мейнстриму бурное развитие рынка отношения не имеет. Популярность наращивает не хорошая проза с поэзией и даже не non-fiction, способный помериться импозантностью с благородным вымыслом, а остросюжетный или гламурный трэш. А поле качественной литературы катастрофически сужается, теряя последних читателей.

Писательская элита, привыкшая трубить тревогу по поводу гибели нашего всего, встретила новую эпоху спокойно. Возможно, потому, что к середине 2000-х годов государство восстановило опеку над творческой интеллигенцией: писателям обеспечивается издание скучноватых книг, ведомственные премии, неплохие гонорары и поездки на семинары, в том числе зарубежные. При этом власти не суются в творческие и финансовые вопросы, не мешают переводимым авторам подпитываться западными грантами и даже обещают скорое возвращение госзаказа.

Против этого уютного растворения неожиданно решили выступить фантасты, выбравшие, впрочем, очень удачный момент. Год назад влиятельность маститых беллетристов была еще заметна, а представители жанровой прозы считались безнадежными маргиналами. Теперь ситуация вывернулась наизнанку: большинство заметных деятелей интеллектуальной литературы пишет вполне форматную фантастику (Владимир Сорокин, Павел Крусанов, Дмитрий Липскеров), а записные фантасты становятся номинантами и обладателями основных литературных премий. Они-то и констатировали в ходе "Роскона", что мейнстрим мертв, а великая русская литература жива — благодаря фантастике.

Московский "Роскон" входит в пятерку отечественных конвентов — ежегодных конгрессов любителей фантастики. Конвенты, как и всю форматную фантастику в России, опекает так называемый фэндом — многотысячное движение писателей и читателей, зародившееся четверть века назад в действовавших по всему Союзу клубах любителей фантастики. КЛФ объединял вызванный литературным дефицитом сенсорный голод, любовь к Стругацким и презрение к официальным структурам, печатающим вместо Стругацких комсомольских функционеров.

Через 25 лет главным объектом презрения стала так называемая боллитра (большая литература) — мейнстрим, по мнению фэнов, вялый, далекий от интересов читателей и в подметки не годящийся хорошей социально-психологической фантастике. Но дальше инвектив в адрес боллитры дело не шло — пока лауреат "Русского Букера-2006" за роман "2017" Ольга Славникова, оказавшаяся "засланцем" фэндома в штаб мейнстрима, не провела круглый стол, посвященный развитию "интеллектуальной фантастики".

По сути, Славникова изложила план переворота, в ходе которого интеллектуальная фантастика должна свергнуть с пьедестала боллитру, превратившуюся в междусобойчик и потерявшую интерес читателя. Для этого, по мнению букеровского лауреата, необходимо провести ребрэндинг фантастики, скомпрометированной в глазах широкого читателя дикими обложками и родством с детскими книжками про атомные трактора и звездные войны с драконами.

Названия пока нет: бегло обсудив несколько вариантов (меннипея, нереалистическая литература, фикшн, авангард, лучшее), Славникова уточнила, что выбор имени — "дело очень сильной группы, которая, может, образуется после этого разговора и займется выработкой маркетинговой стратегии". Начать она предложила с создания академично оформленной книжной серии и толстого литературного журнала, которые должны привлечь и консервативную публику, и широкого читателя, желающего прослыть интеллектуалом без риска впасть в зевоту и тоску. Неисчерпаемость авторских ресурсов гарантирована не только грандиозностью фэндома и рынка в целом (в прошлом году в России было опубликовано 1262 наименования отечественной фантастики тиражом 16 млн экземпляров, в том числе 548 новых романов), но и постоянным подсасыванием талантливой молодежи из премии "Дебют" (ее координирует Славникова, уже учредившая фантастическую номинацию соревнования).

Формально предложение Ольги Славниковой выглядит обреченным на успех. По всей вселенной ширится шествие года русского языка, в развитие которого Кремль готов вкладывать все, что возможно. При этом текущая литературная жизнь, а также встречи президента страны и его соратников с инженерами человеческих душ демонстрируют разброд и уныние, царящие в инженерных войсках. На этом фоне особенно конкурентоспособными выглядит общинная спаянность, независимость и дееспособность фантастов, тиражное превосходство которых над мейнстримом приобрело совсем уже неприличный характер. Огромную роль в этом сыграл кинематограф и лично Сергей Лукьяненко: его "Дозоры" паровозом тянут за собой сразу нескольких авторов, книги которых ушлый издатель оформляет "под Лукьяненко". Правда, личная серия автора "Волкодава" Марии Семеновой другими авторами не разбавляется. Пока.

Потенциал и многоукладность фэндома доказаны коммерческими прорывами отечественного кинематографа: даже авторы книг "Русский транзит", "Антикиллер" и "Охота на пиранью" начинали как вполне традиционные фантасты. На семинарах молодых фантастов стартовали карьеры Виктора Пелевина и Алексея Иванова. Их опыт, кстати, подтверждает финансовую обоснованность ребрэндинга: перейдя из категории "фантастика" в категорию "интеллектуальный бестселлер", книги Пелевина и Иванова увеличивали стоимость в полтора-два раза, тиражи — в десятки раз (а этическая фантастика того же Вячеслава Рыбакова продается куда хуже назидательных утопий придуманного им "еврокитайского гуманиста" Хольма ван Зайчика).

Аналогичный фокус издатели в массовом порядке проделывают с западными авторами: толстенный сборник мастера психоделики Филиппа Дика под шапкой "Классика мировой фантастики" оценивается издателем скромнее, чем повесть из этого сборника, изданная отдельно в серии "Альтернатива".

Однако, как уже говорилось, ребрэндинг фантастики кажется обреченным на успех только формально. Проблема в том, что смена брэнда не нужна ни одной из сил, определяющих облик и параметры рынка фантастики.

Она не нужна состоявшимся писателям (несостоявшихся никто не спрашивает). Одних вполне устраивает статус лидера отрасли, другие считают, что не пристало на старости лет менять цех. На том же конвенте неожиданный отпор Славниковой дал еще один "свой среди чужих", обладатель прошлогодних премий "Национальный бестселлер" и "Большая книга" Дмитрий Быков. Он сообщил, что о благополучии фантастики свидетельствуют растущие тиражи и народная любовь, что злопыхательство представителей мейнстрима не отменит того факта, что фантаст Михаил Успенский является сегодня лучшим и тончайшим стилистом русской литературы, фантаст Андрей Лазарчук — лучшим разработчиком характеров, а фантаст Михаил Веллер — лучшим построителем сюжетов. Мейнстрим сам подписал себе приговор, а задача фантастов — продолжать честно работать на благо великой литературы, не отвлекаясь на переименования и прочую суету, аминь.

Она не нужна издателям, извлекающим максимальную прибыль из ситуации. Многотиражный и крупногонорарный Пелевин возможен только как вершина пищевой пирамиды, состоящей из сотен малогонорарных неприхотливых непелевиных, дважды в год издающих тиражом 5 тыс. экземпляров романы про звездные войны и спецназовцев в королевстве драконов. От пары пелевиных не откажется никто. Под десятки пелевиных придется перестраивать весь бизнес, что хлопотно и не гарантирует сверхдоходов.

Она не нужна читателям, одни из которых привыкли читать много недорогой фантастики, а другие — фантастику не читать.

По большому счету анонимная пока ниша интеллектуального бестселлера нужна только молодым талантливым авторам ("М.Т.А." — в фэндоме предельно издевательская аттестация), имеющим потенции хорошего фантаста, но не засветившимся пока в этом качестве. Узкоколейный путь к вершине пищевой пирамиды отнимет у них несколько лет — а попадание в маркетинговую схему нового брэнда позволит проснуться знаменитым. Но для такого спасения великой русской литературы не нужен ребрэндинг фантастики. Нужны не очень большие деньги, хороший маркетинг и устойчивый канал поступления приличных авторов. Каковым в принципе является премия "Дебют", курируемая Ольгой Славниковой.

В общем, не исключено, что помимо мейнстрима скоро у фэндома появится новый сильный враг.

ШАМИЛЬ ИДИАТУЛЛИН

"Боллитре осталось лет пять от силы протянуть" Писатель-фантаст Андрей Лазарчук, обладатель многочисленных российских и зарубежных премий, считает, что победа фантастики над большой литературой уже произошла. — Вы с кем согласны, со Славниковой или с Быковым? — Быков у меня вообще-то с языка снял просто-напросто. Я бы сказал так: мы здесь собрались и уподобились ЦРУ, которое в 1989, по-моему, году обсуждало план разрушения СССР с прицелом на 50 лет. Мы решили слиться с большой литературой, Славникова решила, что мы должны ее оплодотворить. У меня такое личное ощущение, что боллитре осталось года три, ну пять лет от силы протянуть. Потом сдохнет окончательно — и все станет на свои места. Представители боллитры сами залезли в гетто, между собой там решают, кто из них самый великий, издаются за какие-то спонсорские деньги и т. д. Они сами глубоко маргинализировались, и, видимо, это необратимо. Через пять лет мы обнаружим совершенно другую ситуацию: так называемая большая литература не существует или существует только для себя, у нее нет читателей. На самом деле мы реально молча победили. Мы не пыхтели, не старались, просто молча писали, издавались, завоевывали читателя — и победили. — А может, победил все-таки трэш, а проиграли и вы, и большая литература? — В каком-то смысле, безусловно, победил трэш, но трэш победил во всем. — По закону Старджона (фраза американского фантаста Теодора Старджона "90% чего угодно — дерьмо", сказанная в ответ на реплику "90% фантастики — дерьмо".— "Власть")? — Безусловно. Трэш — внежанровое понятие, и говорить о его победе нельзя, потому что вот это соотношение 1:10 как было всегда, так и осталось. Другое дело, что поменялись какие-то внутренние, очень трудно уловимые взаимоотношения и самооценка. Какое-то время назад была обида: почему, собственно, наши тексты, которые решительно ничем не уступают, а по многим параметрам превосходят и т. д. и т. п., считаются литературой второго сорта, а так называемой настоящей литературой считается то, что в наших глазах является, мягко говоря, черновиками прозы? Этот период прошел. — А можно на уровне фамилий объяснить, что такое большая литература? — Несколько имен: Толстая, Сорокин, Ерофеев и небольшая куча народа, которая около этих фамилий что-то получает, делит. Их совсем уже мало, и работают они не на читателя, а друг на друга и на грантодателя. — На читателя работает Донцова. — А это другое — это чисто коммерческое чтиво. Это не наш конкурент, она не противостоит, она работает в совершенно другой отрасли. — Сорокина и других перечисленных авторов вы вполне четко воспринимаете как противников? — Это неправильный термин. Скорее я их воспринимаю как возможных когда-то коллег, которые предали дело. — Какое? — Русской литературы. — Как они его предали? — Они им стали торговать на внешнем рынке и в результате привели литературу к тому состоянию, в котором она сейчас находится: резкое истощение основного направления и отторжение от него скорее брезгливое, чем какое-либо, всех остальных жанровых направлений. — Вы сетовали на неудачу вашего детского проекта "Космополиты". А Рыбаков придумал уходящий от фантастики проект, его стали раскручивать, пиарить — и вроде бы успешно. Быть может, Славникова в чем-то права: есть смысл ребрэндироваться и зайти с другой стороны? — Мне это кажется немножко унизительным. Это как еврей в том анекдоте про баню: или крест сними, или трусы надень. То есть работаем как обычно. Беседовал Шамиль Идиатуллин

Вы читаете фантастику? "Власть" решила узнать, насколько актуальна фантастика сегодня. Вячеслав Володин, заместитель председателя Госдумы: — Недавно прочитал "Волкодава" Марии Семеновой. В начале года была активная реклама фильма, но мне никак не удавалось посмотреть его. И дочь подарила мне на день рождения книгу. Я прочитал ее мгновенно. Потом, кстати, фильм посмотрел и понял, что книга намного лучше. Сергей Мазуренко, руководитель Федерального агентства по науке и инновациям: — В детстве я зачитывался Жюлем Верном. А сейчас, когда читаешь достижения российских ученых, это вполне заменяет фантастику. Они достигли таких горизонтов в науке и, в частности, в нанотехнике, что ученым-фантастам даже не снилось. Из книг я все же предпочитаю классику. Андрей Фурсенко, министр образования и науки: — Читал и сейчас читаю, правда, гораздо меньше, времени нет. Мои любимые авторы — братья Стругацкие и Дмитрий Биленкин. Та фантастика, на которой выросло мое поколение, учила добру и была конструктивной, а главное, ставила серьезные задачи. Современная фантастика, как мне кажется, стала злее. Глеб Павловский, президент Фонда эффективной политики: — Я на ней вырос. Фантастика сформировала мою философию и показала мне, что все возможно в жизни. Я понял, что любая проблема решаема, главное — правильно сформулировать задачу. Мир реален, и это прикольно. Любимые писатели — Станислав Лем и, конечно, братья Стругацкие. Но с 80-х я фантастику не читаю. Виталий Коротич, писатель: — Читаю время от времени. Но не оттого, что стали хуже писать, просто вкус изменился. Современная фантастика лучше той, которая была в СССР. Раньше трудно было мечтать о будущем, потому что с ним все было ясно. А сегодня фантастика разделилась: много суррогата о шестиногих тараканах и о жизни в другой модели мира. Стало больше полета фантазии и вкуса, чем это принято считать. Елена Драпеко, заместитель председателя комитета Госдумы по культуре: — Читаю, и много. Фантастику люблю с детства. Читаю и Лукьяненко, и Макса Фрая. Интересно же знать, как бы мы жили, если бы все пошло по-другому. Это история, говорят, не знает сослагательного наклонения, а будущее вариативно. И если фантастику сделать толчком, чтобы люди думали интереснее и больше, она выполнит свою функцию. Геннадий Гудков, член комитета Госдумы по безопасности: — Я ее очень люблю и все перечитал — нашу, не нашу. На мой взгляд, самый глубокий писатель — Станислав Лем. Начинал очень активно читать Головачева, особенно первые его романы. Они были необычные, затрагивали серьезные философские проблемы. Потом, как мне показалось, он перешел на коммерческие проекты. Гаджимет Сафаралиев, первый заместитель председателя комитета Госдумы по вопросам местного самоуправления: — Современную фантастику не читаю. Такое ощущение, что все эти произведения делаются на компьютере с помощью компиляции. Вот раньше у нас была не просто фантастика, а научная фантастика. "Гиперболоид инженера Гарина" вообще предсказал появление лазера. Сегодня же я даже на фантастические фильмы стараюсь не ходить. Виктор Кирьянов, начальник департамента обеспечения безопасности дорожного движения МВД России: — Ни фантастику, ни детективы я не читаю — все время уходит на чтение литературы, связанной с обеспечением безопасности дорожного движения. К сожалению, читаю только рапорты.

"Создание нового брэнда — достаточно дорогая задача" По мнению критика и главного редактора издательства Red Fish (входящего в ИД "Амфора") Сергея Бережного, переворот в отечественной литературе возможен, если его возглавит какое-нибудь крупное издательство. — Насколько реален ребрэндинг, предложенный Славниковой? — Как представитель издательства сразу могу сказать: чтобы какое-нибудь издательство пошло на создание нового брэнда, должны создаться исключительные обстоятельства. Я сейчас таких обстоятельств не вижу — наоборот, все пытаются удержать инерцию. Создание нового брэнда достаточно дорогая задача. При этом сегодня, когда критики большой литературы говорят о фантастике, они имеют в виду поверхностные, устаревшие тексты, которые русской литературой в нынешнем понимании не являются вообще. Брэнд не то чтобы себя изжил — опорочил. Поэтому и ставится задача создания нового брэнда. Такие попытки предпринимались несколько раз, в том числе провозглашался так называемый турбореализм (под этот жанр критики пытались подвести Виктора Пелевина, Андрея Лазарчука, Владимира Покровского и Андрея Столярова.— "Власть"). Тогда это, к сожалению, а может, и к счастью, кончилось ничем — ни авторы, ни читатели не были готовы. Сейчас есть смысл подойти к этому как к коммерческому проекту — но этим не может заниматься одно издательство. Тот, кто этот проект построит, должен задавать темп и снимать доходы с нового брэнда. — "Амфора", Red Fish могут быть таким паровозом? — Мне кажется, нет. Я не обладаю достаточной информацией, но, с моей точки зрения, ресурсы издательства не позволят заняться раскруткой такого проекта. — А гиганты: АСТ, "Эксмо"? — Ситуация для АСТ и "Эксмо" складывается благоприятно из-за того, что они как раз управляют инерцией. Мне кажется, вряд ли они возьмутся за создание новых брэндов отечественной фантастики, хотя оба издательства интересно работают в серии интеллектуальных бестселлеров зарубежной фантастики. Обратите внимание, что, имея возможность расширить круг за счет отечественных произведений, они этого не делают. Думаю, это осознанная политика. Славникова упоминала, что "Вагриус", возможно, возьмется за такой проект. Было бы очень интересно на это посмотреть, и я всячески желал бы ему успеха. — Насколько неожиданна тема ребрэндинга? — В такой терминологии вопрос ставится впервые, но похожие речи ведутся давно. Мы можем руководствоваться западным опытом, в первую очередь британских писателей, которые в 80-90-е годы создали для себя отдельную нишу в литературе,— Уэлш, Бэнкс. Это опыт американо-английской новой волны 60-х годов, которая выросла на работах Балларда, Эллисона, Фармера и т. д. Я считаю, что сегодня в России раствор достиг нужной степени концентрации и появление какого-то структурирующего элемента вызовет соответствующую реакцию. Беседовал Шамиль Идиатуллин