"Женщины раздевали бригадиров донага и всячески издевались над ними"

80 лет назад, в 1931 году, в СССР началось генеральное наступление на крестьян-единоличников. Обозреватель "Власти" Евгений Жирнов выяснил, как именно большевики, обещавшие сельским труженикам землю и свободу, закрепощали их и отбирали все до последней нитки. А также разобрался в том, как сопротивлялись крестьяне и особенно крестьянки.

"Гр. Белянина избили, раздели и 2 часа держали на морозе"

В истории отечественного крестьянства 1931 год должен был стать важной и запоминающейся вехой. Ведь именно в этом году, не случись революции, должны были завершиться последние выплаты за помещичью землю, которая навечно переходила в собственность крестьян. Однако жизнь, а точнее, большевики распорядились иначе. Взяв власть, они пообещали мир народам, фабрики — рабочим, а землю — крестьянам. Вот только на деле с первого же дня начали проводить другую линию, весьма отличавшуюся от декларируемой.

Землю, после освобождения крестьян в 1861 году остававшуюся в собственности помещиков, новая власть отдавала крестьянам лишь в том случае, если она из-за размеров или качества почвы не представляла большой ценности. А вот крупные поместья с налаженным производством еще в 1917-1918 годах преобразовывали в государственные или советские хозяйства, где, по сути, менялся только собственник, а крестьяне как были, так и оставались наемными безземельными работниками. Мало того, госхозы и совхозы захватывали разнообразные производственные тресты и крупные фабрики, превращали их в свои подсобные хозяйства. Так что крестьяне окончательно утрачивали возможность когда-либо сделать обрабатываемую землю своей.

Однако и тем, кто получил землю от советской власти, довелось пользоваться ею довольно ограниченное время. В 1929 году начались коллективизация и обобществление земли и имущества, сопровождавшиеся таким принуждением и насилием, что во избежание крестьянских бунтов Сталину пришлось опубликовать знаменитую статью "Головокружение от успехов". Правда, в тот момент мало кто догадывался, что статья эта предназначалась не для одергивания зарвавшихся аппаратчиков, а для успокоения масс. И как только страсти улеглись, массированная коллективизация началась вновь. Крестьян опять начали принуждать к вступлению в колхозы, а зажиточную часть крестьянства — кулаков — партия приказала ликвидировать как класс.

Весной 1930 года новая кампания развернулась во всю широту, а уже к осени оказалось, что результаты, мягко говоря, не соответствуют ожиданиям партии и правительства. В колхозы к концу года удалось загнать менее четверти крестьянских хозяйств. А уменьшение количества крепких производящих хозяйств снизило производство зерна и резко уменьшило число налогоплательщиков. Потери решили восполнить усиленными хлебозаготовками, отправляя в деревни разного рода уполномоченных. Колхозник из Кимовского района Московской области писал в газету "Социалистическое земледелие":

"Рабочие-ударники, приехавшие с завода или фабрик, ходили по дворам с криками: "Запрягай лошадь сейчас и накладывай рожь и овес". Крестьянин говорит: "У меня осталась только солома, и той не хватает". Но они не считаются с этим. "Накладывай,— говорят,— иначе дадим твердое задание". До тех пор создавали красные обозы, пока весь семенной овес и не свезли. Сейчас приказывают засыпать семфонды, а у самих нет кормов, лошади падают, коровы тоже, топлива нет. Народ страдает от холода. А вы отправляете иностранным державам лес, дрова и т. д.".

Подобные письма еще раз убеждали руководящих товарищей, что любые неуспехи в хлебозаготовках или коллективизации — происки недобитых кулаков и их приспешников, так что далеко не везде дело ограничивалось только криками.

"В ходе хлебозаготовок осенне-зимнего периода 1930 г.,— говорилось в справке ОГПУ о политическом состоянии Казахстана,— зафиксированы многочисленные факты избиения бедноты и батрачества уполномоченными по заготовительным кампаниям, ряд случаев раздевания догола на морозе, обливание холодной водой, массовые аресты бедноты с содержанием арестованных в холодных помещениях, без пищи и т. д. В ауле N 29 и смежных, аулах Чимкентского района бригада в 20-50 чел. разъезжает по аулам и требует от бедноты и батрачества указания байских ям с хлебом. При отрицательных ответах бедняков и батраков раздевают догола и льют на них холодную воду. В ауле N 7 того же района бригада по хлебозаготовкам, созданная из русских, запугивает казахское население оружием. В пос. Воробьеве Боровского района уполномоченный по хлебозаготовкам в ноябре арестовал 70 чел., в большинстве середняков, в том числе 15 женщин. После ареста у них изъяли весь хлеб. За все время хлебозаготовок в этом поселке изъят весь хлеб у 100 хозяйств, осуждено 32 хозяйства, оштрафовано 80 чел. В с. Степановке Андреевского района быв. Алма-Атинского округа уполномоченный по хлебозаготовкам, член ВКП(б), вызвал ночью бедняков и середняков, избивал их, угрожая расстрелом, издевался над ними. Так, гр. Белянина избили, раздели и 2 часа держали на морозе".

Поскольку же и это не всегда помогало, в наступившем 1931 году партия решила начать развернутое наступление на единоличников и завершить полностью и окончательно ликвидацию кулаков.

"Совершен поджог квартиры сотрудника ОГПУ"

Проблема с исполнением партийных установок заключалась главным образом в том, что власти на местах и сельские жители отчетливо понимали, чем грозит им новый поворот событий. Ничего, кроме ухудшения экономической ситуации, ждать не приходилось. А потому они с разной степенью решительности и открытости сопротивлялись выселению кулаков и экспроприации их собственности:

"Развертывание и самый ход кампании,— докладывало ОГПУ о ситуации в Западной Сибири в конце января 1931 года,— по ряду районов ознаменовались неподготовленностью местных организаций к практическому осуществлению решений крайкома и крайисполкома, в отдельных организациях, особенно сельских, некоторым благодушием и оппортунистическими колебаниями (утеря кулака) и боязнью трудностей... Отдельные руководители районных парторганизаций встретили директиву крайкома скептически, высказывая свое мнение о ее несвоевременности и нецелесообразности. Секретарь Кожевниковского РК ВКП(б) Сухов в беседе по этому вопросу с работниками крайцентра заявил: "Лучше бы Вы не совались с этим выселением кулачества, если Вы будете проводить так, как в прошлом году, так лучше выселения и не проводить"".

За кулаков вступались и их односельчане. В той же справке ОГПУ о Западной Сибири приводился пример такой помощи:

"В пос. Рождественском Каргатского района при выселении кулака Ляхова последний оказал сопротивление и категорически отказался выехать. Собравшаяся на крики кулака толпа женщин, преимущественно родственниц кулака, растащила детей Ляхова по своим домам, а самого Ляхова взяла под охрану. При попытке арестовать Ляхова середняк Матросов набросился на председателя сельсовета и ударил его по лицу с криком: "Мы Ляхова не выдадим!" При вторичной попытке со стороны сельсовета и уполномоченного РИКа выселить кулака Ляхова снова собралась толпа, преимущественно женщин, в числе 70 чел. и опять не допустила выселения".

При этом, как отмечалось во многих документах, крестьянки оказывали все более и более активное сопротивление раскулачиванию и коллективизации.

"В последнее время,— говорилось в справке ОГПУ об участии женщин в антисоветской деятельности, составленной в январе 1931 года,— участие женских масс в антисоветских проявлениях в деревне становится все более активным. Женщина участвует уже не только в "волынках" (массовых выступлениях), но ее можно встретить и в составе кулацких, антисоветских группировок, среди террористов-поджигателей и среди активных агитаторов на собраниях... За вторую половину 1930 г. из 1352 массовых выступлений в 543 женщины составляли подавляющее большинство в составе участников (в 464 случаях выступления были исключительно женскими по составу). Во всех остальных женщины составляли значительную часть участников".

Причем, как отмечалось в справке, крестьянки не ограничивались собраниями и митингами:

"Выступления на почве хлебозаготовок (сопротивление описям имущества, изъятия хлеба и т. п.), против изъятия и ущемления кулачества и а/с элементов и на религиозной почве во многих случаях отличались остротой, сопровождались физическим насилием выступавших над местными совработниками и активистами, разгромами сельсоветов и других общественных организаций и учреждений. Зафиксировано несколько случаев массовых выступлений женщин, вооруженных вилами, кольями, ножами. В с. Теменское Колпнянского района ЦЧО 19 декабря толпа женщин в 100 чел. напала на бригаду, работавшую по хлебозаготовкам и мясозаготовкам. Женщины раздевали бригадиров донага и всячески издевались над ними. В с. Налитово Инзенского района СВК в ноябре к дому злостного несдатчика хлеба, к которому приехала бригада для описи имущества, собралась толпа женщин в 150 чел., вооруженных палками и железными вилами. Работа бригады в этот день была прекращена... В с. Антоновка Н.-Бугского района (УССР) во время выступления избит милиционер; толпа женщин в с. Евгеневка Старо-Кременчикского района (УССР) пыталась учинить самосуд над начальником милиции и уполномоченным РИКа; в с. Нерубьевка Ровеньского района (УССР) толпа женщин набросилась с ножами и вилами в руках на комиссию по проведению хлебозаготовок, не допустив ее к работе".

К удивлению властей, выступления крестьянок оказывались не только хорошо организованными, но и продолжались не один день:

"В отдельных случаях,— указывалось в той же справке,— массовые выступления тянулись по нескольку дней, женщины, участвовавшие в "волынках", проявляли большое упорство в сопротивлении местным властям, особенно во время изъятия имущества у злостных несдатчиков хлеба — кулаков, у неплательщиков налога, во время арестов антисоветских элементов. Были случаи, когда выступавшие женщины организовывали охрану имущества взятых ими под свою защиту кулаков и а/с элементов, устанавливали непрерывное дежурство и пикеты с тем, чтобы в "случае тревоги" вновь собрать толпу женщин для оказания организованного противодействия властям".

Еще более любопытным оказалось то, что крестьянки требовали от мужей, отцов и братьев отказаться от участия в их акциях:

"Характерно,— докладывало ОГПУ,— что мужчины во время женских "волынок" обычно держатся в стороне, не вмешиваясь в толпу. Суровая кара за участие в массовых беспорядках удерживает мужчин от участия в выступлениях. В то же время, несмотря на явно антисоветские действия, женщины (в том числе иногда и кулаки) обычно оставались безнаказанными. Такое положение лишь укрепляло среди женщин и вообще населения убеждение, что "женщине ничего не будет, женщине все можно". Во время выступления женщин с. Антоновка Н.-Бугского района (УССР) из толпы раздавались крики: "Мы никого не боимся, мы уже были в ГПУ, и нам ничего не сделали и не сделают"".

Но самое удивительное заключалось в том, что крестьянки нередко создавали конспиративные организации и проводили акции, которые расценивались как террористические:

"Во второй половине 1930 г. зафиксировано несколько случаев участия в совершении террористических актов (главным образом поджогов и вредительских действий) женщин--членов семей раскулаченных, арестованных и высланных кулаков. В с. Алгай Новоузенского района НВК дочерью раскулаченного совершен поджог квартиры сотрудника ОГПУ — в отместку за произведенный у нее обыск с целью обнаружения серебряной монеты. В пос. Назарьевском Буртинского района СВК жена кулака совершила поджог склада кожсиндиката. В с. Никольском Марьевского района СВК жена раскулаченного вместе с сыновьями в подвал с колхозным картофелем насыпала соль с целью порчи картофеля".

"В ряде сел идет поголовное уничтожение скота"

Возможно, многими из протестующих и сопротивляющихся раскулачиванию двигало чувство сострадания к родственникам и землякам. Но наверняка все они понимали и еще одну непреложную истину: как только советская власть покончит с кулаками, она возьмется за менее зажиточных — середняков. Причем реальность такого развития событий подтверждалась многими фактами.

"Некоторые сельские и районные работники,— докладывало ОГПУ о ситуации в Западной Сибири,— проявляли склонность к включению в списки выселяемых отдельных середняков и зажиточных, мотивируя свои требования о внесении их в списки "наличием у них большой посевплощади", "нежеланием их идти в колхозы" и т. п. Уполномоченный Черлакского РИКа настаивал на выселении середняка Илюхина за то, что он "много сеял". Подобные тенденции нашли свое практическое выражение в искривлении классовой линии. В с. Инсарка, Орловка, Сухачевка и др. Исиль-Кульского района уполномоченные района и сельсоветы включили в списки выселяемых отдельных середняков и даже членов колхозов. В Михайловском районе в числе 48 экспроприированных хозяйств попало 3 середняка и один быв. красный партизан, служивший впоследствии в Красной армии".

Поскольку подобные перегибы происходили по всей стране, как и в начале коллективизации в 1929 году, начался массовый забой скота, чтобы не отдавать его государству даром при раскулачивании. Картина, описывавшаяся в докладах ОГПУ в январе 1931 года, выглядела просто зловеще. О Центрально-Черноземной области там говорилось:

"Хищнический убой и распродажа скота (особенно мелкого и молодняка) за последние 2-3 месяца приняли широкие размеры, возрастая из месяца в месяц. В некоторых селах за одну ночь убивалось до 700 голов овец (Дросковский район)".

Особенно беспокоил власти убой главной тягловой силы советского сельского хозяйства — лошадей, который также превысил все мыслимые границы. В том же документе рассказывалось о происходящем на Северном Кавказе:

"В Таганрогском районе массовое разбазаривание скота, в особенности лошадей, в последнее время приняло угрожающие размеры. Колхозами скот сдается непосредственно на бойню партиями до 30 лошадей. Поступление лошадей для убоя настолько велико, что Таганрогская бойня с убоем скота не справляется. Только за период с 1 по 7 декабря на Таганрогскую бойню поступило для убоя 328 шт. лошадей, и, несмотря на усиленный убой от 60 до 100 голов в сутки, на скотных дворах бойни количество скота не уменьшается. В карантине стоит до 300 лошадей. В числе лошадей, поступающих на бойню, имеются лошади, вполне годные для работы. Вследствие крайне безобразного ухода за скотом на бойне ежедневно гибнет до 15-18 голов скота. Трупы павших животных по нескольку дней не убираются, заражая собой здоровых лошадей. В ст. Переяславской того же района за короткий промежуток времени было убито и продано 150 голов крупного рогатого скота. Хищническому истреблению скота в известной степени способствовала усиленная агитация а/с элемента о необходимости распродажи скота, так как "скот скоро заберет государство"..."

"Отмечается чрезвычайно низкое качество тракторов"

Положение не только осложнялось, но доходило до предела еще и оттого, что поход "железных коней" — тракторов — на поля СССР шел довольно вяло и сопровождался массой проблем. В создававшихся для обслуживания колхозов машинно-тракторных станциях (МТС) не хватало всего — от людей до качественной техники. ОГПУ в январе 1931 года подготовило справку о недочетах в организации МТС в Западной и Ивановской промышленных областях:

"Укомплектование МТС обслуживающим персоналом в большинстве не проведено, и надлежащих мер со стороны райорганизаций и облЗУ в этом направлении принято не было. Особенно остро этот вопрос стоит в Западной обл., где каждая МТС в среднем должна иметь 13 чел. обслуживающего персонала (не включая трактористов и рулевых), а всего нужно около 290 чел., тогда как в настоящий момент имеется только 50 чел., а для трех МТС даже нет еще и директоров... По Западной обл. отмечается чрезвычайно низкое качество поступающих тракторов вследствие неправильной упаковки и погрузки их снабжающими организациями. В результате трактора по прибытии требуют основательного ремонта, а ремонтных мастерских в районах МТС еще нет. Аналогичное положение и с запасными частями, кои совершенно не подходят к тракторам (не соответствующие по размерам винты, болты, в отдельных частях неправильно просверлены дыры и т. п.). В Вязьме во время доставки тракторов со станции на место стоянки (1,25 км) с 9 тракторов свалились колеса. В Пустошкинский район трактора поступили с водой в радиаторах и с частично полопавшимися от мороза карбюраторами".

К этому следовало добавить и информацию о ситуации там, где коллективизация, как считали в Москве, имела некоторые успехи:

"В колхозах,— говорилось в докладе ОГПУ о Западной Сибири,— царит бесхозяйственность, что, естественно, отталкивает единоличников от вступления в колхоз. В с. Чащино Черепановского района колхоз "Сибирский партизан" совершенно не заготовил дров. Ввиду этого колхозники ломают на дрова пристройки и изгороди. В Кузьминском колхозе Спасского района имеется 300 голов скота, уход за которым чрезвычайно скверный; коровы и телята стоят под открытым небом, корма своевременно не подвозятся, в результате чего скот голодает. Из имевшихся 72 телят в результате плохого ухода пало 64. В с. Сростки (райцентр) в коммуне "Пламя коммунизма" в результате плохого ухода за скотом пало: телят — 21, поросят — 30, ягнят — 15, маток — 5".

Итогом подобного развития событий могло стать только сокращение площади обрабатываемых земель, ведущее к сокращению урожая и в итоге к голоду. Писатель Владимир Ставский, побывавший в марте 1931 года в Ростове-на-Дону, писал в газету "Известия":

"За то короткое время, которое сейчас я пробыл в Ростове-на-Дону, я выяснил совершенно пренеприятные факты. Ну, всем нам хорошо известно, что такое Северный Кавказ для страны. Всем нам хорошо известно, что такое для страны Северный Кавказ последних лет, с его буйным ростом, с его темпами. Теперь факты. По данным края, опубликованным в книге на весну (посевкампанию) 1931 г., по этим данным, единственным официальным данным, представляемым в центр, площадь посева: 1929/30 г.— 11 732 307 га...; на 1930/1931 г.— 12 737 103 га... Прекрасные данные? Да. Тут и рост, и выполнение обещаний края о приросте товарного хлеба в 150 млн. и т. д. Все мы восхищены, удовлетворены. Теперь "поправочки"! В статотделе край. плана имеются данные не только крайзу (краевое земельное управление.— "Власть") и парадных выступлений краевых работников, есть и данные крайфинуправления и других источников, менее благодушных, но зато более реальных. И эти данные расходятся с данными крайзу, ну, по крайней мере на 900 тыс. га. Речь идет о 1930/31 г. При этом Терский окр. наврал на 160-170 тыс. га только весной 1930 г., Кубань наврала на 60 тыс. га. Больше всего наврал Дон — около 400 тыс. га! И край наврал Центру!"

При этом голод для многих жителей Северо-Кавказского края уже превратился в повседневную реальность:

"Теперь относительно хлеба хочу написать. В крае снято со снабжения совсем около 600 тыс. чел. Это — кустари, служащие, связанные с сельским хозяйством, и служащие таких городов, как Краснодар, Ставрополь. Сегодня состоится совещание в крайкоме, на котором будет решен вопрос о дополнительном снятии со снабжения всех мелких городов вообще — Пятигорск, Ейск, Туапсе, Геленджик, Азов, Миллерово, Сальск и т. д. Не уменьшение пайков, а снятие вообще".

Однако, несмотря на угрожающее развитие событий, ни коллективизацию, ни раскулачивание никто не отменял.

"У нас уже построен социализм тюремный"

Такое упорство поневоле подталкивало к мысли о том, что власть имела относительно кулаков какой-то особый план, подразумевающий, что польза, приносимая ими Советской стране в местах не столь и столь отдаленных, будет куда выше той, что была от них в прежних местах. И на первый взгляд именно так оно и было. Привыкших к работе и сметливых мужиков распределяли на лесозаготовки, золотодобычу, строительство северных и сибирских заводов. Словом, отправляли туда, куда добровольно ехать никто не собирался.

Комиссия Политбюро распределяла спецпереселенцев по ведомствам, те, в свою очередь,— по конкретным объектам. Все выглядело вполне логичным и, с точки зрения партии и правительства, вполне разумным. Вот только на деле отношение к выселенным с семьями кулакам и использованию их труда на новых местах иначе как варварским назвать было невозможно.

"С наступлением зимы,— говорилось об Урале в докладе ОГПУ о высланных кулаках, составленном в конце зимы 1931 года,— в ряде мест высланные кулацкие семьи по-прежнему находятся в жилищах местного населения или в непригодных для жилья помещениях. Несмотря на остроту вопроса с недостатком рабочей силы, хозяйственные организации, принявшие по договорам кулацкую ссылку, не сумели полностью использовать трудоспособных кулаков. По данным на 15 ноября прошлого года, Ураллесом не используется до 17% трудоспособных кулаков. По отдельным районам процент не использованных еще более высокий, например по Тобольскому округу совершенно не используются 20,5%, по Чердынскому району — 22,2%, а отдельные хозорганы имеют от 30 до 60% неиспользованной рабочей силы кулаков. Такое положение создалось главным образом благодаря отсутствию должного контроля и учета по использованию кулацкой ссылки хозяйственниками. Также нет контроля над производительностью труда ссыльных кулаков... Благодаря слабому охвату медпомощью по отдельным районам ссылки отмечается значительная смертность и заболеваемость. Медперсонала не хватает, требуется 35 врачей, а имеется только 1 фельдшер — по Тобольскому округу. Через амбулатории по Тобольскому округу с апреля по август прошлого года прошло 27 370 чел.— 64% к общему количеству ссыльных кулаков, а в Чердынском районе — 33%. Основные болезни: тиф, скарлатина, грипп, цинга и корь".

О ситуации в Сибири в том же документе указывалось:

"Снабжение продовольствием не налажено, острые продовольственные затруднения переходят местами в форменную голодовку".

Еще хуже обстояло дело в Северном крае:

"Продовольственное снабжение остается самым больным вопросом. Крайне ограниченные нормы снабжения благодаря плохой работе кооперации не соблюдаются. Нередки случаи, когда несколько дней не выдают хлеба, не говоря уже о других продуктах. Продукты часто бывают недоброкачественные. Систематически отсутствуют жиры, рыба и овощи".

Итогом подобного отношения оказалось то, что в Северном крае из 14 387 сосланных кулацких семей, насчитывавших в общей сложности 126 095 человек, к 1 декабря 1930 года умерло 21 213 человек, а бежало 39 743. Часть беглецов, правда, вернули, но цифры говорили сами за себя. Потери составили почти половину состава спецпереселенцев. Причем после докладов ОГПУ и местных властей практически ничего не изменилось.

В августе 1931 года, после новой волны высылки раскулаченных, ОГПУ докладывало:

"На территории Уральской обл. находится 128 755 семейств спецпереселенцев, что составляет 592 786 чел. Жилстроительство находится в неудовлетворительном состоянии, в ряде районов фактически сорвано. Спецпереселенцы помещаются в бараках, палатках, землянках, сараях, у местного населения и т. д., живут в большой скученности, грязи и т. п. Продовольствием спецпереселенцы снабжаются плохо. В ряде районов ссыльные голодают и употребляют в пищу различные суррогаты, отмечались случаи смерти на почве голода. Особенно плохо поставлено снабжение нетрудоспособных. Медобслуживание не налажено. Отмечается недостаток врачей, фельдшеров и почти полное отсутствие медикаментов. Существующая сеть лечебных заведений недостаточна, строительство новых идет крайне медленно. Для хозиспользования спецпереселенцы переданы в основном Ураллесу, Рыбтресту, ЦМЗ, Уралуглю, Востокостали, Уралруде и заняты на лесоразработках, горных работах, дорожных и по с/х колонизации. Хозиспользование страдает рядом недочетов (неполный охват работой (от 32 до 73%), отсутствие учета, неиспользование труда женщин и детей, отсутствие расценок, норм, издевательство над спецпереселенцами и т. п.)".

Могла возникнуть и другая гипотеза. О том, что власть пыталась уничтожить кулаков не как класс, а окончательно и физически. Но в том же или почти том же состоянии находилось и остальное крестьянство, да и немалая часть городского населения страны. Причем крестьяне если не знали, то точно чувствовали, что же на самом деле происходит в стране. И даже писали об этом в газеты:

"Пишем от группы крестьян,— говорилось в письме из Почепского района Западной области,— двух деревень — Норино и Мехово от 108 чел. Мы часто прочитываем газеты, и очень нас заинтересовало, как иностранная буржуазия клеймит, якобы в СССР лесозаготовки добываются принудительным трудом. Но неправильно она пишет. Советская страна не станет применять принудительный труд. У нас только существует насильный труд. Пришлют повестку кубометров на 100. Крестьянин не успеет опомниться, а несут уже штраф от 50 до 100 руб. Крестьяне истощали от налогов, которых не перечесть. Берут последних овечек, коров, и сам может под суд в Соловки угодить, если к сроку не выполнить. Вот наша и свободная страна, а милиция не уезжает из деревень — все пишет протоколы, скот за штрафы берет. Сейчас из домов выбрасываются полуголодные и полураздетые дети, плач и крики раздаются ужасные... Если у нас настоящего крепостного права нет, но зато ни в одной стране нет такого насилия, как в России. Кто бы ни приехал, грозит нам тюрьмой и ссылкой. У нас не строится социализм хозяйственный, а у нас уже построен социализм тюремный, штрафов и насильного труда. Вот ваш социализм".