"Специально подобранные лица вкладывали в рот осужденному матерчатый кляп"

70 лет назад, в 1941 году, в Медведевском лесу под Орлом расстреляли весьма странного человека: он был американским гражданином, масоном, членом ВКП(б), агентом НКВД и террористом, покушавшимся на советских вождей. Причем, как выяснила корреспондент "Власти" Светлана Кузнецова, задолго до терактов он просил Сталина отпустить его из СССР.

"Была с малолетства мечта добраться до Америки"

Американская мечта американца Валентина Арнольда, стать богатым и знаменитым, осуществилась ровно на 50% — он, без преувеличения, получил широкую известность. 23 января 1937 года его имя узнала вся Страна Советов, а вскоре и весь мир. Еще три дня спустя, 26 января, читатели и радиослушатели оказались в курсе множества деталей его насыщенной приключениями биографии.

Родился он в 1894 году в Санкт-Петербурге. Но не в американском, а в столице Российской империи. Окрестили его Валентином, вот только с фамилией возникла проблема. Его отец, пролетарий Ефимов, и мать, о роде занятий которой Арнольд почему-то не упоминал, в браке не состояли. Так что по российским законам того времени младенец считался незаконнорожденным и должен был получить фамилию деда по матери, Иванов, и отчество от его же имени. Однако порядок почему-то оказался нарушенным, и мальчик получил фамилию крестного — Васильев. А вскоре не по своей воле покинул пределы великороссийских губерний и оказался в Великом княжестве Финляндском, входившем в империю, но имевшем некоторую автономию.

"Когда мне было десять месяцев,— рассказывал он,— моя мать не могла меня воспитывать и пересдала к своему отцу, который был сторожем при церкви в Выборге".

В Финляндии Валентин окончил три класса народного училища, а затем четыре — городского, что для того времени и слоя общества, к которому он принадлежал, считалось весьма приличным образованием. По всей видимости, для продолжения обучения банально не хватало средств. Поэтому Валентин Васильев отправился в поисках заработка и счастья в Санкт-Петербург и, не найдя, два года спустя вернулся в Выборг.

"Дедушка был померши,— вспоминал он.— Стал жить у дяди. Стал работать на мебельной фабрике".

Наверное, именно в этот период у него появилась страсть к перемене мест. Точнее, к попыткам улучшить свою жизнь, куда-то беспрестанно уезжая. В Выборге, как ему казалось, мало платили, и он перебрался в столицу Финляндии Гельсингфорс, нынешний Хельсинки. Снова устроился на мебельную фабрику, где платили побольше, чем в Выборге, но и это оказалось не тем, что он искал:

"Я пожелал съездить в Германию. Захотел поехать за границу, попытать счастья там. Договорился с товарищем, он дал мне заграничный паспорт. Он только что его выхлопотал, но сам не поехал. Его фамилия была Карл Раск. Я нанялся юнгой на одно из судов. Поехал в Гамбург и проработал там три-четыре месяца в гараже. Но у меня была с малолетства мечта добраться до Америки... Я поехал в Роттердам, в Голландию, но не добрался до границы. Здесь меня задержала полиция, и меня по этапу вернули обратно в Россию. Я вернулся в Выборг. Это было в начале 1913 года. В Выборге я работал до 1914 года, а потом поехал в Гельсингфорс, поступил в Свеаборгский порт под фамилией Васильева, а Раска пока положил в карман".

"Подал заявление и поступил в масонскую ложу"

На этом метания Валентина Васильева отнюдь не завершились:

"Я проработал здесь до начала 1914 года и потом приехал в Гельсингфорс. Когда началась война, я узнал, что через некоторое время придется в армию идти, и у меня явилась мысль, что надо удрать из Финляндии. Имея в кармане документ на имя Раска, я отправился в Швецию и оттуда попал в Норвегию. Далее я поступил на шведское судно, сделал рейс в Англию, потом мы приехали в Стокгольм. Это было в начале 1915 года. Оттуда мне хотелось поехать в Выборг к своему дяде. Приехал в Выборг на рыбацком судне. Дядя мне говорит, что надо в армию идти. Сейчас же мне выдали документ на имя Васильева. С этим документом я пошел призываться".

Армейская служба у Васильева явно не задалась. Из Петрограда, куда его отправили служить, он бежал в Финляндию, но там его задержали и отправили под арестом к прежнему месту службы, где за дезертирство осудили на шесть месяцев, а после отбытия наказания отправили на фронт:

"После окончания наказания я был послан с первой же ротой на позиции и попал под Ригу в местечко Штоцмансгоф. Здесь я захворал воспалением легких и был примерно только с месяц на фронте, потом попал в тыл... Меня переслали в Переяслав-Залесский в лазарет, а из лазарета я попал в Нижний Новгород".

В Нижнем с Валентином произошло новое превращение — он услышал, что формируются латышские части. В первое время их, по слухам, собирались держать в тылу, и потому он решил стать латышом. О подробностях смены национальности и, видимо, фамилии он не распространялся, упомянув лишь о том, что при переходе в новую часть повысил себя в звании, пришив собственноручно ефрейторскую нашивку.

Во Втором латышском батальоне, отправленном в Юрьев (нынешний Тарту), он пристроился в учебную команду и занимался обучением новобранцев. Но служба по-прежнему тяготила ефрейтора, так что во время первого же отпуска, в августе 1916 года, он решил сменить имя и документы тем же самым способом, которым пользовались потом советские разведчики-нелегалы на протяжении десятков лет. Он каким-то образом добыл некое свидетельство на имя своего приятеля Аймо Кюльпенена, отправился в пасторскую канцелярию, получил его метрику и по ней, судя по всему, выправил все необходимые документы.

Теперь уже в качестве гражданского лица он перебрался в Минск, где недолго прослужил переводчиком. А вслед за тем отправился во Владивосток. Причем, как признавался сам, поехал туда по воинскому билету — "литеру" (он украл несколько бланков в управлении Западного фронта).

"Во Владивостоке нанялся кочегаром на судно "Тула". Сделал рейс Камчатка--Япония и обратно во Владивосток. Потом поехал из Владивостока в Архангельск. Я поступил на американское судно, приехал в Нью-Йорк. В Нью-Йорке несколько дней пробыл и попал в армию. В американскую армию. В тот момент, когда нас принимали в армию, нас натурализовали, перевели в американское гражданство. И в тот момент я переменил фамилию на Валентин Арнольд".

На этот раз Валентину повезло. Первая мировая война завершилась, и после года службы он демобилизовался. Хотел было вернуться в независимую Финляндию, но жизнь сложилась иначе:

"Я нанялся парусником на парусное судно "Виконт" и попал в Южную Америку, в Буэнос-Айрес. Потом нанялся на американское судно и приехал в Шотландию, оттуда в январе 1920 года — в Нью-Йорк и здесь попал обратно в армию".

В Соединенных Штатах Валентин начал путь к достижению американской мечты. Но быстро стать богатым не получилось: по подозрению в краже военного имущества его осудили на несколько месяцев, а затем вновь отправили служить. Арнольд попытался проникнуть в ряды богатых и знаменитых другим путем:

"Я подал заявление и поступил в масонскую ложу. Пробивался в высшие слои общества".

Однако и из этой попытки ничего не вышло, а в 1923 году его снова демобилизовали.

"Заставляют брать расчет и судиться"

Насколько вольные каменщики помогли ему строить новую, гражданскую жизнь, Арнольд не рассказывал. Однако на выбор его дальнейшего пути оказали немалое влияние члены другой организации, к которой он периодически примыкал с 1919 года,— американские коммунисты. По всей видимости, Арнольд общался с ними на тот случай, если пролетарская революция победит и в Америке. Но революция не побеждала, а полученные в американской армии и во время службы на торговых судах навыки механика по двигателям и шофера хотелось продать подороже. Оказалось, что на исторической родине грамотным специалистам обещают очень солидную плату за труд — гораздо больше того, что получал Арнольд. Причем предпочтение отдают идейно близким товарищам, в число которых входил и Валентин.

Место для приложения сил долго искать не пришлось. В СССР с 1921 года действовала автономная индустриальная колония "Кузбасс" — сообщество идейных иностранных рабочих и инженеров, которым советское правительство передало в управление Кемеровский рудник, строящийся химзавод и 10 тыс. га земельных угодий. Именно туда и отправился в 1923 году бывший американский солдат Валентин Арнольд.

Казалось, что он наконец-то нашел то место, где сможет пробиться в высшие слои общества. Вскоре после приезда его приняли в РКП(б) и начали выдвигать на руководящие должности. Правда, не очень большие и не слишком хорошо оплачиваемые. Но колония работала успешно: начал действовать химзавод, построили электростанцию, добывали много угля. Так что Арнольд и остальные колонисты могли рассчитывать на улучшение своего финансового положения. Беда заключалась в том, что они не понимали, с кем имеют дело.

Как только предприятия начали работать стабильно, советское руководство решило, что с самостоятельностью иностранцев надо кончать, и в 1926 году договор с АИК "Кузбасс" расторгли. При этом от иностранных единомышленников начали избавляться с таким отъявленным цинизмом, что Валентин Арнольд написать письмо Сталину:

"Я осмеливаюсь от своего имени ознакомить Вас с политикой, которая ведется в отношении иностранцев-колонистов, приехавших из разных мест. Эта политика совершенно недопустима в пролетарской стране, и она заключается в следующем. Теперешняя администрация ведет все одну и ту же политику гонения иностранной квалифицированной силы путем создания для них таких условий, что они сами уезжают, а что самое главное — это то, что ни один колонист, рассчитывающийся в последнее время, не может получить расчета без суда. Все это требует лишних затрат на судебные издержки лишь только потому, что колонистам вместо денег предлагают готовые билеты на места, куда они хотят возвратиться, но ведь это не опекунство, чтобы предлагать готовые билеты и экономить каждую копейку с колонистов, стараясь торговаться из-за причитающихся сумм. Ведь каждый колонист имеет право получить деньги и ехать туда, куда он сам хочет, это даже по политическим соображениям вполне ясно. Но теперь посмотрим, как это все отражается на международной политике, в которой здешняя политика бичует себя перед иностранными рабочими. Уезжающих товарищей встречает круг знакомых за границей, и приехавшие из нашей бывшей колонии АИК "Кузбасс" должны будут описать политику теперешнего "Кузбасс-Угля" — такой, какой она есть, и это весьма неприятно, хотя цель АИКа не осуществлена, т. к. ей не дали развиваться, и она в пух и прах разбита благодаря антагонизму со стороны высших органов как партийных, так и профессиональных, которые дали неправильную оценку американизации... Даю честное слово, что этот крах АИКа был уже известен в Америке в 1923 году, уезжая из Калифорнии,— мне мой хозяин, некий видный адвокат Брэнан, сказал: Идея АИКа не осуществится, это только временная игрушка в глазах международного рабоче-классового движения, которая послужит явным фактом дискредитации СССР, если она не примет надлежащих мер. Что же случилось? Из 500 с лишним колонистов осталось только 40-50, которых все еще... продолжают постепенно выживать, заставляют брать расчет с предприятия и судиться из-за причитающихся по закону денег на проезд в Америку и другие места. Партийные органы вместо того, чтобы помочь колонистам, помогают Правлению треста и его политике".

Написал Арнольд и о себе:

"В настоящее время я нахожусь в весьма затруднительном положении, с одной стороны, в продолжении 4-х лет я никак не могу добиться работы по своей квалификации, которая заключается в автомобильном деле, а кроме того, я владею несколькими иностранными языками: русский, английский, финский и др. Я прибыл из Америки в автономно-индустриальную Колонию "Кузбасс" в 1923 году и был назначен Управделами Химического завода, откуда после долгих усилий мне удалось вырваться, и я был назначен монтером авто-транспорта. Имея техническое образование по авто-технике, а также обширное знакомство с авиационным мотором, в то время когда здесь, в СССР, ощущается недостаток квалифицированной силы, меня вновь оторвали от производства и назначили по распоряжению Правления Треста — работать при правлении в качестве уполномоченного по складам и экспедиции, или убирайся и бери расчет. Такие выходки я встречал уже не первый раз и раньше хотел уехать, но партийные органы не давали мне разрешения на выезд. В настоящее время я решил обратиться в центральные органы и выяснить и решить вопрос, касающийся нас, колонистов,— в последний раз. Моему терпению настал конец, и после всего пережитого, что я не описываю, т. к. это слишком длинная история, но я принял следующие меры: в одно и то же время посылаю письмо также Американскому консульству, в котором я прошу разрешения на въезд в С. Ш. Америки для моего семейства, т. к. я женился здесь и имею сына, которому около 2-х лет. Я американский подданный и приехал в СССР лишь только потому, что я сам рабочий и работаю своим трудом с 11 лет, сочувствую и предан рабочему классу. Работая в Америке, я зарабатывал по 60-65 долларов в неделю, но, несмотря на это, я все-таки приехал в первую пролетарскую страну, но не для того, чтоб зарабатывать больше денег, а лишь только потому, что я люблю и симпатизирую пролетарской стране, но в настоящее время, видя все ненормальности, которые проявлены в сторону иностранных рабочих, я разочарован, и продолжать жизнь здесь, в Сибири, я не могу, а поэтому прошу Вашего содействия в следующем: дайте мне возможность работать там, где я могу работать, то, что я люблю работать, и не заставлять меня работать против своего желания, т. к. от такой работы пользы мало. Мое желание работать по автомобильно-авиационному делу или там, где требуется знание иностранных языков. Вот вся моя просьба. Если моя просьба не может быть удовлетворена, то я считаю необходимым уехать в Америку, где также имеются миллионы пролетарского класса и где также идет борьба за свержение капиталистического ига, как и в других странах, там я могу также принести пользу, но в гораздо большем размере, чем здесь, замкнутым в Сибири не по своему делу. Здесь я только теряю свои знания — в особенности я могу забыть совершенно иностранные языки, которые мне также дороги, как и моя квалификация".

Поразмыслив, Арнольда решили в Америку не отпускать. От помощников Сталина письмо попало в ведавший кадрами Организационно-распределительный отдел ЦК, а оттуда отправилось в Высший совет народного хозяйства СССР с сопроводительной запиской: "Препровождая заявление тов. Арнольд В., Орграспред ЦК просит подработать вопрос о возможности использования тов-ща на производстве по специальности и о принятых мерах сообщить в ЦК. Не позднее 20/X".

"Меня остановила трусость"

Новое назначение и персональное внимание ЦК, судя по всему, привели к головокружению от успеха. Арнольд занимал руководящие должности по специальности — руководил автохозяйствами и гаражами. Но главное, считал себя находящимся под высоким покровительством партийных верхов. Прежде он старательно скрывал от всех дореволюционные детали своей биографии, причем изворачивался и врал настолько ловко, что смог без проблем пройти все партийные чистки. А также избегал каких-либо явных конфликтов. Однако, встав на ноги, принялся критиковать советские порядки, руководство "Кузнецкстроя" и его назначенного в 1930 году начальника Сергея Франкфурта.

Тронуть человека, пребывающего под покровительством Сталина, долго не решались. Однако в том же 1930 году Арнольд где-то сболтнул, что входил в число масонов. Тут все и началось. Франкфурт немедленно уволил его с формулировкой "за масонство", а парторганы не исключили из ВКП(б) лишь из опасения жалоб в Москву. В конечном итоге Арнольда отправили работать заведующим гаражом в Прокопьевск, и его долгие похождения могли наконец завершиться. Но как самого знающего специалиста в автотехнике, да еще и ответственного работника, его начали привлекать к обслуживанию приезжавших в Прокопьевск высоких руководителей. В январе 1934 года он отвез от станции в город Серго Орджоникидзе, а в сентябре — Вячеслава Молотова.

Подобные поездки могли укрепить реноме Арнольда как любимца Москвы, однако во время одной из поездок с Молотовым случилось чрезвычайное происшествие: пытаясь разъехаться со встречной машиной, Арнольд съехал с дороги в кювет. Ни Молотов, ни другие пассажиры не пострадали. Аварию признали случайностью, Арнольду объявили выговор, но в ходе разбирательства к нему стали пристально присматриваться прокопьевские чекисты и в итоге завербовали его. В документах КГБ 1956 года упоминалось, что Арнольд состоял на связи у начальника Прокопьевского отдела НКВД Овчинникова.

Какие именно задания давали агенту Арнольду, неизвестно. Однако в том же 1934 году он, вспомнив старые навыки, исчез из Прокопьевска и отправился в Ташкент. Вот только другие старые привычки давали о себе знать, и в 1936 году он решил перебраться поближе к высшему обществу, в Москву, где его и арестовали.

В столице готовили новый крупный процесс против троцкистов и в качестве одного из обвиняемых привлекли Алексея Шестова, бывшего непосредственного начальника Арнольда. Шестов к тому времени уже успел побывать обвиняемым на процессе по кемеровскому делу о вредительстве и диверсиях на шахтах. Теперь формировалось новое показательное дело, и эпизод аварии машины с Молотовым можно было представить в совершенно ином свете. В когорту исполнителей добавили для массовости еще одного участника — Черепухина. 26 января 1937 года во время допроса на процессе Арнольд подробно отвечал на вопросы прокурора СССР Андрея Вышинского о терактах:

"Первый террористический акт был в 1934 году, в начале года, вернее сказать, весной... Заключался он в том, что мне конкретно Черепухин сообщил, что "завтра приезжает Орджоникидзе. Смотри, ты должен будешь выполнить террористический акт, не считаясь ни с чем"... Я это предложение принял. На следующий день я подал машину, потому что я, как начальник гаража, как член партии, был вне всякого подозрения. Подал машину к поезду. В нее сели Орджоникидзе, Эйхе и Рухимович. Я повез их на немецкую колонию, а оттуда они просили меня поехать на Тырган, а когда мы въехали на гору, то меня попросили остановиться на горе, чтобы досмотреть на весь Прокопьевск. Потом остановились у комплексной шахты N 7-8-9. Черепухин меня предупредил, что там все готово: "там увидишь препятствие и на этом препятствии совершишь аварию". И вот, когда я спускался с горы, я развил довольно большую скорость, километров 70-80 в час, и примерно за полтора километра увидел препятствие. Я сразу быстро подумал, что это как раз то место, где я должен сделать аварию. Не зная, какое это место, я не знал, что со мной случится... Поэтому я уменьшил скорость, быстро остановился, а потом свернул на мост налево, а должен был ехать прямо.

Вышинский: Не решились?

Арнольд: Не смог этого сделать.

Вышинский: Не смогли, не решились? Это наше счастье. Второй случай?

Арнольд: Ко мне утром приезжает в контору Черепухин и говорит: "Сегодня будет Молотов. Смотри, опять не прозевай". Я говорю, что я же не прозевал. Он говорит: "Знаю, как ты не прозевал". Тут я понял, что за мною кто-то следит. Я ответил, что сделаю. Я подал машину к экспедиции. Место, в каком я должен был сделать аварию, я знаю хорошо: это около подъема из шахты N 3. Там имеется закругление, на этом закруглении имеется не ров, как назвал Шестов, а то, что мы называем откосом,— край дороги, который имеет 8-10 метров глубины, падение примерно до 90°. Когда я подал машину к поезду, в машину сели Молотов, секретарь райкома партии Курганов и председатель краевого исполнительного комитета Грядинский... Мне сказали, чтобы я ехал на рабочий поселок по Комсомольской улице. Я поехал. Когда я стал только выезжать с проселочной дороги на шоссейную, внезапно навстречу мне летит машина. Тут думать мне было некогда, я должен был совершить террористический акт. Смотрю, вторая машина летит мне навстречу. Я тогда понял, что Черепухин, значит, мне не поверил — послал вторую машину. Я думать долго не успел. Но я испугался. Я успел повернуть в сторону, в ров, и в этот момент меня схватил Грядинский и сказал: "Что ты делаешь?"

Вышинский: Что вас здесь остановило?

Арнольд: Здесь меня остановила трусость..."

"Чтобы замаскировать предстоящую акцию"

В благодарность за сотрудничество Арнольду предоставили адвоката Сергея Казначеева, который, насколько позволяла ситуация, пытался обелить своего подзащитного:

"Долгие скитания Арнольда по разным странам, в сущности говоря, трудно вместить в рамки обычных показаний и в рамки обычных анкет. И надо признать, что надлежащего политического воспитания он не получил. И последний политический урок он получил на этом процессе. Позвольте мне, товарищи судьи, думать, что, когда вы в совещательной комнате будете решать вопрос о судьбе Арнольда, о том, жить дальше Арнольду или не жить, то вы все эти моменты учтете и этот политический урок этого процесса в жизни Арнольда будет не последним".

Слова защитника оказались пророческими. Из 17 обвиняемых два основных фигуранта дела, Карл Радек и Григорий Сокольников, и два второстепенных персонажа, Валентин Арнольд и Михаил Строилов, избежали смертной казни. Их приговорили к десяти, а Строилова — к восьми годам заключения. Но урок для них действительно оказался не последним. Когда в 1938 году сняли с поста наркома внутренних дел Николая Ежова, а назначенный вместо него Лаврентий Берия начал пересмотр части дел жертв репрессий, все они решили, что можно наконец рассказать правду о процессе. О том, как они давали ложные показания. В справке по делу "Антисоветского троцкистского центра", составленной в КГБ для ЦК КПСС 29 июня 1956 года, говорилось:

"Радек и Сокольников после осуждения среди своих сокамерников стали утверждать о своей невиновности и о инсценировании всего процесса. Несомненно, что это и привело к тому, что в мае 1939 года было принято решение о их "ликвидации". Имеющиеся в архиве КГБ документальные данные свидетельствуют о том, что убийство Радека и Сокольникова проводилось под руководством Берия и Кобулова в соответствии со специально разработанным планом... Другие осужденные по этому делу — Строилов и Арнольд, также отказавшиеся от своих показаний, до осени 1941 года содержались в Орловской тюрьме НКВД, а 11 сентября 1941 года по заочному приговору Военной Коллегии Верховного Суда СССР, вынесенному без каких-либо оснований, в числе других заключенных были расстреляны. Определенный интерес в этом же плане представляет и судьба быв. начальника Прокопьевского горотдела НКВД Овчинникова, у которого на связи находился Арнольд. Овчинников в декабре 1940 года был осужден Военным Трибуналом Западно-Сибирского округа к 10 годам лишения свободы. Находясь под стражей, он рассказывал своим сокамерникам о фальсификации дела по обвинению Арнольда и заявлял о своем намерении написать об этом заявление. 24 марта 1941 года без наличия каких-либо дополнительных материалов дело Овчинникова было пересмотрено и приговором Военного Трибунала он был осужден к расстрелу".

Обстоятельства расстрела 1941 года стали известны лишь в конце 1980-х годов. 6 сентября 1941 года Берия доложил Сталину:

"В связи с военными действиями между СССР и Германией некоторая — наиболее озлобленная часть содержащихся в местах заключения НКВД государственных преступников ведет среди заключенных пораженческую агитацию и пытается подготовить побеги для возобновления подрывной работы. Представляя при этом список на 170 заключенных, разновременно осужденных за террористическую, шпионско-диверсионную и иную контрреволюционную работу, НКВД СССР считает необходимым применить к ним высшую меру наказания — расстрел. Рассмотрение материалов поручить Военной Коллегии Верховного Суда СССР".

Согласие и приговор были получены, и спецкоманда НКВД СССР отправилась в орловскую тюрьму, в которой находился 161 приговоренный. В постановлении о прекращении уголовного дела от 12 апреля 1990 года говорилось:

"Будучи допрошенным по факту приведения в исполнение приговора, бывший начальник УНКВД по Орловской области Фирсанов К. Ф. показал, что распоряжение председателя Военной коллегии Верховного суда СССР Ульриха о приведении в исполнение приговора поступило в то время, когда производилась эвакуация содержащихся в тюрьме заключенных. Город в связи с наступлением немецких войск подвергался частым и сильным бомбардировкам... Фирсанов сообщил следующее:

"Они препровождались в особую комнату, где специально подобранные лица из числа личного состава тюрьмы вкладывали в рот осужденному матерчатый кляп, завязывали его тряпкой, чтобы он не мог его вытолкнуть, и после этого объявляли о том, что он приговорен к высшей мере наказания — расстрелу. После этого приговоренного под руки выводили во двор тюрьмы и сажали в крытую машину с пуленепробиваемыми бортами..."

Для приведения судебного решения в исполнение и захоронения расстрелянных, как показал далее Фирсанов, было определено место километрах в 10-ти от г. Орла по направлению к Мценску и Волхову, в так называемом Медведевском лесу. Об этом ему известно из доклада своих подчиненных — сотрудников УНКВД по Орловской области Черноусова К. А., Слюняева Н. И. и Теребкова Г. И., являвшихся членами комиссии по приведению приговора в исполнение... Из пояснений Фирсанова следует, что деревья, которые находились в лесу на месте захоронения, предварительно выкапывались с корнями, а после погребения расстрелянных были посажены на свои места. Вплоть до 3 октября 1941 г., т. е. захвата Орла немецко-фашистскими войсками, как отметил Фирсанов, им неоднократно направлялись на место расстрела подчиненные под видом грибников для проверки состояния места захоронения. По их докладам, обстановка на месте захоронения не нарушалась (т. 1, л. д. 274-281). В ходе расследования настоящего уголовного дела устанавливались лица, приводившие приговор в исполнение, и место захоронения расстрелянных, однако принятыми мерами розыска участников этой акции и место погребения осужденных найти не представилось возможным".

Так и окончились похождения Валентина Арнольда. Он сидел на скамье подсудимых со знаменитыми ленинцами и наркомами и был расстрелян вместе с виднейшими врагами советской власти. Собственно, он получил то, чего желал всю жизнь,— попал в высшее общество.