"Интервенцию нельзя превратить в оккупацию"

90 лет назад, в 1922 году, Япония под влиянием изощренного политического натиска советского руководства и внутренних затруднений вывела войска из российского Приморья. Руководитель историко-архивной службы ИД "Коммерсантъ" Евгений Жирнов изучал эту проверенную практикой методику решения территориальных проблем.

"Способность японцев к шпионству поразительна"

10 августа 1922 года нарком иностранных дел РСФСР Георгий Чичерин отправил избранному в апреле того же года генеральному секретарю ЦК РКП(б) Сталину письмо с информацией о Японии и политических настроениях в ее обществе и правящей элите, почерпнутыми в ходе его беседы с германским посланником в Токио Вильгельмом Зольфом. В преддверии возобновляющихся переговоров с японцами эти сведения, как полагал Чичерин, могли пригодиться политическому руководству страны для выработки стратегической линии на переговорах, а советским дипломатам — для проведения ее в жизнь.

Германский посол предупреждал советского наркома, что из-за крайней скрытности и дисциплинированности японцев выяснить, чего же они хотят в действительности, довольно сложно. А любые попытки воздействовать на них с помощью угроз или нажима приведут к тому, что они встанут на дыбы и будут отвергать уже достигнутые соглашения. Еще одно интересное замечание Зольфа касалось информированности японцев:

"Способность японцев к шпионству поразительна, выработана веками (в период сегунов), и японцы несомненно гораздо лучше знают, что происходит у нас, чем мы о них".

Однако весь, пусть и небольшой, советский опыт доказывал, что оценки германского дипломата, мягко говоря, далеки от реальности. Японцы действительно прикладывали немало усилий для того, чтобы скрыть свои истинные намерения. К примеру, японский крейсер "Ивами" пришел во Владивосток 12 января 1918 года для "защиты интересов и жизни проживающих на российской земле японских подданных". Однако никто не сомневался в том, что истинная цель Японии — приобретение новых территорий, а с ними и новых источников всего необходимого для страны — от залежей полезных ископаемых, которых недоставало на Японских островах, до плодородной земли, ведь постоянно растущее японское население остро нуждалось в продуктах питания.

Уже 5 апреля 1918 года, на следующий день после убийства двух сограждан, японские войска высадились во Владивостоке. Причем рост их численности на российском Дальнем Востоке постоянно продолжался. Кроме того, несмотря на регулярные заявления Токио об отсутствии планов по захвату русских земель, также неуклонно увеличивались занятые ими территории — к концу 1918 года они оккупировали Приморье, Приамурье и Забайкалье.

Территориальные приобретения японцев продолжались и в дальнейшем. В марте 1920 года в Николаевске произошли кровопролитные столкновения японских и белогвардейских войск с партизанами, в ходе которых, по японским данным, погибли более 700 японцев, включая женщин и детей. В ответ на Николаевский инцидент Япония провела ряд акций возмездия, во время которых, по советским сведениям, погибли более 5000 партизан и мирных жителей, а также высадила войска на русской, северной части Сахалина. Японское правительство заявило, что выведет войска с Северного Сахалина только после полной компенсации всех потерь и извинений за Николаевский инцидент.

Оставалась лишь одна серьезная проблема. Требовалось найти более или менее законный способ закрепить японский контроль над оккупированными территориями на долгие годы. Причем такой, чтобы на него согласились великие державы — прежде всего Соединенные Штаты и Великобритания, которых беспокоило возможное усиление Японии.

Выход из ситуации представлялся незамысловатым: еще в 1919 году японцы начали готовить создание на подконтрольных землях буферного государства с русским правительством, управляемым из Токио. Но вдруг в начале 1920 года большевики поддержали идею эсеров о создании на востоке России буферного государства, имеющего территорию, о которой японцы могли только мечтать — к Забайкалью, Приморью, Приамурью и Северному Сахалину добавлялись Камчатка, Чукотка и все побережье Охотского моря. Не поддержать идею Япония просто не могла. Ведь оставалось только аккуратно и, не раздражая никого за океаном, взять новое государство под свое крыло.

Вот только способность к шпионству, о которой говорил Зольф, на этот раз почему-то не сработала. Существовало несколько маленьких, но очень существенных деталей. Созданная 6 апреля 1920 года Дальневосточная республика (ДВР) декларировала уважение к частной собственности, многопартийность и свободные выборы. А потому ее создание пришлось по вкусу Соединенным Штатам. Но все это было лишь ширмой. Народно-революционную армию ДВР сформировали из частей Красной армии, практически не меняя командного и политического состава. Госбезопасность нового государства — госполитохрану контролировали чекисты Дзержинского. А ключевые посты в правительстве ДВР заняли большевики, получавшие указания из Москвы. Причем одной из основных задач стало прекращение японской оккупации всех дальневосточных земель.

Однако, судя по всему, американцев связи руководства ДВР с ЦК РКП(б) волновали гораздо меньше, чем усиление Японии. А потому при их активной поддержке к концу октября 1920 года правительство ДВР частично решило поставленную задачу — добилось вывода японских войск из Забайкалья и Приамурья.

Довольные достигнутым успехом большевики решили пойти еще дальше и с помощью американцев освободить от японцев Северный Сахалин. Задумка была совершенно простой: на Северном Сахалине еще в 1878 году обнаружили нефть, но из-за трудности доставки на Сахалин всего и вся так и не начали добычу. Теперь же концессию на разработку скважин решили предложить американским фирмам, которые, как считали в Москве, при поддержке своего правительства смогут изгнать японцев с русской части острова.

Лучшей кандидатурой для выполнения поставленной задачи в Кремле и НКИД сочли Гарри Синклера, который финансировал предвыборную кампанию республиканцев и входил в близкое окружение избранного президента Уоррена Гардинга. Именно поэтому министр иностранных дел ДВР Александр Языков предложил "Синклер Ойл" взять в долгосрочную аренду с последующим возвратом государству — в концессию нефтеносные участки на Северном Сахалине, а 14 мая 1921 года стороны заключили договор.

Правда, американское правительство не торопилось вмешиваться в заведомо скандальную историю. Но после того как газеты описали историю с арестом японцами двух синклеровских инженеров на Северном Сахалине, а также описали их выдворение с острова, в американском обществе появился довольно резкий антияпонский настрой. Что, в свою очередь, не могло не обеспокоить японское правительство и деловые круги.

"Муссировать для этого вопрос в прессе"

Для японской правящей элиты складывалась довольно неприятная ситуация. На интервенцию были потрачены колоссальные средства — около Ґ600 млн, а результат был если не нулевой, то все равно не самый лучший. Поэтому японцы вернулись к идее создания собственного буферного государства. 26 мая 1921 года во Владивостоке при поддержке японских войск произошел переворот, и вместо большевистско-эсеровского Приморского земского правительства в ДВР появилось прояпонское Временное Приамурское правительство во главе с братьями Меркуловыми.

Кроме того, японцы не захотели терять рудники, заводы и плодородные земли, оставшиеся на территориях, с которых пришлось уйти, и на переговорах с ДВР они настаивали на передаче этих объектов в концессию японским компаниям.

Выглядело все это как откровенная наглость, и нарком иностранных дел РСФСР Чичерин первоначально предлагал категорически отказать японцам в концессиях. 18 июня 1921 года он писал секретарю ЦК РКП(б) Вячеславу Молотову:

"Поставлен вопрос о начатии переговоров ДВР с японским правительством и японскими промышленниками и другими иностранцами о сдаче лесных, горнопромышленных и иных концессий. Коллегия НКИД считает недопустимым и крайне вредным и опасным вступление в какие бы то ни было переговоры такого рода с японским правительством или японскими капиталистами в момент новой интервенции со стороны Японии. Именно теперь, когда можно ожидать новых нападений, явных или скрытых, на ДВР со стороны японцев, такого рода концессии могут сыграть роль маскировки для захвата японцами важных пунктов или для подготовки их наступления или наступления поддерживаемых ими белогвардейцев. Это была бы политика троянского коня в полном смысле слова. Если бы мы давали японцам концессии в Архангельской губернии, никакой опасности не было бы. Но давать японцам концессии как раз там, где в ближайшем будущем возможно их наступление, совершенно недопустимо".

На следующий день Чичерин предложил Молотову использовать интерес японцев к концессиям:

"Предлагаю следующее постановление от имени коллегии НКИД: предоставление в ДВР концессий японцам недопустимо, пока Япония не очистит всей без исключения территории ДВР, не выдаст Семенова и других вожаков белогвардейцев и не восстановит дипломатических сношений с ДВР и с РСФСР. Эти конкретно перечисленные условия должны явиться доказательством того, что Япония совершенно отказалась от той враждебной линии против нас, при существовании которой предоставление японцам концессий в ДВР составляло бы серьезную опасность и подвергало бы риску безопасность и ДВР, и РСФСР".

Однако гораздо более интересный вариант использования концессионных переговоров предложил заместитель наркома внешней торговли Андрей Лежава. В его письме Молотову от 20 июня 1921 года говорилось:

"Считаю необходимым всемерно избегать вооруженного столкновения с японцами. В переговоры вступить по вопросам экономическим и политическим, придав им обязательно затяжной характер. Это время использовать для возбуждения конкуренции и состязания других капиталистических стран, в особенности японофобской части Америки. Муссировать для этого вопрос в русской и заграничной прессе".

При этом переговоры, как считал Лежава, должны были выглядеть вполне реальными:

"Переговоры правительства ДВР с японцами по экономическим вопросам отнюдь не должны носить характера нашей готовности к капитуляции. Было бы непростительно в такую тяжелую минуту раздавать лучшие наши дальневосточные концессии. Даже в переговорах можно ставить на обсуждение лишь некоторые концессии. Со своей стороны мы должны предъявить японцам категорические требования политического и экономического характера: признание правительства ДВР, отозвание из Приморья всех японских войск, освобождение наших вод от японского флота и соглашение с правительством ДВР по всем ранее полученным японцами арендам, полное невмешательство японцев в нашу расправу с приморскими переворотчиками".

Кроме того, Лежава предлагал попугать западные страны и Японию призраком коммунизма:

"Одновременно в нашей русской и заграничной прессе не должен сходить со столбцов газет до окончания белой авантюры на Востоке вопрос о том, что новая попытка империализма взять советскую власть с Востока побуждает коммунизм к максимальной работе среди восточных масс".

Избранная тактика затягивания переговоров в Дайрене и давления через прессу вскоре начала приносить результаты. Война в европейской части России закончилась со взятием Крыма, и теперь в любой момент в ДВР могли быть переброшены дополнительные части Красной армии. Так что шансы японской армии на военный успех в случае наступления становились все более призрачными.

23 ноября 1921 года Чичерин докладывал Политбюро ЦК РКП(б) о сообщениях печати, гласивших, что японцы настроены вывести свои войска из Приморья вне зависимости от результатов Дайренской конференции. Они, правда, настаивали на принятии договора ДВР с Японией на их условиях и угрожали разрывом. Но, как считал нарком, японцы добивались лишь более выгодных условий в обмен на эвакуацию войск.

"Встает вопрос,— писал Чичерин,— о том, на каких условиях японцы уйдут из Южного Приморья. Возможно, что удастся добиться их ухода и из Северного Приморья, но пока они говорят только о Южном. Их условия: отдача им в аренду северной половины Сахалина на 60 лет с сохранением там якобы суверенной власти ДВР. Итак, следующий вопрос: рвать ли из-за фактической эвакуации Северного Сахалина? Нам кажется, что выгоднее на этом не рвать, тем более что мы бессильны оттуда изгнать японцев, если Вашингтон об этом не позаботится".

Однако нарком не считал нужным принимать все требования японцев:

"После этого встает вопрос о японских 17 пунктах. Тут уже есть требования абсолютно неприемлемые: полная свобода торговли, передвижения, приобретения всякого рода собственности вплоть до земельных недр и лесов, судоходства, свобода передвижения по ДВР для японских военных чинов, полное разоружение Владивостока и срыв его укреплений, обязательство не содержать никаких укреплений на всем Приморье. Это все вместе превратит ДВР в протекторат Японии. Это означает — целиком отдать Японии ДВР. Итак, мы полагаем, что в случае, если японцы действительно будут идти на разрыв, выставляя по-прежнему свои совершенно неприемлемые условия, придется разорвать из-за их 17 пунктов".

Позиции сторон оказались непримиримыми, и переговоры 16 апреля 1922 года прекратились. А советские представители вскоре опробовали новую тактику принуждения противника к соглашению.

"Оккупация вредна для Японии"

28 апреля 1922 года Яков Янсон, сменивший Языкова на посту наркома иностранных дел ДВР, отправил в НКИД РСФСР письмо о сложившейся ситуации и свои предложения о способах приближения даты вывода японских войск. Разрыв переговоров, как считал Янсон, инициировали высшие японские военные. В отличие от них японские промышленники и предприниматели не хотели продолжения дорогостоящей и ничего не приносящей "Сибирской экспедиции".

"Перерыв дайренских переговоров,— констатировал Янсон,— в самой Японии не находит одобрения со стороны буржуазии. Японское правительство старается затуманить вопрос и пускает в прессу сообщения о том, что разрыв произошел ввиду неуступчивости Читы, причем приводятся разные фантастические требования, которые якобы отстаивала читинская делегация. Мы по мере сил противодействуем этой агитации".

Но главное, Янсон предлагал кроме ставшей уже обычной газетной кампании, развивающей японофобию, с помощью прессы вбивать клин между военными и предпринимателями. Благо в Японию отправили корреспондента Дальневосточного телеграфного агентства В. Антонова.

"В Токио,— писал Янсон,— от Дальты находится т. Антонов, который имеет все материалы о причинах разрыва дайренских переговоров. Японцы его обставили так, что он находится под постоянным надзором и контролем. Корреспонденты либеральных газет боятся появляться около его квартиры, зато его осаждают всякие шпионские репортеры. Тем не менее т. Антонову удается поместить свои сообщения. По сведениям т. Антонова, настроение японской буржуазии определенно отрицательное к военщине. Из всех существующих газет лишь одна защищает правительство. Не исключена возможность падения кабинета министров. Разрыв переговоров из-за эвакуации усилит это недовольство японской буржуазии, и милитаристы останутся в этом вопросе изолированными. В этом отношении наша позиция, безусловно, выигрышна. Нужно делать все возможное, чтобы раздуть это дело. За границей т. Мархлевский отправился в Пекин, чтобы там провести соответствующую кампанию в прессе и кругах. В Америку посылаем подробную информацию. Американская пресса уже откликнулась на разрыв в благоприятном для нас духе. В Японии по мере возможности будет вести кампанию т. Антонов. Из Читы будем посылать необходимый материал — интервью, ноты, резолюции, намереваемся также опубликовать врученные нам в разное время японцами требования, проекты соглашений и нот. При этом все же думаем публикацию этих документов вести так, чтобы чересчур не раздражать японцев и не испортить окончательно отношения. По ДВР кампанию будем проводить как революционно-патриотическую, исходящую из всех слоев населения, в том числе и буржуазии, и направленную против японской интервенции, превращающейся в аннексию. Полагал бы, что Москва должна нам помочь провести эту кампанию и на Западе — в Англии путем передачи в западную прессу передаваемых материалов".

Свою лепту в организацию давления на Японию внес и Лев Троцкий. 20 мая 1922 года он предлагал Сталину и председателю исполкома Коминтерна Григорию Зиновьеву:

"Последние телеграммы говорят о высадке японцами во Владивостоке новой дивизии и о предстоящей высадке еще одной. Японская монархия в своей политике против Советской России толкается, по-видимому, тем же роком, который направил царскую Россию против Японии в 1904 г. Перед нами открывается здесь величайшее поле революционной деятельности. Мы ничем не стеснены, так как на нас явно и очевидно нападают. Я думаю, что помимо широко поставленной конспиративной работы в пределах Дальневосточной республики нужна открытая агитация с нашей стороны. Нужно, например, письмо т. Ленина к японским солдатам — краткое письмо с выяснением задач Советской республики и причин, почему на нее нападает японский милитаризм. Помимо прямого своего воздействия в смысле воздействия на японских солдат такое письмо будет иметь огромное косвенное значение, напомнив всем возможным нашим недругам, что могущественное оружие нашей прямой революционной пропаганды остается целиком в наших руках и грозит каждой стране, которая на нас покусится. Особенно важной остается, однако, систематическая работа. Нужно на Дальнем Востоке создать серьезный и крепкий революционно-агитационный центр в составе нескольких японцев и нескольких русских с Катаямой во главе".

Политбюро одобрило это предложение 26 мая 1922 года. Однако и на этом давление на позицию Японии через японцев не завершилось. 31 мая представитель РСФСР на переговорах с Японией Юлиан Мархлевский предложил ударить по интересам японских предпринимателей, вредя их торговле с зарубежными странами. А 1 июля в письме членам Политбюро конкретизировал свои предложения:

"1 мая рабочие Лондона устроили крупную демонстрацию перед зданием японского посольства, требуя эвакуации японских войск из Сибири и угрожая, что если это требование не будет исполнено, рабочие не будут нагружать и разгружать японские корабли. Об этом факте я узнал в Пекине. Приехав в Москву, я был крайне удивлен, что ни в Исполкоме Коммунистического Интернационала, ни в Наркоминдел о нем ничего не известно. Однако, как я убедился, в английской секции ИККИ факт хорошо известен, и имеются по нему материалы. Думаю, что необходимо эту угрозу английских рабочих привести в исполнение и постараться втянуть в эту акцию также транспортных рабочих Америки. Если хоть несколько японских кораблей не будут нагружаться и выгружаться в портах Америки и Англии, это произведет в Японии громадный эффект. Нет сомнения, что довольно широкие круги японской торгово-промышленной буржуазии стоят на той точке зрения, что оккупация вредна для Японии, ибо она делает невозможной торговлю с Сибирью. Если эта оккупация вызовет удар по японской морской торговле, это будет очень сильный удар, можно надеяться, что сопротивление буржуазных кругов против оккупации, желательной исключительно для милитаристов, сильно возрастет. Ввиду возможности возобновления переговоров с Японией это может иметь громадное значение.

С революционной точки зрения такое непосредственное вмешательство рабочих в международную политику также чрезвычайно полезно. Провести бойкот японских кораблей будет легко: 1) число японских кораблей, прибывающих в порты Англии и Америки, сравнительно очень незначительно, и, следовательно, жертвы, которые пришлось нести рабочим, минимальны; 2) и в Америке, и в Англии общественное мнение настроено очень враждебно по отношению к Японии, и потому акция рабочих встретит сочувствие широких кругов. Я переговорил об этом вопросе с тов. Белл, представителем Коммунистической партии Англии в ИККИ, он согласен повести в Англии пропаганду за этот бойкот".

Предложение Мархлевского, хотя и с оговоркой, одобрил НКИД. Там сочли, что инициатива несколько запоздала. А Политбюро и вовсе ее запретило. Ведь в Москве получили сведения о том, что Япония согласна вывести свои войска из Приморья.

"Экономическая депрессия все сильнее"

6 июля 1922 года Антонов докладывал в НКИД:

"Сообщаю более подробно предложения японцев. 24 июня меня пригласили в японский Мининдел, где Мацудайра дал мне на бланке Мининдела, но без подписи, постановление правительства, в котором говорилось: "Совмин постановил вывести все японские войска до 30 октября текущего года и принять соответствующие меры для охраны японских резидентов". В устной беседе он сказал, что решение будет приведено в исполнение независимо от подписания или не подписания договора... Мацудайра настаивал на подписании общего и торгового соглашения до 15 августа, то есть до момента начала эвакуации. Значит, от заключения или незаключения договора будет зависеть передача хранящихся во Владивостоке боевых припасов (главным образом американского пороха) ДВР или оставление их во Владивостоке. Год назад припасы эти оценивались в 50 миллионов рублей золотом. Ясно, что японцы, уведя войска и не добившись заключения с нами договора, не только организуют против нас меркуловцев, но будут всячески пакостить в Северной Маньчжурии, организуя оттуда набеги... Мацудайра выражал опасения, что советская делегация из-за склонности большевиков разглагольствовать, вырабатывать соглашения и под конец отказываться их подписывать и на этот раз внесет столько поправок в ДВР-скую редакцию Дайренского соглашения, что дело затянется дольше 15 августа, то есть крайнего срока начала эвакуации. Японский Мининдел добивается торгового и общего соглашения, ибо уверениями, что ДВР заключит договор, он одержал верх над частью сопротивляющихся эвакуации японских военных. Если договора заключено не будет, военщина возьмет снова верх".

Антонов объяснял и причины, толкнувшие японцев на вывод войск из Приморья:

"В грубых чертах эвакуация решена по следующим основаниям:

1) Интервенция привела к полному прекращению экономической деятельности японцев на русском Дальнем Востоке, а в силу укрепления положения Советской России и вообще неблагоприятной для Японии международной обстановки интервенцию нельзя превратить в оккупацию.

2) Экономическая депрессия все сильнее дает себя чувствовать в Японии, а в этом году ожидается вследствие засухи недород, а может быть, и неурожай риса, под которым занято 56% посевной площади.

3) Усилившееся вследствие безработицы недовольство существующим положением, требования со всех сторон сокращения расходов и требования, прямо направленные против интервенции, обостряющей вражду со стороны России и поглощающей массу средств.

4) Внушает большое подозрение платоническая поддержка Америкой интересов России в то время, когда она, по существу, подталкивает Японию на захват русской территории. Политика Америки рассматривается как стремление заключить Японию в кольцо враждебных государств (Канада, Соединенные Штаты, Австралия, Китай и Россия), расчет, что в случае просто нейтралитета России Америка ей не страшна, так как Япония уязвима не со стороны океана, а со стороны русского Дальнего Востока.

5) Надежды на то, что не находящие сбыта японские товары и иммобилизованные капиталы найдут применение в Сибири".

Последние японские солдаты покинули Владивосток 25 октября 1922 года, и после их эвакуации отпала надобность в буферном государстве. Народное собрание Дальневосточной республики на сессии, проходившей 4-15 ноября 1922 года, объявило о самороспуске. А вслед за тем в Москву ушла телеграмма с просьбой о включении ДВР в состав РСФСР. ВЦИК рассмотрел и удовлетворил обращение, и государство с многопартийностью и свободными выборами перестало существовать.

История борьбы за уход японцев доказала, что пропаганда — сильнейшее оружие. Однако экономика, как и учили классики, все-таки первична. И именно проблемы в экономике заставили японцев уйти. Однако японские войска все еще оставались на Северном Сахалине, и за окончательное освобождение советской территории еще предстояла борьба, в ходе которой Троцкий абсолютно всерьез предлагал продать спорную территорию японцам.

Продолжение в следующем номере.