Одной из главных новогодних кинопремьер стала экранизация "Анны Карениной", осуществленная англичанином Джо Райтом по сценарию Тома Стоппарда, в которой авторы напирают на пронизывавшую всю жизнь русского дворянства в XIX веке театральность. Откровенная сценическая условность происходящего мешает принимать этот полуфильм-полуспектакль слишком близко к сердцу, зато позволяет свести к минимуму развесистую клюкву, за которую всегда любила экранизации русской классики ЛИДИЯ МАСЛОВА.
В отличие от База Лурмана, действительно влюбленного в театральную эстетику и умеющего в своей радикальности иногда переубедить даже самых лютых ее противников, осторожный Джо Райт просто здраво рассудил, что на этот раз она будет более уместна, чем попытка психологического реализма, в котором с огромной толстовской книгой тягаться довольно бессмысленно. Идея взглянуть на "АК" как на тотальный спектакль оправдана и тем, что одна из главных причин трагического конца Анны Карениной — конфликт между искренностью ее чувств и лицемерием царящих в обществе приличий, необходимостью соблюдать ханжеский декорум. "Декорация" для Джо Райта тут ключевое слово, а точнее, весь его фильм — одна большая декорация, местами наивная и простодушная, как черно-белые фотообои с изображением собора Василия Блаженного, но порой и очень ловко придуманная, в смысле удобной организации пространства и действия. Чиновничий кордебалет в присутствии у Стивы (Мэттью Макфэдьен) выстукивает танцевальный ритм печатями, как кастаньетами, и синхронно машет бумагами, а потом быстро переодевается в половых "Англетера", где Стива обедает с Левиным (Домналл Глисон), но не успевают подать "поташ а-ля рюс", как откуда-то с верхнего яруса вдруг свешивается Китти (Алисия Викандер) и нежно выкликает Левина, чтобы без лишних проволочек отвергнуть его предложение, зато сразу после этого посреди бальной залы брат Вронского в синем жандармском мундире (Рафаэль Персонас) оперативно докладывает Левину о том, что его брат Николай (Дэвид Уилмот) остановился в нумерах на Хитровке. Первые минут сорок, пока фильм не сбавляет темп, следить за этой театральной логистикой довольно занимательно, и даже некоторое время веришь: а вдруг таким манером авторам экранизации и правда удастся разместить в пространстве фильма максимум толстовских сюжетных поворотов и персонажей (хотя так и непонятно по большому счету, зачем в фильме Николай Левин и его экзотическая сожительница Марья Николаевна, похожая на пакистанскую эмигрантку).
Благодаря Левину, которому в большинстве экранизаций не находится места, в райтовской версии персонажам иногда удается выбираться из театра на свежий воздух — и не только сам Левин косит траву под мотивчик песни "Во поле березка стояла", но и Анна с Вронским (Аарон Тейлор-Джонсон) уютно располагаются на травке, устроив пикник с бутылочкой вина. Но все-таки на сцене как-то сподручнее, запах кулис персонажам милее, чем аромат свежескошенного сена, и даже скачки происходят в театре, причем Вронский со своей лошадью эффектно падает со сцены в партер. Несчастная Фру-Фру в райтовской версии напрямую сравнивается с Анной, когда Вронский гладит лошадь почти такими же движениями, как любовницу в эротических сценах — самая глупая из них представляет собой неподвижный натюрморт из переплетенных ног и простыней, где белокожий Вронский возбуждает аппетит не хуже, чем молочный поросенок. Вообще же в сопоставлении брошенного скучного мужа и вернувшего героине радость жизни молодого любовника Джо Райт наследует трактовке Сергея Соловьева, у которого Вронский скорее животное, свежее мясо, а Каренин — неоднозначная человеческая личность, и в райтовской картине сыгранный Джудом Лоу Каренин явно страдает гораздо больше легкомысленной попрыгуньи Анны.
Из всех деталей внешнего облика толстовской героини Джо Райту, видимо, наиболее полюбился знаменитый завиток темных волос на шее, и голова Киры Найтли этими завитками декорирована очень щедро, почти как голова Медузы горгоны — змейками (особенно эта аналогия напрашивается, когда распущенные волосы Анны, бредящей в родильной горячке, с тщательной высокохудожественностью разложены по подушке). Кира Найтли играет, пожалуй, самую нервную и непосредственную из всех встречавшихся до этого на экране Анн Карениных — сердито сверкает глазами, раздувает ноздри и перед поцелуем так хищно выдвигает свою уникальную челюсть, будто готовится откусить Вронскому язык. Впрочем, если плотно обмотать лицо актрисы черной паутинообразной вуалью, мешающей слишком энергичной мимике, то даже и в этой капризной и избалованной, слишком самоуверенной Анне начинает чудиться какая-то печаль и трагедия, но рассеивающаяся так же мгновенно, как опадают хлопья пенопласта в снежном шаре, с которым справедливо сравнивает фильм Джо Райта англоязычная пресса. И даже поезд в этом потешном макете "Анны Карениной" невзаправдашний — в начале маленький, курсирующий по игрушечной железной дороге, глядя на который сын Сережа, словно предчувствуя неладное, просит маму не уезжать в Москву. В финале паровоз увеличивается до нормальных размеров, и от этого только еще сильнее заметно, что толстый новогодний слой снега на нем нарочито бутафорский, как и аккуратно набрызганные капельки крови, украшающие мертвое лицо Анны, будто очередные бусы.