Вперед к застою

Новое руководство Китая задумалось о масштабных реформах. Несмотря на внешне впечатляющие достижения, ситуация во второй державе мира хрупка как никогда: начали давать о себе знать проблемы, решение которых откладывалось Пекином годами. Вопрос в том, хватит ли у новой команды мужества и времени на преобразования.

Александр Габуев, Пекин--Москва

16 июля 2013 года премьер Госсовета КНР Ли Кэцян председательствовал на заседании экспертов, посвященном анализу вызовов для китайской экономики. Хотя в совещании участвовали практически все ключевые фигуры экономического блока, собрание носило скорее неформальный характер — на него были приглашены многие известные специалисты из "мозговых центров", а также экономисты из крупных госкомпаний. Больше всего круг участников напоминал антикризисные совещания с экспертами, которые лидеры всего мира начали проводить осенью 2008 года в разгар кризиса, даже если до того не сильно интересовались чужим мнением по экономическим вопросам. Доверительные встречи руководителей с экспертами для КНР — далеко не редкость, однако они почти всегда проходят в закрытом формате. На сей раз мероприятию намеренно был придан публичный статус: встречу показывали по госканалам, а выступление премьера обильно цитировало информагентство "Синьхуа". Закрытую часть дискуссии журналисты не увидели, однако даже официальные цитаты Ли Кэцяна по китайским меркам были вполне конкретны.

Премьер Ли говорил, что перед китайской экономикой стоят огромные вызовы. Главную дилемму премьер охарактеризовал так: как сохранить приемлемые темпы роста ВВП и избежать при этом надувания пузырей в экономике? Конкретных рецептов он не выписал, однако заверил собравшихся, что власти готовы проводить масштабные реформы. Подобные заявления из уст Ли Кэцяна, второго человека в стране после председателя Си Цзиньпина, звучат уже три месяца — с того момента, как в марте он был избран премьером на сессии Всекитайского собрания народных представителей. Тогда премьер Ли был еще более резок: "Реформирование — это урезание полномочий правительства. Это такая революция, которой мы сами себя подвергнем, она потребует жертв и будет болезненной".

О каких же реформах говорит китайский премьер?

Новое "пятое" поколение китайских руководителей, которое пришло к власти в ноябре 2012 года по итогам 18-го съезда Компартии Китая ("Власть" представляла новую команду в рамках проекта "Масти китайской власти" в NN 42, 43, 44 и 45 за 2012 год), по традиции не критикует своих предшественников. Да и внешнему наблюдателю будет непросто найти поводы для критики тандема председателя Ху Цзиньтао и премьера Вэнь Цзябао, которые руководили КНР с весны 2003 года. Достижения Китая за эти десять лет впечатляют: средний темп роста ВВП составил 10,5%, что позволило КНР стать второй после США экономикой мира, обогнав заклятого соперника Японию. Золотовалютные резервы страны увеличились в 11,6 раз до астрономических $3,33 трлн по итогам 2012 года. Инфляцию за десять лет удавалось удержать на уровне 3%. Впечатляющие успехи тандема Ху Цзиньтао--Вэнь Цзябао не ограничиваются одной макроэкономикой: Китай успешно провел и выиграл летнюю Олимпиаду в Пекине в 2008 году, впервые запустил человека в космос, а в прошлом году спустил на воду свой первый авианосец, заложив основу для создания океанского флота — непременного статуса глобальной сверхдержавы. При этом многие эксперты в Пекине уже почти в открытую с горечью называют стабильные нулевые потерянным десятилетием.

Разительный контраст между внешними достижениями страны и оценкой успехов руководства со стороны инсайдеров кроется том, что все последние 10 лет внутри китайской модели накапливались системные противоречия. "Фундамент благосостояния был во многом заложен в 1990-е, когда после шока от событий на площади Тяньаньмэнь и под влиянием азиатского финансового кризиса 1998 года руководство КНР десять лет занималось реформами,— говорит работающий в Пекине инвестбанкир.— В 1990-е все жили в ощущении перманентного кризиса, а в нулевые на страну пролился дождь иностранных инвестиций и экспортной выручки. Теперь любую проблему не обязательно было решать — ее стало можно залить деньгами".

Три основных локомотива роста китайской экономики в последние 10 лет: приток иностранных инвестиций, рост экспорта (см. график), а также масштабные инфраструктурные и девелоперские проекты. Такая модель роста позволила накопить значительные золотовалютные резервы и правительству: поскольку в Китае нет свободно конвертируемой валюты, правительство вынуждает компании продавать себе всю экспортную выручку, отдавая взамен юани. Чтобы не вызвать инфляцию, избыточные деньги "стерилизуются" разными способами, чаще всего путем принудительной продажи компаниям низкодоходных гособлигаций, возможность продать которые на рынке затем всячески ограничивается. Однако именно эта модель привела к накоплению системных противоречий, о которых теперь как заведенный говорит Ли Кэцян.

Одна из ключевых проблем китайской экономики — состояние финансового сектора, а особенно — четверки крупнейших госбанков: Industrial and Commercial Bank of China (ICBC), Bank of China (BOC), Agricultural Bank of China (ABC) и China Construction Bank (CCB). Исторически на протяжении последних 30 лет основная задача госбанков — предоставление кредитов госпредприятиям. Госсектор в КНР, как и промышленные монстры бывшего СССР, отягощен значительными социальными обязательствами. Соцнагрузка не позволяет многим предприятиям расстаться с непрофильными активами вроде санаториев для работников или уволить ненужных сотрудников — для Китая, где основная часть населения компактно размещена на трети территории (восточные районы страны), а все революции и восстания последние две тысячи лет начинались именно в крупных провинциальных городах, это крайне опасно. Партия это понимает, а потому поддерживает госпредприятия на плаву с помощью дешевых кредитов.

В результате к середине 1990-х годов на балансах госбанков скопилось огромное количество "плохих долгов". Команда китайских реформаторов во главе с тогдашним премьером Чжу Жунцзи, архитектором большинства реформ 1990-х, придумала схему решения этой проблемы. Для каждого из четырех опорных банков был создан банк-дублер, куда были выведены токсичные активы. Потом "хорошие" банки выводились на биржу (обычно проводился двойной листинг в Гонконге и Шанхае), в них вливался новый капитал и укреплялся риск-менеджмент. Премьер Чжу Жунцзи собирался провести болезненные списания долгов в банках-дублерах, а затем усилить конкуренцию на банковском рынке КНР, укрепляя более мелкие банки. Однако после его ухода в 2002 году списаний так и не произошло: многие токсичные долги так и остались в банковской системе, не будучи отражены на балансах четверки госбанков.

При этом сама кредитная политика ICBC, BOC, ABC и CCB осталась прежней. Они привлекают депозиты у населения по крайне низким ставкам (сейчас около 3,25% годовых по вкладам на год при инфляции 2,2%), а затем кредитуют госпредприятия под 6%. Такие операции являются достаточно прибыльными, а главное — не слишком рискованными. Как отмечают специалисты Brookings Дуглас Элиот и Кай Янь в своем июльском обзоре китайской финансовой системы, менеджментам банков гораздо проще давать деньги госсектору. Риски ниже из-за понятности заемщика, свою роль играют и связи между госбанкирами и менеджерами госкомпаний (нередко коррупционного характера). А в случае невозвратов наказания не слишком суровы — и банки, и предприятия могут отговориться тем, что решают важную социальную задачу и поддерживают неконкурентоспособные заводы на плаву. При этом к частным компаниям (а они обеспечивают 60% ВВП Китая) госбанки относятся с недоверием. "Получить кредит на тех же условиях, что и госкомпания, частному бизнесу в госбанке невозможно. А в большинстве случаев просто невозможно",— объясняет пекинский предприниматель.

В итоге частный бизнес вынужден прибегать к услугам так называемого теневого банкинга, в котором кредит доступен всем, однако по совсем другим ставкам (они доходят до 30%). Теневые банковские структуры в основном оформлены как трасты, которые выпускают "продукты управления капиталом" (WMP — wealth management products, по-китайски — лицай чаньпинь). В итоге они не попадают под регулирование Комиссии по вопросам банковского регулирования и надзора. Деньги привлекаются от домохозяйств под большую ставку, чем дают депозиты в госбанках, а затем направляются на различные проекты, основная масса которых девелоперские. По оценкам рейтингового агентства Fitch, объем WMP составляет более $2 трлн, или 16% всех депозитов в стране, хотя надежных данных ни у кого нет.

Примечательно, что основным продавцом WMP выступают мелкие банки, учредителями которых нередко бывают региональные власти. И здесь кроется еще одна опасность для финансовой системы КНР. Контроль за финансами местных правительств в Китае со стороны центральных властей крайне слаб. "Даже в крупных городах партсекретари лично поправляют важные параметры вручную, просто беря их из головы: уровень долга, доля плохих кредитов — все эти данные корректируются, чтобы получить высокий кредитный рейтинг. Доверия статистике быть не может",— рассказывает работающий в Шанхае западный инвестбанкир. Через собственные банки местные правительства пытаются финансировать дефицит бюджетов, а также инвестируют в два типа проектов: недвижимость (чиновники за взятки или долю в бизнесе помогают девелоперам согнать крестьян с земли) или инфраструктура. Причем доходность этих проектов более чем сомнительна: в Китае за последнее десятилетие вырос не один "город-призрак" вроде города Ордос во Внутренней Монголии на 2 млн жителей, который до сих пор почти пустует.

Окупаемость и целесообразность проектов чиновников волнует мало. Отчасти такое отношение стимулирует принятая в Компартии система кадровых назначений. Руководители оцениваются по многим критериям, главный из которых — рост ВВП. Так что чиновники заинтересованы в проектах со строительным циклом 4-5 лет — ровно столько в среднем длится и карьерный цикл, после чего чиновников переводят на другое место работы. Последующая эффективность уже не оценивается, а преемник вынужден разгребать завалы и придумывать, как удержать темпы роста ВВП. Часто это делается за счет новых неокупаемых проектов, которые реализуются на заемные деньги. Именно на подобные проекты пошла значительная часть почти $600-миллиардного пакета стимулов, выданного Пекином в 2009 году в разгар кризиса. За это время кредитный портфель банков увеличился втрое — с $500 млрд в 2008 году до $1,5 трлн в 2009 году (см. график). Сейчас масштаб плохих долгов на местном уровне не поддается учету, однако в 2011 году Moody's оценивало его в 10% ВВП.

Тесно связана с устройством финансов и проблема рынка недвижимости. Хотя доступность жилья — одна из острейших проблем в крупных городах КНР, однако сам рынок весьма спекулятивен. По данным китайского журнала Caixin, ссылающегося на отчеты пекинской полиции, в столице КНР из 13,2 млн квартир и домов 3,8 млн пустуют. Все это объекты инвестиций. Учитывая, что набор инструментов для инвестирования ограничен (граждане КНР не могут инвестировать в иностранную валюту и зарубежные ценные бумаги, а внутренний фондовый рынок крайне волатилен из-за махинаций), недвижимость — один из главных объектов вложений для китайских богачей. По данным того же Caixin, в Пекине проживают 6 тыс. суперлендлордов, владеющих в среднем 300 квартир каждый. Подобная ситуация создает риски и для самих инвесторов в недвижимость, и для девелоперов, и для их кредиторов. Схлопывание пузыря в одном из этих сегментов грозит обрушить всю систему, вызвав особенное недовольство самого требовательного слоя китайских граждан — 400-миллионного населения крупных городов.

Власти в июне попробовали начать сдувать пузырь на рынке теневого кредитования, позволив ставкам на межбанковском рынке взлететь почти до 14%. При этом власти несколько дней не вливали в систему дополнительную ликвидность. Таким образом Народный банк Китая пытался надавить на теневиков. Однако как только в столичные банкоматы выстроились очереди, власти быстро пошли на уступки и закачали 50 млрд юаней в ICBC.

Масштабная пирамида плохих долгов, которая возникла в китайской финансовой системе и фактически не разгребалась властями последние годы, дополняется другими хорошо известными проблемами КНР. Одна из них — постепенное затухание экономического роста, темпы которого начинают снижаться (см. график). Официальный прогноз роста ВВП на этот год — 7,5%, однако министр финансов Лоу Цзивэй уже заявил, что и 7% будут вполне приемлемым результатом. Китайские экономисты не первый год дискутируют, какие темпы роста позволят создать достаточное количество рабочих мест для молодых людей, только выходящих на рынок труда. Сейчас доминирующая точка зрения сводится к тому, что рост ниже 7% может таить социальные риски. Учитывая, что в Китае растет заработная плата и многие производители уже переносят свои заводы в более дешевые страны Юго-Восточной Азии (или даже в США, где благодаря "сланцевой революции" затраты на рабочую силу уравниваются низкой стоимостью энергоресурсов), экспорт из КНР вряд ли будет расти прежними темпами. Да и ситуация в еврозоне и США, двух основных рынках для китайской продукции, этому не способствует. Так что в случае, если Пекин захочет разогнать рост, инструментов, кроме очередных сомнительных инфраструктурных инвестиций, у него особо нет. Меры по стимулированию внутреннего спроса дают эффект, в Китае растет внутренний рынок, но не достаточно быстро для того, чтобы компенсировать стагнацию экспорта и избежать обращения к опасным госинвестициям в инфраструктуру.

Структурные экономические проблемы сопровождаются обострением социальных противоречий. Расслоение между бедными и богатыми достигло угрожающих размеров. С 2005 года власти КНР не публиковали данных о коэффициенте Джини, с помощью которого измеряется расслоение, ссылаясь на неполноту данных. На ретроспективную публикацию власти решились лишь в январе 2013 года. Так, по итогам 2012 года значение индекса было равно 0,474 (максимальное значение — 1, а опасным для стабильности считаются значения выше 0,44). Впрочем, независимые оценки, которые давал в 2010 году Юго-Западный финансово-экономический университет КНР, дают значение в 0,61. Показательны и другие цифры. В Китае, по данным Hurun Report (местный аналог Forbes), 2,7 млн долларовых миллионеров и 251 долларовый миллиардер. При этом 13% населения (около 150 млн человек), по данным ООН, живут на $1,25 в день. Колоссальное напряжение вызывает и коррупция госаппарата. Новые волны разоблачений, антикоррупционные кампании и смертные приговоры пока не приводят к особым результатам.

Наконец, особо острой в последние два года стала проблема окружающей среды. Качество воздуха в мегаполисах (особенно этой зимой в Пекине) стало темой миллионов гневных записей в сети микроблогов Weibo, а планы властей по строительству вредных комбинатов за 2012 году стали одной из самых частых причин для массовых выступлений рассерженных горожан (8,9% от общего числа). Общее количество демонстраций оценивается экспертами на уровне 180 тыс. в год, официальные данные не публикуются с 2005 года (тогда было 87 тыс. в год).

Решение накопившихся проблем требует реформ, о чем неустанно говорит новая команда. Однако вопрос о готовности новых лидеров проводить сейчас реформы остается открытым — в результате могут пострадать интересы многих элитных групп. Свидетельством того, что сопротивление реформаторскому курсу велико, стали итоги мартовской сессии ВСНП. Ожидалось, что на ней будет объявлено о масштабной реформе Госсовета и сокращении количества ведомств министерского уровня до 18. Одной из важнейших реформ, которую активно обсуждали в Пекине, должно было стать создание мегарегулятора финансовых рынков — для устранения межведомственных противоречий и запуска комплексной реформы сектора. Однако в итоге единственным крупным прорывом стало решение ликвидировать Министерство железных дорог (его экс-глава Лю Чжицзюнь был недавно приговорен к смертной казни с отсрочкой приговора), отдав регулирующие функции Минтрансу, а коммерческие — новой госкомпании наподобие российской РЖД. (Кстати, Министерство железных дорог — еще один пример ведомства, набравшего плохих кредитов на неокупаемые проекты на $428 млрд по состоянию на сентябрь 2012 года). Главная причина — противоречия между влиятельными альянсами чиновников и менеджеров госкомпаний, не желающими расставаться с контролем над полномочиями и финансовыми потоками.

Многие ожидают, что план реформ будет объявлен осенью после третьего пленума нового состава ЦК. Третий пленум играет в китайской истории особую роль — именно такой пленум осенью 1978 года запустил реформы Дэн Сяопина. В любом случае времени у нового руководства остается все меньше. Как заявил в конце 2012 года известный пекинский эксперт Чжан Лифань, окно возможностей для реформ открыто до 2017 года — если власть не успеет запустить их в эти пять лет, то после 2017 года начнется необратимый распад системы. Представители элиты, похоже, считают этот риск вполне реальным. Так, по данным внутреннего исследования организационного отдела ЦК КПК (ведает всеми назначениями в бюрократии и госкомпаниях), из 8370 топ-менеджеров 120 ведущих китайских госкомпаний у 76% родственники жили за границей либо имели иностранные паспорта.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран