Американскую позицию по проблемам ядерного разоружения замгоссекретаря США по вопросам контроля над вооружениями и международной безопасности РОУЗ ГОТТЕМЁЛЛЕР разъяснила в интервью корреспонденту “Ъ” в Нью-Йорке КСЕНИИ БАЙГАРОВОЙ.
Фото: flickr.com/U.S. Department of State
— В 2015 году стрелки часов Судного дня передвинулись вперед на два деления и теперь показывают без трех минут полночь. Это означает, что авторитетные ученые из журнала Bulletin of Atomic Scientists, которые ежегодно оценивают риск глобальной катастрофы, считают, что мир приблизился к самоуничтожению. Разделяете ли вы такие пессимистические оценки?
— Конечно, в мире много нестабильности. Но начиная с Карибского кризиса 1962 года угроза применения ядерного оружия неуклонно сокращается. За последние 50 лет мы предприняли очень много шагов, направленных как на сокращение, так и на уничтожение ядерного оружия. Мы также сделали многое для того, чтобы усилить предсказуемость и стабильность в ядерной сфере. Я сама в свое время состояла в совете директоров журнала Bulletin of Atomic Scientists, так что понимаю, какой серьезный процесс предшествовал решению передвинуть стрелки до деления без трех минут полночь. Но, при всем уважении, я не согласна с этим решением.
— Многие опасаются, что конфронтация между Востоком и Западом в связи с украинским кризисом на фоне медленного процесса ядерного разоружения рискует стать «спусковым крючком» для глобальной катастрофы.
— Нет, я так не считаю. Несмотря на серьезные разногласия с Россией по украинскому вопросу, мы продолжаем прагматичную работу по исполнению договора СНВ. Серьезные меры, направленные на увеличение предсказуемости и стабильности, работают в современном мире, если мы говорим о ядерном оружии. Сейчас много кризисных ситуаций, связанных с применением обычных вооружений, но это совсем другой вопрос. Что же касается ядерного кризиса — думаю, мы еще далеко от такого развития событий.
— Тем не менее в документальном фильме «Крым. Путь домой» президент России Владимир Путин заявил, что до присоединения Крыма рассматривалась возможность приведения в боеготовность российского ядерного оружия. Считали ли тогда в США, что ситуация довольно близка к опасному развитию?
— То, что происходит на Украине,— настоящая трагедия. Но мы не считаем украинский кризис ядерным кризисом. «Размахивать» же ядерным оружием, на наш взгляд, нежелательно. У нас стабильные отношения, и в них нет такой угрозы, которая давала бы основание говорить о ядерном оружии как о возможном инструменте.
— После упомянутого вами Карибского кризиса между Россией и США была установлена специальная линия прямой связи, которая позволяла избежать опасных инцидентов. Недавно СМИ сообщили, что экстренная линия связи будет вскоре организована и между Россией и НАТО. Не планируется ли восстановить и российско-американский «красный телефон» или, к примеру, как-то усовершенствовать системы раннего оповещения?
— Линия экстренной связи в 1963 году стала первой мерой по установлению доверия между президентом Джоном Кеннеди и советским руководством. Я, кстати, была переводчиком на нашей стороне «красного телефона» в 1976–1977 годах, это была моя первая работа после окончания университета. Установка такого рода линий — классическая, традиционная кризисная мера по стабилизации.
Экстренная линия между Россией и США, можно сказать, никогда и не переставала существовать. В наше время такого рода «горячие линии» установлены во всем мире между различными лидерами и организациями. Конечно, я за наличие канала экстренной связи между Россией и США, но сегодня это не так важно, как во время Карибского кризиса, когда было сравнительно мало способов надежной связи. Даже тогда, когда наши отношения оставляют желать лучшего, у нас есть множество возможностей для коммуникации на всех уровнях, и эта ситуация серьезно отличается от таковой в 1963 году.
— Не думаете ли вы, что с учетом текущих разногласий между Россией и США последний договор о сокращении СНВ может стать последним в прямом смысле этого слова?
— Надеюсь, что нет. Президент Обама в июне 2013 года в Берлине предложил пойти дальше ограничений, заложенных в договоре СНВ, и еще на треть сократить ядерные арсеналы: боеголовки, средства доставки и пусковые установки. Это очень разумное и полезное предложение как для России, так и для США. На наш взгляд, оно отвечает интересам безопасности обеих наших стран. Но пока это предложение остается на столе переговоров.
— В Москве уже заявили, что в текущих условиях не готовы к дальнейшему сокращению. Каков ваш главный аргумент, почему это в интересах России?
— Во-первых, в ст. 6 Договора о нераспространении ядерного оружия закреплено обязательство продолжать процесс ядерного разоружения. Недавно в Нью-Йорке на обзорной конференции ДНЯО страны ядерной пятерки подтвердили свои обязательства.
Во-вторых, думаю, что мы смогли бы поддерживать стратегический баланс и при более низких уровнях. А дальнейшее сокращение наступательных вооружений позволило бы сэкономить средства при модернизации стратегического ядерного потенциала, которую проводит Россия.
По состоянию на 1 марта 2015 года у России есть 515 стратегических носителей, а по договору СНВ допустимое количество носителей — 700. Хотела бы обратить внимание, что на каждую ракету Россия устанавливает большое количество боезарядов, так что общее количество ядерных боеголовок у России (1582) примерно такое же, как у США (1597). Таким образом, если бы России не пришлось достраивать носители до предусмотренного договором СНВ уровня в 700, это сократило бы ее финансовые затраты. Так что в этом, как видите, есть и сугубо практическая польза.
— Несмотря на то что и США, и Россия позитивно оценивают реализацию договора СНВ, на протяжении последних лет российская сторона говорит о возможности выхода из договора из-за отсутствия понимания с США по вопросу ПРО. Какие последствия будет иметь такой шаг российской стороны?
— Каждый международный документ по контролю над вооружениями предусматривает возможность выхода, и последний договор СНВ не исключение. Один из пунктов договора дает возможность выйти в случае, если какая-либо сторона посчитает, что исполнение договора больше не в ее интересах. В настоящее время и Россия, и США продолжают исполнять договор спокойно и прагматически. Какие обстоятельства могут заставить Россию решить, что соблюдение договора больше не в ее интересах, я предсказать не могу и спекулировать на эту тему не буду.
— Россия обвиняет США том, что они создают глобальную ПРО без учета российских интересов, для того чтобы повлиять на российский потенциал ядерного сдерживания. Считаете ли вы возможным и необходимым продолжать диалог с Россией по теме ПРО?
— Мы много лет ведем такие переговоры и по-прежнему готовы обсуждать с Россией возможности сотрудничества в сфере ПРО.
Хочу подчеркнуть один основной момент: Россия всегда называет нашу систему глобальной ПРО. Но это не так: речь идет не о глобальной системе, а об ограниченных средствах ПРО, которые созданы с целью защиты США и их союзников от ракетных угроз со стороны таких стран, как Иран и Северная Корея. Эта система никоим образом не способна противостоять внушительному российскому потенциалу.
Мы говорили на эту тему с российскими коллегами много раз. И мне известны их доводы о том, что США якобы могут расширить ограниченные средства ПРО до глобальной системы. Но такой возможности нет прежде всего из-за ограниченности доступных нам ресурсов. Эти ограничения предусмотрены оборонным бюджетом, ведь в соответствии с законом мы должны фокусироваться на ограниченных средствах ПРО, а не на глобальной системе ПРО. Кроме того, существуют технические возможности для России проверить возможности нашей системы.
Что касается вопроса о том, можем ли мы заключить какое-либо соглашение по сотрудничеству в сфере ПРО в будущем, то я надеюсь, что сможем. Мы продолжим убеждать российскую сторону, что в реальности наша система не угрожает российскому стратегическому потенциалу.
— По-моему, спор о том, угрожает ли система ПРО российскому ядерному потенциалу, продолжается уже много лет, но с мертвой точки так и не сдвинулся...
— Да, кажется, он длится уже сотни лет. Но послушайте, вам известно, что в настоящий момент Россия размещает больше перехватчиков для защиты Москвы, чем США в рамках своей системы ПРО? Мы же не говорим России, что она пытается создать глобальную ПРО! У вас гораздо больше перехватчиков, чем у нас. Мы даже не планируем столько перехватчиков размещать.
— Тем не менее многие не понимают, как защищают от угроз из Ирана и Северной Кореи противоракеты в Румынии и Польше.
— Размещение этих перехватчиков состоится в рамках европейского поэтапного адаптивного подхода. Мы должны защищать наших союзников и партнеров в Европе в соответствии с обязательствами в НАТО. В свою очередь, европейский поэтапный адаптивный подход является базой для ограниченных средств ПРО, защищающих территорию США.
— В России говорят, что, обвиняя Москву в нарушении договора о РСМД, США избегают конкретики. Что вы можете на это ответить?
— Я часто слышу от российских партнеров призывы не делиться конфиденциальной, дипломатической информацией. Так что я не буду вдаваться в подробности и рассказывать о том, чем именно мы поделились с российской стороной. Но мы убеждены, что этой информации было более чем достаточно, чтобы определить, о какой именно ракете идет речь.
— Есть ли какой-то прогресс в переговорах по этой теме?
— К сожалению, нет. Но диалог продолжается.
— Ранее вы говорили, что из-за разногласий по РСМД США могут ввести новые санкции в отношении России. Когда это может произойти?
— У нас есть три стратегии: дипломатические переговоры, экономические санкции и военный ответ. То есть мы рассматриваем все три варианта.
— И много ли времени осталось на попытки решить проблему дипломатическими методами?
— Я бы не хотела загадывать, сколько еще времени мы будем продолжать дипломатическую активность по этому вопросу. Но мне часто вспоминается один пример из нашей общей истории — ситуация вокруг радиолокационной станции в Красноярске (в 1985 году администрация Рональда Рейгана обвинила СССР в нарушении договора о ПРО из-за строительства РЛС под Красноярском, через несколько лет РЛС была закрыта.— “Ъ”). Конечно, тогда были совсем другие обстоятельства. Пять лет переговоров понадобилось на то, чтобы разрешить эту проблему. Я не утверждаю, что пятилетний срок — наш дедлайн, но просто хочу акцентировать внимание на том, что дипломатический диалог насчет нарушений РСМД продолжается не так долго.
— А как вы можете прокомментировать встречные обвинения России в том, что США также нарушают РСМД?
— США должны строго следовать подписанным юридическим соглашениям, это определено законом. Мы проводим внимательную проверку на соответствие наших действий договору, причем в проверке участвуют представители многих ведомств, технические специалисты и юристы. Поэтому мы не согласны с российскими обвинениями в нарушении договора о РСМД, но тем не менее мы хотим выстраивать наши действия таким образом, чтобы наши оборонительные системы находились в полном соответствии с положениями договора о РСМД.
— В свое время Россия и США вели переговоры в формате «два плюс два», и этот формат был, похоже, весьма полезным. Недавно источники сообщили, что «на полях» обзорной конференции ДНЯО в Нью-Йорке такая встреча может состояться на уровне заместителей глав оборонных и внешнеполитических ведомств. Но этого не произошло по каким-то причинам. Вы не могли бы прояснить, так ли это и если да, то почему?
— Нет, я не буду комментировать этот вопрос, поскольку речь идет о конфиденциальном дипломатическом диалоге.
Я хорошо помню последнюю такую встречу в августе 2013-го в Вашингтоне с участием госсекретаря Джона Керри, тогдашнего главы Пентагона Чака Хейгела и министров Сергея Лаврова и Сергея Шойгу. Формат в прошлом был полезным и, не исключено, станет полезным и в будущем, но я бы не хотела сейчас строить какие-либо предположения на этот счет.