Премьера кино
Фото: kinopoisk.ru
В Канне всего за два дня успели представить целый спектр фильмов разных художественных оттенков. Их рассматривал АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Фильм открытия "С высоко поднятой головой" — в каком-то смысле вариация "Мамочки", награжденной здесь год назад. "Мамочку" снял Ксавье Долан, канадский вундеркинд, который в этом году заседает в жюри Каннского фестиваля, резко понижая его возрастной ценз. А фильм открытия поставила Эмманюэль Берко — французская актриса, переквалифицировавшаяся в режиссера,— не хуже, но и не лучше других. Роль трудного подростка Мэлони темпераментно играет Род Парадо, а метафорическую "мамочку" (в данной версии — судью, искренне озабоченную судьбой своего подопечного) — Катрин Денев. Но сравнения с "Мамочкой" фильм явно не выдерживает.
Не только потому, что уступает ей по качеству режиссуры, но и потому, что рисует чересчур благостную картину мира исправительных домов и тюрем. С Мэлони больше десяти лет носятся педагоги и юристы; некоторые из них — настоящие или бывшие красавицы. Воспитанников одного из заведений раз в неделю укладывают на стол, массируют и обмазывают кремом — это называется "урок гармонизации тела". Парень сопротивляется ("я не педик"), но от обязательной программы ему все равно не уйти. В конце концов он гармонизирует отношения и с судьей, и со своей настоящей мамочкой, спасает от аборта любимую девушку — и становится счастливым отцом, в перспективе полноценным членом общества. Последние кадры патетичны: камера снимает вход во французский Дворец правосудия — это святилище секулярной демократии.
Кажется, в фильме воплощена мечта сталинских идеологов от культуры о бесконфликтном искусстве: тогда говорили о борьбе хорошего с лучшим как единственном конфликте при победившем социализме. Видно, Франция уже достигла этого блаженного состояния. Во всяком случае в картине Берко драматизм возникает исключительно от гормональных нервных срывов — ну и еще есть легкие намеки на расовые противоречия. Фильм открывает Каннский фестиваль спустя полгода после атаки на "Шарли Эбдо" и призван засвидетельствовать внимание к острым темам. Однако действительность если и проникает на экран, то изрядно отлакированная.
Один из первых конкурсных фильмов называется "Наша маленькая сестренка": это работа японца Хирокадзу Корээды, которого называют наследником Ясудзиро Одзу. Он и правда тонкий, глубокий режиссер, умеющий с грустью и юмором изображать будничное течение жизни, ее ритуалы, среди которых у японцев особенно важны трапезы и похороны. С них все и начинается: три взрослые сестры едут хоронить непутевого отца, который оставил семью, и там знакомятся со своей младшей сводной сестренкой. Хотя дочери в минуты откровенности и называют отца идиотом и несмотря на то что у всех девушек родители "украли детство", негатив остается где-то за кадром. В этом фильме, как и во французском, нет плохих героев, а если жизнь трудна и монотонна в своей банальной предсказуемости, то это просто ее свойство, а не вина конкретных людей. Так и живут сестры: теперь их уже четыре. Они привязаны друг к другу и не хотят ничего менять, ни одна не в состоянии создать семью. Они любят сливовое вино, рецепт которого переняли от бабушки, и наслаждаются цветением сакуры. Они счастливы? Возможно. Несчастны? Может быть.
Хотя фильм Корээды порой теряет энергию, его все равно приятно смотреть. Как и "Сказку сказок" Маттео Гарроне — хотя приятность здесь другого рода. Этот итальянский режиссер, что бы они ни делал — политическое разоблачение ("Гоморра") или попурри по страшным сказкам Джамбаттисты Базиле, как в данном случае,— ценит привкус извращенности и декаданса. Он в избытке находит его в барочной стихии XVII века — и кто скажет, что она выглядит архаикой? Три королевства меряются чудачествами: один король предается сексуальным оргиям; другой выращивает из блохи фантастического зверя; королева, чтобы забеременеть, съедает сердце подводного монстра. За монархами тянутся их подданные: так, две старухи-сестры готовы содрать с себя изношенную кожу, чтобы вернуть молодость. Фильм полон ужасов и чудес, которые перекликаются с причудами современной медицины и косметологии, с сегодняшними маниями и психозами. Он населен фриками и звездами — от Сальмы Хайек и Венсана Касселя до Джона Си Райли и великолепной в роли старухи с молодым сердцем Ширли Хендерсон. Картина снята по-английски, оснащена бюджетом $15 млн, и можно сказать, что Гарроне справился с ним. Хотя, честно говоря, я ждал от него более высокой степени авторской свободы: иногда кажется, что фильм только притворяется безумным, а на самом деле тщательно скалькулирован.
Другой модный режиссер авторского кино грек Йоргос Лантимос тоже оказался заложником большого звездного проекта. Его первая англоязычная картина "Лобстер" — любовная история, которую разыгрывают Колин Фаррелл и Рейчел Вайс. Сюжет завязывается в доме под названием Отель, куда свозят одиноких людей, требуя от них в течение 45 дней найти себе пару. В противном случае человека трансформируют в животное и выпускают в лес, где он становится объектом охоты. Это еще одна декадентская сказка и еще одна сатира на современное общество, замаскированная под антиутопию. Лантимос и раньше тяготел к притче, условности, к замкнутой структуре; в новом фильме он выходит за пределы чисто греческих тем и подтверждает знак качества своей режиссуры. Но полной органики он тоже не достигает.
Удивительным образом больше всего свободы оказалось в самом рискованном фильме из всех, включенных в конкурс. Он называется "Сын Саула" и поставлен венгром Ласло Немешем, учеником Белы Тарра, мастера так называемых "невозможных", или "невыносимых" фильмов. Немеш творчески воспринял опыт учителя. Саул — узник Освенцима, принужденный работать в зондеркоманде крематория,— пытается захоронить по еврейским канонам тело мальчика, которого принимает за своего сына. Этот сюжет индивидуального безумия включен в броуновское движение (иначе не скажешь) грандиозной фабрики смерти, которое больше всего напоминает фильм Алексея Германа "Трудно быть богом". Режиссер, оператор и звукооператор достаточно искусны, чтобы окончательно не добивать зрителя натурализмом: голые тела, трупы сняты как бы даже деликатно, чаще всего дальними планами, они как будто случайно попадают в кадр. Но все вместе это создает магическое ощущение тотального и беспросветного кошмара. Такие радикальные фильмы, как "Сын Саула", появляются редко; они доказывают, что не только возможно искусство после Освенцима, но и искусство об Освенциме тоже.