Современная литература должна учитывать особенности и потребности новой аудитории. Об этом заявил министр культуры Владимир Мединский в интервью "Коммерсантъ FM". В субботу он посетил фестиваль "Книги России" на Красной площади, где работает специальная студия радио новостей. О книгоиздательском бизнесе с Владимиром Мединским побеседовал специальный обозреватель "Коммерсантъ FM" Александр Руснак.
Фото: Александр Миридонов, Коммерсантъ / купить фото
— Владимир Ростиславович, сегодня здесь на Красной площади, где собрались и издатели, и читатели, и авторы, всякий раз, когда речь идет о русской литературе, заходит речь о периодизации. Какой период, на ваш взгляд, сегодня проходит русская литература, как его можно обозначить?
— Переходный. Русская литература стремительно меняется в формате изложения, потому что, безусловно, это великая русская литература XIX века, она была сориентирована совсем на другого читателя: другой формат издания, другая скорость чтения, другая скорость жизни, другая скорость принятия решения. И то, что сейчас многие, зачастую, с трудом могут переварить через себя текст, превышающий 140 знаков, в общем, к сожалению большому, литература тоже должна это учитывать. С одной стороны, она, конечно, воспитывает читателя, с другой стороны, она под него подстраивается.
— Переходный период из XIX в XX век привел к Серебряному веку русской литературы.
— Это был переходный период контентный, а мы сейчас говорим о переходном периоде, в первую очередь, связанный с формой: стремительное вытеснение бумажной книги электронной и электронными носителями во всех видах — яркое тому подтверждение. С другой стороны, переходный период еще связан с количеством авторов, с количеством авторов пишущих и количеством читателей. Что у нас происходит сейчас? Пишут, кто не лень, издать легко, а читателей все меньше и меньше, и конкуренция среди авторов достигает совершенно умопомрачительный величин. Я говорю об издаваемых авторах, а если мы с вами будем говорить еще об авторах, которые мнят себя авторами, то есть это все, что выплескивается в бездонный океан интернета, они ведь тоже все же авторы. Нет такого ЖЖшника, который не считает себя Булгаковым, и это тоже проблема.
— Иными словами, как говорила когда-то театральный режиссер Мария Кнебель: "Каждый режиссер — кто не доказал себе обратное". Кстати, насчет семьи Кнебель: здесь буквально в 15 метрах от нас, в верхних торговых рядах в 1911 году книгоиздатель Осип Кнебель в беседе с министром народного просвещения графом Павлом Николаевичем Игнатьевым задал вопрос: "В каком направлении должен двигаться сегодня российский книгоиздатель?". Чиновнику в тот день показывали книги, рукописи, обсуждали с ним планы издательств, в результате Игнатьев задал один вопрос книгоиздателям: "Ответьте сами себе на вопрос, кому сегодня принадлежит книга?". На ваш взгляд, кому сегодня в России принадлежит книга?
— А что вы имеете в виду, конкретизируйте: что значит "книга"?
— Книга как конечный продукт. Издателю, автору или все-таки читателю?
— А, в том смысле? Я думаю, что книга принадлежит тому, кто за нее платит, поэтому если эта книга приобретена читателем, то есть она нашла своего читателя, готового за это заплатить, я принципиально говорю о моменте оплаты услуги: услуги книгоиздания, покупки временного, назовем это временным приобретением авторских прав на прочтение, осознание и сопереживание, значит, эта книга уже нашла своего потребителя. До тех пор, пока она лежит на полке — этот продукт принадлежит издателю, это его проблема, частично разделенная проблема магазина, а пока рукопись не сдана и не вышла из печати — это соответственно вообще еще не книга, это некий авторский продукт. Поэтому мне кажется, что в данном случае с любым текстом, с любым литературным произведением мы имеем стадию трансформации ее собственности, причем трансформация не столько юридическая и экономическая, сколько она смысловая. И когда мне говорят: "Я писатель, написал столько-то книг, но, правда, из них издана одна тиражом 100 экземпляров", — ну это не совсем писатель, и все, что он написал — совсем точно не книга. Книгами они стали только тогда, когда они в окончательном виде обрели своего потребителя.
— Иными словами, читателя — конечного потребителя?
— Ну, да.
— Сегодня вы приехали сюда не только как министр, но и как автор: сегодня презентация вашей книги "Стена". Скажите, насколько на сегодняшний день необходим диалог писателя с читателем до того, как он приходит к издателю? Нужен ли издатель в этом диалоге, или нужны огромные массовые мероприятия или камерные мероприятия, когда писатель встречается именно с читателем? Вспомним тот же Серебряный век — это литературная гостиная у Мережковского и Гиппиус, это магазины при книгопечатне Мариенгофа и Есенина, и, разумеется, литературные клубы и кафе. Не отмирает ли на сегодняшний день такая форма диалога?
— Вы знаете, я не знаю, что ответить на ваш вопрос, мне кажется, это вещь сугубо индивидуальная, человек может сидеть на необитаемом острове и написать книгу, которая будет продана миллионами экземпляров и продаваться веками, где-нибудь в остроге ее писать, придумывать ее, может бесконечно считывать потребности, ведь многие книги сейчас создаются, не книги — любые произведения создаются как маркетинговый продукт, когда считывается потребность аудитории, и под нее что-то запускается: кино, не дай бог, литературное какое-то произведение или полулитературное, музыкальное произведение. Но тут никогда не угадаешь, поэтому, ну, нет ответа на этот вопрос, мне кажется, как творчески к этому подходить.
— Мы говорили о переходном периоде: контент изменится ли в этом переходном периоде, на ваш взгляд, сейчас?
— Он и сейчас меняется уже: форма диктует содержание, размер диктует содержание. Вот, смотрите: в XIX веке наши классики литературы издавали многомесячно, то есть великие романы выходили частями в литературных журналах раз в два месяца или раз в месяц, в лучшем случае. И что получалось? То есть получался такой телесериал: за этот месяц или за эти два месяца просвященнейшая публика могла ознакомиться с очередным содержанием перипетий семьи Вронских или Карениных, осознать это, обсудить, и потом с удовольствием смотрели или читали очередную серию. Сейчас же все по-другому, и я, кстати, не уверен, что, мне страшно это говорить, но надо понимать, что так вот есть: вот выйди сейчас, сегодня "Анна Каренина" — она станет бестселлером?
— Сложно сказать, хотя то, о чем вы говорите: если будут приходить части, они будут разрезаться черепаховым ножом и читаться по субботам…
— Много ли людей, готовых сейчас сесть и за один присест прочитать "Братьев Карамазовых", "Анну Каренину", даже "Войну и мир", которое более современное по форме произведение, больше экшена, как бы сейчас сказали — не знаю, не знаю, я думаю, что это будет достаточно узкий продукт на узкую аудиторию. Другое время, другая динамика, другие требования к авторскому продукту.
— О культуре книгопечатания в России: мы всегда гордились и гордимся на сегодняшний день и не только авторами, но и самой культурой книгопечатания от художников до самих книгопечатников. В наш век, как мы с вами сейчас говорим, все уходит в цифровые технологии. Насколько необходимо сохранение традиций и опыта прежних лет? Помнить мастерство книгоиздателей Сытина, Кнебель и других?
— Мне сложно, это вопрос к издателям, знаете, не могу сказать. Для меня лично, чем проще издана книга, вот покетбуки перед нами лежат — я считаю самыми удобными: в карман положил, в поезде прочитал или в самолете. В данном случае эта аура дороговизны издания, я как раз не люблю большие толстые книги: их и носить неудобно, и читать неудобно — хочется что-то такое более живое, более традиционное. Для всего есть своя аудитория: многие красивые, дорогоизданные книги сегодня вообще не читаются, даже не разрезаются — это просто элемент престижного подарка.
— Ну, или просто элемент интерьера, к сожалению...
— Мне кажется, элемент интерьера — уже нет, эта мода ушла от нас, может быть, к сожалению даже: она все-таки стимулировала книгопродавцов и авторов. Эта мода ушла от нас где-то там в 80-е годы вместе с уходом Советского Союза и с прекращением дефицита на книгоиздание, а то, на что нет дефицита, то соответственно не хочется и приобретать впрок непонятно зачем: все можно купить, все стоит, кстати, очень недорого. Сравните там в буханках хлеба, в СКВ — в чем угодно, — в труде, в человеко-часах, сколько стоила Библиотека мировой литературы в 70-е годы, сколько она стоит сейчас — да просто ничто, пыль, это может себе позволить человек со средними доходами.
- В наши дни от кого ждать поддержки авторам: от книгоиздателей или все-таки от государства?
— Не знаю, сложный вопрос, вот не знаю, что вам сказать. Мне кажется, что что значит "от кого ждать поддержки?": от кого ждал поддержки Александр Сергеевич Пушкин?
— Ни от кого.
— Да ни от кого не ждал — так все складывалось. А Федор Михайлович от кого особо ждал поддержки? Ждал, конечно, от книгоиздателей в плане аванса, но не более того, и все.
— Но были и другие случаи, когда два известных поэта просто открыли свое книгоиздательство, свою книгопечатню, тот же Мариенгоф с Есениным.
— Да, но сейчас создать эффективное книжное издательство стоит существенно дороже, и, кстати, гонорары совсем другие. Я тут недавно проанализировал, сколько получали авторы в XIX веке за печатный лист: все получали по-разному, но, слушайте, это реально были большие деньги, на которые можно было снимать многоквартирное жилье на Мойке, ну, и, вообще, путешествовать по Баден-Бадену. Сейчас на авторские гонорары, да еще с развитием литературного пиратства, с которым мы начинаем бороться давно и пока не очень успешно, посмотрим, сейчас это уже отдельная тема для разговора, сейчас автор не выживает просто. Надо для этого быть Акуниным, Марининой, Донцовой, чтобы реально можно было жить за гонорары, не работая где-то еще, не преподавая в университете.
— Вы сегодня представляете свою книгу, которая уже была издана.
— Давно, это условная презентация: книга-то издана четыре года назад, поэтому вряд ли это можно назвать презентацией, скорее это повод для встречи. За последние три года я не написал ни строчки, к сожалению, ну, вот так, поэтому представляют старую книгу.
— Старую книгу о старом Смоленске.
— Да, старую книгу о старом Смоленске начал XVII века.
— О том периоде практически в самом городе мало, что осталось, остатки только Тенишевской коллекции, рукописей.
— А есть сама крепость, собственно крепость элементами в Смоленске сохранилась, мы же помним с вами, что это самая была большая крепость в России, и, наверное, я думаю, что одна из самых больших крепостей, если не самая большая, по площади, крепость в Европе — удивительное творение рук человеческих.
— На ваш взгляд, когда-нибудь возникнет ситуация ответственности литературных работников, писателей все-таки перед читателем, которому принадлежит книга или дальше будет по законам рынка развиваться хаос: написал, получил гонорар, написал, получил гонорар — ни просветительства, ничего этого нет?
— Ну, "написал — продал — получил гонорар" — давайте обсудим вот это важный элемент: написал — это только первый шаг. Безусловно, ответственность автора. Далее... Слушайте, сейчас мы перейдем к цензуре, и я опять впаду в мракобеснечанье. Поэтому, нет, ни в коем случае, я считаю, что ответственность любого творца перед публикой заключается, в первую очередь, в его собственном Я, в его собственном нравственном представлении о том, что должно, а что не должно. А так, в рамках Уголовного кодекса, как говорится, пусть люди пишут, что хотят, мы это все равно никак сегодня не ограничим. Вы знаете, я, например, глубоко убежден в том, что если издание содержит нецензурную лексику, то оно обязательно должно не просто на отдельной полочке стоять, а просто быть запечатанным в черный целлофан, на отдельную полку, то есть соответственно, даже за счет этого оно будет стоить дороже, но все равно все это, пожалуйста: сеть, пиши. Посещаемость многих интернет-ресурсов литературных колоссальны, я даже по своим книгам смотрю: когда я много писал, грех было жаловаться на тиражи, всегда книги мои хорошо продавались, но количество скачивания на известных ресурсах печально велико, поэтому как мы это остановим?
— Вы сказали о том, что больше трех лет не написали ни строчки.
— Ну, я пишу письма, справки, доклады — книг, к сожалению, нет.
— А книги?
— Вы знаете, ну, во-первых, стандартный ответ — нет времени, то есть совсем. Тут, наверное, немаловажно и то, что нет настроя все-таки для того, чтобы заниматься даже публицистикой исторической, необходимо как-то включать голову в определенном ключе, а когда голова забита другими вопросами, даже в отпуск надолго уезжать не получается, там в пределах обычно до недели, но вот не получается перестроиться и начать что-то делать. Ну, ничего, я думаю, ведь это же все, любая работа, она как-то ограничена во времени, потом чего-нибудь изменится, может быть, будет больше времени, перенастроюсь, опять начну писать.
— Если сейчас не начали: может быть, вы что-то скрываете, может быть, есть что-то в черновиках уже.
— Есть в замыслах, в черновиках нет, но в замыслах есть.
— Поделитесь?
— Ну, во-первых, у меня уже лет шесть назад вышла книга "Война", называлась она "Война. Мифы СССР", подзаголовок был "1939-1945". Я это начал делать к 70-летию Мировой войны, соответственно это был 2009 год, и, естественно, предполагалось, что будет первая часть "Мифы СССР от 1917 года до 1939 года", и последний от 1945 года до, ну, наверное, как минимум, до 1985 года или 1991 года. Первая книга у меня даже была в планах, в черновиках, но закончить нет никакой возможности физической. Наверное, то, что напрашивается, но кроме этого есть еще много всяких идей. Немало мифов, например, связано с работой, в том числе в высших эшелонах власти, в том числе и в правительстве, я так на это подшучиваю, говорю: "Ну, давайте, давайте, напишу я мифы о российском правительстве — мало никому не покажется". Это действительно будет очень интересно, потому что даже я, будучи восемь лет депутатом Государственной думы, питал такое количество, как мне сейчас кажется, смехотворных иллюзий по поводу того, как принимаются высшие управленческие решения, как работает высшая исполнительная власть в стране — что уж тут говорить об обычных людях, о посетителях наших книжных фестивалей? И, может быть, такого рода исследование кому-то когда-то и стало бы интересным.