Эстафету у величайшего пловца Майкла Фелпса, закончившего порцией золота, взятого на этой Олимпиаде, карьеру, принял величайший легкоатлет Усейн Болт, также собирающийся завершить ее после Рио. На сошедшем с ума Олимпийском стадионе он выполнил первую, и важнейшую, составную часть стоящей перед ним в Бразилии задачи — выиграл стометровку. За бегом ямайского спринтера следил АЛЕКСЕЙ ДОСПЕХОВ.
Спринтер Усейн Болт
Фото: Мария Плотникова, Коммерсантъ / купить фото
Не поймать себя на мысли, что все это уже видел, было невозможно. Снова — как на предыдущей Олимпиаде в Лондоне в 2012-м — бурлящие толпы вокруг куда более мирного в обычные вечера стадиона, принимающего легкую атлетику, и люди, идущие не просто на соревнования, а именно на стометровку, «на Усейна Болта». Люди, сгорающие в предвкушении чего-то очень-очень неординарного, такого, о чем потом никогда не забудешь, а на остальное им просто наплевать. Снова разговоры в этой толпе, крутящиеся вокруг одного человека. Или, вернее, двух человек — ямайца и его незадачливого американского соперника Джастина Гэтлина. Снова звучащие в этих разговорах сомнения насчет того, что и сейчас — как в Лондоне, как в 2008-м в Пекине — Болт возьмет золото. Потому что Гэтлин по ходу сезона был чуточку, но быстрее. Потому что Болт совсем недавно лечил травму ноги, даже ездил к специалисту в Германию. И все не так просто, как кажется…
Снова кипящий от заранее, еще во время ожидания финала, выплескивающихся наружу эмоций котел арены и появляющиеся из темного тоннеля один за другим его участники. Джастин Гэтлин, которому свистят и «букают» примерно так же, как российской пловчихе Юлии Ефимовой (две допинговые дисквалификации, отбытые в карьере, — это в соответствии с модным трендом пятно позорнейшее), ушел в себя, сосредоточен и грозен. Усейн Болт в полумраке идет с опущенной головой, словно читая молитву, а попадая в свет прожекторов, распахивает широко руки, обнимая весь мир, и улыбается, как заслуженный артист на собственном бенефисе. И по его виду никогда не скажешь, что вот-вот грядет жестокая схватка, в которой столько поставлено на кон.
Снова гробовая тишина перед стартом и забег с такой изощренной драматургией, что его надо обязательно показывать тем, кто не верит, что у молниеносных стометровок в принципе могут быть сюжеты.
Снова отстающий при запоздалом, как будто бежать не сто метров, а марафон, рывке с колодок Болт — и Гэтлин, мчащийся ураганом вперед. Снова после трети дистанции ямаец в аутсайдерах восьмерки, а после половины где-то в серединке — и возникает ощущение, что правы те, кто предрекал ему, богу спринта, крушение. В Лондоне его не случилось — случится теперь, потому что чувствуется же, как ему тяжело, как отказываются работать ноги.
И снова этот спурт где-то за три десятка метров до финиша — притом, что стометровка никаких спуртов вроде бы не предполагает, так как вся по определению спурт и есть. Но он же реальность — этот невероятный спурт, который оставляет позади, и далеко позади только что узревшего перед собой золотой блеск, в который уже раз оказавшийся миражом, Гэтлина.
Снова фирменный удар по груди в момент пересечения линии. Снова короткий и равнодушный взгляд на табло: результат — 9,81 — здорово не дотягивает ни до его рекорда мира — 9,58, ни даже до лондонского олимпийского рекорда — 9,63, но какое тут кому дело до цифр? Снова не круг почета, а круги в лучах обожания: селфи чуть ли не со всеми, кому посчастливилось пробраться вплотную к дорожке, позы для фотографов, в том числе поза легендарная — лучника, натягивающего стрелу, чтобы пустить ее куда-то вдаль — в вечность, в историю.
Но было и кое-что другое, отличавшее эту стометровку от стометровок пекинской и лондонской. После тех он только запускал стрелу в вечность. Сейчас про вечность говорил, напоминая о том, какой план поставил перед собой в Рио: как в 2008 и 2012-м выиграть три золота, на стометровке, двухсотметровке и в эстафете, — и закончить. «Кто-то из вас, ребята, сказал, что я имею шанс стать бессмертным,— смотрел Усейн Болт на окруживших его репортеров.— Еще две медали — и можно уходить. Бессмертным». Неужели он думает, что, если все же прошляпит какую-то из двух оставшихся пока не добытыми наград, что-то в этом плане изменится?
