Для этих детей 1 сентября не стало никаким праздником, а было обычным будничным учебным днем, к тому же грустным. Потому что пойти в обычную школу, где сегодня праздничные линейки, цветы и воздушные шары, они очень хотят, но не могут из-за отсутствия регистрации. А в своей они учатся до тех пор, пока ее в очередной раз не закроют. Корреспондент “Ъ” ЕКАТЕРИНА ИВАЩЕНКО встретила 1 сентября в компании детей беженцев из Сирии, которые живут в Ногинске и изучают русский язык в школе, созданной комитетом «Гражданское содействие» и УВКБ ООН.
Фото: Полина Рукавичкина / «Гражданское содействие»
Фото: Полина Рукавичкина / «Гражданское содействие»
Фото: Полина Рукавичкина / «Гражданское содействие»
Полтора часа на электричке от Москвы. Город Ногинск. Ветхое здание позапрошлого века. Нет, это не местная достопримечательность. Сто с лишним лет назад здесь жил чиновник, который отправлял на этап заключенных из местной тюрьмы. СИЗО на улице Толстовской есть и сейчас — изолятор отделен от жилого дома забором с колючей проволокой. В одной половине жилого дома коммунальные квартиры, во второй — пара классов школы для детей сирийских беженцев, которых из-за отсутствия регистрации не берут в обычные учебные заведения. Перед крыльцом стоит обитая линолеумом покосившаяся скамейка. На ней сидят девочки в хиджабах, а это означает, что я пришла в нужное место.
— Привет, а школа здесь? — на всякий случай уточняю я. Со мной здороваются и кивают головой.
Прохожу в замызганный темный подъезд. За мной вбегают быстро говорящие на арабском дети и открывают нужную дверь. В школе светло и чисто, свежий ремонт. Всего здесь работают четыре педагога. Они преподают русский, арабский и английский языки и математику.
Здесь нет классов и школьной программы в традиционном понимании, а значит, нет и календаря каникул: 31 августа учатся точно так же, как 1 сентября. Есть три группы учеников — две младшие (по семь-восемь детей от 5 до 9 лет) и одна старшая (восемь учеников от 9 до 13 лет). Школа свободного посещения, за неуспеваемость из нее не отчисляют, поэтому на занятия дети ходят по желанию. Но желание есть: русский язык очень нужен. Просто не все могут учиться. У кого-то родители вынуждены покидать страну из-за проблем с документами, кто-то решает попытать счастья в Европе — например, год назад многие сирийские семьи уехали из Ногинска в Норвегию. Есть и более банальные причины: они касаются мальчиков, которые бросают школу, чтобы работать.
Еще в XIX веке в Ногинске было построено крупное текстильное предприятие — Богородице-Глуховская мануфактура, которая закрылась в 1990-х. Тогда же, в 1990-х, бизнесмены из сирийского Алеппо, которые на родине занимались швейным производством, приехали сюда и частично восстановили производство. Когда в Сирии началась война, они вывезли сюда своих родственников, друзей, знакомых друзей. Так за последние четыре года в Ногинске возникла большая сирийская диаспора. По примерным оценкам правозащитного комитета «Гражданское содействие», всего в России может находиться около 10 тыс. сирийских беженцев, а в 100-тысячном Ногинске — до 2 тыс. человек. Семьи у сирийцев большие, по пять-семь детей — перед ними невольно встал вопрос школьного образования.
По данным российских чиновников, год назад на территории РФ находились 12 тыс. граждан Сирии. Лишь 2 тыс. сирийцев получили в России временное убежище.
Фото: Полина Рукавичкина / «Гражданское содействие»
Без регистрации по месту жительства получить его оказалось невозможно. Оформить же регистрацию, не имея легального иммиграционного статуса, тоже нельзя. Часть сирийцев находится на положении нелегальных мигрантов: такие семьи ежедневно под угрозой штрафа и депортации. Некоторые находятся в процедуре получения статуса. Другие уже получили временное убежище и технически могут получить регистрацию, но хозяева квартир, у которых они снимают жилье, отказывают им в поддержке. Комитет «Гражданское содействие» пытался в судебном порядке добиться отмены приказа Минобрнауки от 22 января 2014 года, который ставил прием детей в школы в зависимость от наличия у детей и их родителей регистрации по месту жительства. Год назад Верховный суд согласился с требованием правозащитников. «Но в реальности все осталось по-прежнему,— пояснили “Ъ” в комитете.— Городское управление образования грозит директорам школ выговорами за прием сирийцев. Это противозаконно, мы месяцами боремся за право каждого ребенка посещать школу. За последний учебный год в школы города и окрестностей пошли только 3 сирийских ребенка из более 60 детей».
Чтобы сирийские дети, лишенные возможности пойти в местные школы, не остались совсем без образования, в декабре 2014 года сирийский активист Муиз Абу Алджадаил собрал со своей диаспоры средства и арендовал половину частного дома в центре Ногинска. Он нашел учителей, и они вместе начали проводить занятия для детей по русскому и арабскому языкам. С января 2015 года дальнейшую аренду дома оплачивал комитет «Гражданское содействие», который летом 2015 года организовал для ногинских сирийцев постоянные языковые курсы. Поскольку Муиз, по его словам, арендовал помещение как частное лицо, в местном управлении по вопросам миграции возникли вопросы к нему и к хозяйке дома. После разговора с представителями власти она попросила сирийцев покинуть дом. В марте 2016 года школа снова заработала по новому адресу — рядом с СИЗО.
Трудности русского
11 утра, начало занятий. Первым делом захожу в начальный класс. Большая классная доска, шесть парт, стены, увешанные картинками с русским алфавитом. Русские имена и отчества дети не запоминают: для них все педагоги — «утительницы». Учитель младших классов Елена Дроздова по профессии журналист, сейчас получает педагогическое образование. Объявление о поиске учителя русского языка для сирийских детей она увидела в интернете — как раз сидела без работы и решила попробовать.
— По фамилиям я детей не называю. Семьи многодетные, поэтому учиться приходят братья и сестры,— рассказывает Елена.— А еще они все примерно из одного и того же места, поэтому у них одинаковые фамилии. Почти все мои дети — Аль Ноэми или Мухаммед.
Фото: Полина Рукавичкина / «Гражданское содействие»
Елена учит детей всему, но в первую очередь русскому языку. По ее словам, это сложно из-за того, что в арабском совсем другая манера письма и произношения. «И уровень у детей разный. В одной группе могут быть дети разных возрастов. Не надо забывать, что они пережили войну,— напоминает Елена.— У старшей группы хорошие успехи, а у меня малыши. Некоторые из них здесь первый раз пошли в школу. Вещи, которые наши дети могут делать в пять-шесть лет,— вырезать, клеить, рисовать, мои делают с трудом. В прошлом году один просто засыпал — не выдерживал урока, а в этом году сидит и внимательно слушает. Самое главное для меня — научить их читать, потому что это азы самообразования».
Урок, на который сегодня пришли семь человек, начинается с повторения гласных. Гласные детям даются, но задача усложняется, когда «утительница» просит к каждой гласной присоединить согласную, а потом разобрать, из каких букв состоит произносимый педагогом слог. Помогая друг другу решить непростую задачу, дети говорят между собой на арабском. Когда педагог переходит к скороговоркам, кажется, что им ни за что не справиться. Но в итоге к концу урока у всех почти отскакивает от зубов трудное «Шла Саша по шоссе и сосала сушку».
На перемене дети просят меня произнести для них по слогам страшное и длинное слово из учебника — «фран-цу-жен-ка». Им трудно даются русские звуки «ц» и «ч», которых нет в арабском, именно поэтому так сложно произнести русское слово «учительница». Но сдвиги есть: урок за уроком, неделя за неделей дети начинают осваивать язык. Со мной они говорят на русском бойко, периодически переходя на арабский или уточняя слово друг у друга.
— Что вам нравится в России? — спрашиваю я.
— Снег,— хором отвечают дети.
— А вы хотите в обычную школу?
— В большую? Конечно, там же много детей!
— А как складываются у вас отношения с другими детьми, есть русские друзья?
— Есть хорошие дети, а есть плохие,— серьезно объясняет мне 13-летняя девочка.— Кто-то говорит, что мы плохие, а с другими мы дружим.
— А обратно хочешь уехать?
— Да, но только когда там станет поспокойнее. Я новости не смотрю, но родственники звонят и рассказывают, что там сильные бомбежки. Сама я этого не помню: мы уехали, когда война еще не сильная была,— говорит девочка, которая в Ногинске живет уже три года с родителями и младшим братом. Две ее старшие сестры на момент начала войны вышли замуж и остались в Сирии.
Хиджаб или школа
Перемена закончилась. Занятие в старшей группе начинает московский педагог с огромным стажем Елена Лебедева. Объявление о работе она также увидела в интернете, идея ей показалась интересной, и она с удовольствием взялась за работу. На уроке всего пять ребят — две девочки и три мальчика, явно более спокойные, чем бойкие «первоклассники». Они пишут диктант и читают наизусть Есенина, но самым сложным пока считают склонение по падежам — и еще не понимают, зачем в слове «солнце» писать букву «л», если она не произносится.
Фото: Полина Рукавичкина / «Гражданское содействие»
На перемене девочки из старшей группы держатся отдельно от мальчиков. Норе и Гуфран по 12 лет, они уже в хиджабах. Других подруг у них нет, а кроме того, по достижении определенного возраста девушка может появляться в общественных местах только в сопровождении отца или брата. Исключения — школа и магазин. На мой вопрос, как поступить, если примут в «большую» школу, но не разрешат ходить туда в хиджабе, они отвечают, что выбор вполне однозначен и он не в пользу школы. До сих пор никаких проблем с тем, чтобы следовать требованиям религии, у них не было — даже мясо семья покупает в халяльном магазине, который открыл их соотечественник. На традиционный школьный вопрос «Кем вы хотите быть после школы?» дружно пожимают плечами: «Мы не будем работать, у нас женщины не работают».
Почти идеально говорят на русском языке братья Нур и Омар 11 и 14 лет. Впереди у них радостное событие: у них все в порядке с документами, русский язык они за три года хорошо выучили и с сентября вместе пойдут в местную школу. Правда, она находится далеко — за городом, но туда их направили чиновники местного управления образования: в ногинских школах мест нет. Конфликтов с местными школьниками Нур и Омар не боятся: «Вначале всякое было, один раз я даже подрался с русским мальчиком. Но сейчас все хорошо, у нас есть русские друзья»,— говорит Омар.
«В связи с устранением обстоятельств»
Хамида Батул три года назад вместе с двумя детьми и мужем приехала сюда из Алеппо. У нее профессиональное образование: она учитель английского языка в младших классах. И одна из немногих сирийских женщин, которые работают в России, да еще и по специальности: преподает арабский и английский языки младшим группам. Первый год Хамида жила в России без документов, на второй год получила временное убежище, но в нынешнем году ей в продлении убежища в России отказали «в связи с устранением обстоятельств, послуживших основанием для предоставления временного убежища». Так получилось, что эта официальная бумага пришла в школу вместе со мной, и теперь Хамида должна решить, что ей делать дальше. Уезжать она точно не собирается, юристы «Гражданского содействия» уже готовятся помочь ей оспорить отказ в суде.
Фото: Полина Рукавичкина / «Гражданское содействие»
Ирина Гвоздева преподает русский в той же школе, но уже для взрослых иностранцев. К ней отдельно ходят мужчины и отдельно — женщины: вместе взрослым мужчинам и женщинам находиться нельзя. Мужчины в основном работают, женщины сидят дома и воспитывают детей. «Взрослые занимаются по 20 часов в неделю,— рассказывает Ирина.— Мужские группы по семь-восемь человек. Женщинам сложнее: им не с кем детей оставить, поэтому на занятия ходят по четыре-пять человек. Взрослые приходят поговорить на русском языке, проработать жизненные ситуации — как пойти в банк, как позвонить в поликлинику. Сюда сирийцы приезжают к своим и сразу начинают говорить на арабском, а это усложняет процесс изучения языка». Чтобы выйти из языковой зоны комфорта, Ирина рекомендует своим ученикам знакомиться с русскими девушками, переписываться на сайтах знакомств, слушать русские песни. «Те, кто планирует остаться в России, хотят жениться на русских,— говорит Ирина.— На днях позвонил один мой ученик и поблагодарил: благодаря моим урокам он познакомился с русской девушкой, и она похвалила его знание языка».
Взрослые часто рассказывают ей про войну и погибших близких, показывают фотографии из довоенной жизни дома. И тогда школа превращается в небольшой реабилитационный центр, где можно рассказать о своих проблемах и попросить совета. Сюда также приезжают и московские сотрудники «Гражданского содействия»: консультировать беженцев по получению убежища и другим миграционным вопросам. Школа еще и место встреч сирийцев Ногинска и раздачи гуманитарной помощи — в основном от неравнодушных граждан. По периметру стен в «классах» в ряд стоят пакеты с продуктами. Вечером, разобравшись с учебными и другими делами, мужчины и женщины с детьми не торопятся расходиться: не спеша беседуют друг с другом, с учителями и волонтерами, общаются во дворе и лишь потом забирают пакеты с мукой и сахаром и уходят домой. Дети, собрав тетради, спешат с ними. 1 Сентября у них не будет: в «большую» школу им нельзя.