Размытое поколение
Ольга Филина ознакомилась с выводами российско-китайского социологического исследования о ценностях молодежи двух стран
Пытаясь понять, каким путем развития готова идти российская молодежь — западным или восточным, социологи внезапно выяснили, что она вообще предпочитает стоять на месте. Почему, разбирался "Огонек"
Политический заказ на формирование "российской нации" внес оживление в ряды социологов. После наскучивших опросов о настроениях россиян в кризис появилась санкционированная возможность обратиться к вечному и изучать, кто мы такие.
Необычайно кстати Институт социологии РАН презентовал готовившееся несколько лет совместное исследование российско-китайской группы ученых о ценностях молодежи двух стран и лелеемых ими мечтах. Тут-то и выяснилось сенсационное: оказывается, мы похожи на китайцев.
— И в России, и в Китае молодежь больше привержена индивидуализму и больше интересуется инновациями, чем представители старших поколений,— пояснил Ли Пейлинь, вице-президент Китайской академии общественных наук.— Но при этом в обеих странах молодые люди явственно выступают за солидарное общество и сильное государство. Кроме того, и у российской, и у китайской молодежи сильно выражено чувство национальной идентичности, связанное с гражданственностью. Можно сказать, что молодые люди обладают развитым национальным самосознанием.
Российские коллеги так прониклись заявлениями товарища Ли Пейлиня, что в какой-то момент начали оговариваться и вместо фразы "совместное российско-китайское исследование" произносить "совместное советско-китайское исследование". Такие оговорки свидетельствовали не только о возвращении большого стиля в науку, но и о смене вектора в поиске друзей. Если раньше нам хотелось быть похожими на Европу, то теперь Китай оказывается более удобной точкой сравнения.
— Американские и европейские мечты хорошо изучены,— резюмировал Михаил Горшков, директор Института социологии РАН.— А вот "российская" и "китайская мечта" остаются до сих пор малоизвестными: из каких компонентов они состоят, как влияют на поведение людей — все это открытые вопросы. Не в последнюю очередь именно поэтому нам было важно поработать вместе с китайскими коллегами, поискать совместные ответы.
Большинство найденных ответов — как о компонентах мечты, так и о ценностях молодежи,— потрясли аудиторию восточной новизной. Впрочем, здесь стоит отметить, что, в отличие от поиска общих ответов, поиск общих вопросов проходил тяжело: оказалось, что для двух наших обществ невозможно составить единую анкету-опросник, пригодную для выяснения социальных настроений. Чтобы выведать у китайца, как он относится к "сильной руке", нужна одна формулировка вопроса, а чтобы то же самое узнать у русского — совершенно другая. Парадоксальным образом оказывается, что "китайцами" мы становимся только тогда, когда получаем опросник, построенный на европейский манер. А получи мы китайский опросник (где зрелость национальной идентичности населения измеряется, например, вопросом: "Вы хотели бы быть китайцем в следующей жизни?"), вероятно, тут же почувствовали бы себя европейцами. Что поделаешь: хоть мы и привыкли говорить Европе назло, все-таки и говорим, и различаем добро-зло в общих с ней координатах.
Туда не ходить
Результаты исследования между тем неумолимо настаивали: мы не европейцы. Этот пункт, похоже, должен был стать отправным в поиске идентичности российской нации. Он подтверждался тем фактом, что 48 процентов молодых россиян признаются в отсутствии близости с общностью "европейцы" и только 18 процентов юношей и девушек, по собственным словам, ее ощущают. "Причем — как поясняют авторы исследования,— этот показатель намного выше, чем остальные отрицательные идентичности". (Заметим, однако, что предложить юным россиянам назвать себя "китайцами" никто не решился — все остальные, помимо "европейцев", варианты ответа на вопрос о самоидентификации были построены на единстве вероисповедания, малой родины, профессии и проч.)
— Также нам удалось выяснить, что мечты российской молодежи о лучшем будущем для страны уже не связаны однозначно с западным вектором,— дополнила картину мира Светлана Мареева, старший научный сотрудник Центра комплексных социальных исследований Института социологии РАН.— Более половины опрошенных нами молодых людей признались, что не поддерживают западный путь развития. У них силен запрос на "особый путь", специфически российский.
Это открытие сопровождает удивительная закономерность: чем более образован молодой человек, тем меньше он верит, что западный путь развития в России вообще возможен. Факт, противоречащий обывательской интуиции, тут же породил объяснительные гипотезы. По мысли авторов исследования, многие знания приносят многие печали: если необразованные слои ассоциируют "западные ценности" с обществом потребления и считают, что его в России можно развить и усовершенствовать, то образованные уже что-то понимают про институты и нормы общественной жизни, которые сформировали "западный путь" и которые сложно привить современной России. Легко заметить, что в этом случае выбор "особого пути" происходит не от осознания своей силы, а скорее от осознания бессилия после всех неудач, постигших страну на пути встраивания в европейский мир с 1991 года. Молодое поколение, ровесники "новой России", волей-неволей оказывается, если следовать такой интерпретации, жертвой очередного социального эксперимента, научившего, что "на Запад" ходить опасно.
Попытки, пользуясь случаем, перенаправить его на Восток, однако, тоже не предвещают больших успехов. Хоть академик Ли Пейлинь и заметил, что россияне, как китайцы,— за сильное государство и солидарное общество, дальше деклараций у российской молодежи эти настроения не простираются. Да, в целом наши юноши и девушки за справедливость, солидарность и прочее, но при этом всерьез не занимаются ничем таким, что бы способствовало построению социального и справедливого общества. Как признались авторы исследования, для молодежи особенно ценны индивидуализм и самореализация, которые влекут за собой почти полную деполитизацию и отстранение от общих проблем. И уж совсем печальное открытие: молодые люди вовсе не собираются жертвовать собой, чтобы построить сильное государство. Более того, они вообще не слишком заинтересованы включаться в эту "великую стройку". "Важным и несколько неожиданным результатом исследований является тот факт,— значится в резюме российско-китайского труда,— что почти половина городской молодежи склоняется к экстенсивному использованию страной имеющихся природных ресурсов — пути, который может принести краткосрочный результат, но в долгосрочной перспективе не обеспечивает ей стратегических преимуществ..." Проще говоря, образованная городская российская молодежь считает, что она должна самореализовываться и искать счастья, а страна — развиваться по инерции, как-нибудь не за счет людей (потенциально — молодежи), а за счет нефти. И вот как раз это будет очень справедливо. Заметим, что в таком мироощущении молодых людей тоже видны последствия социальных экспериментов — только уже не 1991 года, а всего советского времени. "Прежде думать о Родине, а потом о себе" несколько наскучило еще бабушкам и дедушкам современных 18-30-летних.
Таким образом, социологи, желая показать "особость" российского вектора развития, вдруг продемонстрировали, что "особость пути" в интерпретациях молодежи очень похожа на потерю всякого пути вообще. Ни на Запад, ни на Восток, ни назад, ни вперед, а в головах — эклектика из наскоро выученных исторических уроков.
"Особость пути" в интерпретациях молодежи очень похожа на потерю всякого пути вообще. Ни на Запад, ни на Восток, ни назад, ни вперед, а в головах — эклектика из наскоро выученных исторических уроков
Все здесь и сейчас
Эклектику в головах молодых исследователи аккуратно называют "гетерогенностью молодежи". Мол, среди российских 18-30-летних встречаются приверженцы самых разных точек зрения на идеальное социальное устройство, более того, часто одни и те же респонденты дают взаимоисключающие ответы (например, хороша и демократия, и сильная рука). Интересно, что китайская молодежь тоже эклектична, но не более, чем предписывает линия партии: в экономике и частной жизни — разнообразие, в политике — однопартийность и глас народа. Корень гетерогенности в молодежных средах двух стран оказывается разным: у нас она черпает силу из разочарований, у китайцев — из прагматизма. Соответственно и "китайская мечта" отличается от "российской". Средний китаец больше думает о "микроуровне" — о том, как улучшить свое положение и положение близких, а средний россиянин почти сразу переходит на "макроуровень", забывая о прагматизме и мечтая попасть в такую страну и такое общество, где все устроено очень хорошо и справедливо. Между "макро" и "микро" у нас образуется характерный зазор, делающий мечту плохо осуществимой, а декларации — не совпадающими с жизненными практиками.
— Все наши межстрановые исследования показывают, что у российской молодежи значительно слабее, чем у молодежи из западноевропейских стран, выражена ценность "заботы о других",— рассказывает Владимир Магун, завлабораторией сравнительных исследований массового сознания НИУ ВШЭ.— Поэтому желание жить в солидарном обществе осуществляется скорее путем бегства в уже существующее и более или менее солидарное западное общество, чем работой над созданием этого общества у нас. Отказ от реализации "западного пути" в самой России, таким образом, вряд ли сделает нас "солидарнее" и ответственнее.
По сумме имеющихся выводов российская молодежь с трудом претендует на роль авангарда модернизации, рожденного, чтоб сказку сделать былью. Ряд исследователей из-за этого настаивает, что "молодежи" в России нет в принципе — ни как отдельной социальной группы со своими ценностями, ни как прорывного поколения, предъявляющего новые запросы государству и обществу. Есть люди, не достигшие 30 лет, но в целом — такие же, как и все. Вот и ученые из Института социологии РАН тонко намекают: "Расхождение системы ценностей молодежи и самого старшего поколения россиян некритично". И в большей степени потому, что "системы ценностей" не прослеживается ни там, ни там.
Впрочем, некоторые особенности помимо индивидуализма у современной молодежи есть — она довольна настоящим. При ответе на вопрос: "В какое время вы хотели бы жить?" — именно в этой возрастной группе перевешивает вариант "в путинскую эпоху".
— Похоже, мы имеем дело с поколением оптимистов, которое вполне радо настоящему и не рвется ни в какое будущее,— считает Лариса Паутова, директор проектов ФОМ.— Запрос на перемены, на социальные реформы очень вялый. Обостряя, я однажды даже назвала современных молодых "поколением аутистов", потому что они очень зациклены на себе — своем досуге, кругозоре, обучении, общении — и очень мало смотрят вокруг. И перемен в их настроениях, сколько ни пытаемся, пока не можем обнаружить. Есть некоторые основания полагать, что новое проявится только в самых-самых молодых, ровесниках тысячелетия, для которых "Путин был всегда". Как показывают предварительные наблюдения, им "настоящее" все-таки может наскучить.
Может, тогда и начнется у России будущее: особый не особый, а все-таки путь.
Опрос
Надвое сказали
И российская, и китайская молодежь часто дает взаимоисключающие ответы: хочет и сильного лидера, и стабильной демократии
