скандал музей
Одним из самых громких реституционных процессов 90-х стало возвращение Германии витражей XIV века, украшавших церковь Девы Марии (Мариенкирхе) во Франкфурте-на-Одере. В 1945-м они вместе с другими произведениями искусства были конфискованы советскими войсками. Бесследно исчезли 6 из 117 фрагментов, остальные оказались в запасниках Эрмитажа, откуда и вернулись на родину. Местонахождение шести оставшихся витражей долго считалось неизвестным. Однако все это время они лежали в хранилищах ГМИИ имени Пушкина. Об этом бывший ученый секретарь музея АНДРЕЙ ВОРОБЬЕВ рассказал СЕРГЕЮ Ъ-ХОДНЕВУ.
— Как в документах зафиксировано появление шести витражей в ГМИИ?— Они были записаны в инвентарные книги скульптуры особого фонда (а не декоративно-прикладного искусства). Очевидно, это предположение, хранители понимали некую особую художественную ценность этих вещей. А в 1963 году все вещи из особого фонда перевели в Архив художественных произведений Министерства культуры СССР, который находился в Загорске,— все пресловутые перемещенные ценности. В том числе и витражи.
— А когда вы увидели эти витражи?— В 2001 году, когда Архив художественных произведений вывозился из Лавры, витражи вернули в хранилища ГМИИ. Я тогда работал научным сотрудником в отделе западноевропейского искусства. В начале осени 2001 года Ольга Дмитриевна Никитюк, хранитель скульптуры на тот момент, решила мне их показать, зная, что я интересуюсь витражами,— в ГМИИ вообще-то хранится достаточно крупная коллекция витражей XVI-XVIII веков. Мы вытащили их из подвала, развернули, положили на стол — и стало очевидно, что это нечто очень значительное, при том что 40 лет никто всего этого не видел. Лично мне с самого начала казалось, что вещи безусловно подлинные и безусловно ранние, хотя мнения у коллег были самыми разными.
— Вы поставили руководство в известность об этом предположении?— Уже в конце 2001 года я задумал сделать выставочный каталог всех наших витражей, а для этого в любом случае надо как-то обозначить научную ценность предметов. И выходило, что единственным аналогом вот этим шести витражам на территории России теоретически может быть только комплекс витражей Мариенкирхе, хранящийся в Эрмитаже. Тогда как раз было принято решение об их возвращении, а эрмитажные работники отреставрировали и выставили 15 из своих 111 стекол. Я поехал в командировку на эту выставку, и, когда я увидел те витражи, никаких сомнений не осталось. Я буквально на следующий день сообщил все Ирине Александровне Антоновой. Вскоре после этого собрали реставрационный совет, достали витражи, их видели многие специалисты-реставраторы, но вопрос о происхождении предметов при этом никто не поднимал, он словно повис в воздухе — и вскоре директором мне было сказано: "Все, мы эту тему закрываем, потому что если мы эти вещи будем показывать или даже реставрировать, то их у нас отберут, а я этого не хочу". Так они и лежат с тех пор. Я много раз предлагал их отреставрировать, включить в музейный каталог, но всегда получал категорически отрицательный ответ.
— Может ли быть, что вы ошиблись, предположив, что это витражи Мариенкирхе?
— Не может. Эти вещи видели ведущие специалисты, по известным соображениям я не могу назвать их имен — я им показывал витражи на свой страх и риск тайком от начальства — и у них никаких сомнений не было.
— Зафиксирован ли общий вид комплекса витражей Мариенкирхе в его первозданном виде?
— В 1826-1830 годах мастерская Карла Фридриха Шинкеля реставрировала эти витражи. Естественно, тогдашние представления об изучении средневекового искусства сильно отличались от современных, и витражи вставили обратно в произвольном порядке. В таком виде они и просуществовали до 1943 года. Иконографическую программу начали изучать в 1912 году, сохранились довоенные фотографии витражей. Теоретически шесть пропавших витражей могли располагаться по-другому, чем в последней, эрмитажной, реконструкции первоначального вида комплекса, но по сюжетам они подходят.
— А что это за сюжеты?— Три из них относятся к истории Адама и Евы, два — к истории Ноя, еще один — декоративный, так что, скорее всего, они располагались в первом, бытийном, окне.
— Эти витражи соответствуют довоенным фотографиям?— Да, соответствуют, но дело даже не только в совпадении изображений — специалисты оценивали все, включая коррозию на металле, степень деформации стекла. Вдобавок эти витражи абсолютно такого же размера, что и остальные.
— Как и когда могло произойти разделение витражей?— По эрмитажным актам известно, что 20 августа 1946 года прибыли 111 витражей. Видимо, остальные шесть просто оказались в отдельном ящике. Понимаете, когда их грузили в эшелоны советские войска, уже не было известно, что это комплекс Мариенкирхе, поэтому никакой нужды этот ящик держать вместе с остальными в принципе не было. Он мог совершенно спокойно попасть отдельным списком в Москву. В инвентарной книге Эрмитажа витражи, например, были записаны просто как некая композиция с искушением святого Антония — и они в таком виде пролежали до 1998 года.
— То есть и эрмитажный набор не был правильно идентифицирован?— Не был. Сюжеты были определены правильно только частично, не было датировки. И так было до 1998 года.
— В данный момент вы в ГМИИ уже не работаете?— Еще в начале июня я был ученым секретарем музея. Теперь действительно не работаю, причем ушел не добровольно, а был уволен, и даже по статье. Три месяца (всю весну) я провел на стажировке по музейному менеджменту в Германии. Директор Антонова, естественно, об этом знала, но отпускать меня не хотела, в итоге мне пришлось оставить заявление об отпуске на это время. Но потом на мое отсутствие составили акт, представив дело как злостные прогулы, и меня уволили. Думаю, теперь этот вопрос придется решать через суд.
— Вы связываете свое увольнение с витражами Мариенкирхе?— Не думаю. Причины, скорее, в общем нежелании директора поддерживать те новые начинания в развитии музейного дела, которые пришли сюда в самое последнее время. Но психологически мне даже легче как бы со стороны говорить, что эти витражи хранятся именно в музее, а не пропали, несмотря на несогласие с позицией директора, будучи сотрудником музея, обнародовать это я считал для себя невозможным.
— И тем не менее ваша позиция насчет витражей не совпадала с позицией Ирины Антоновой.
— Ирина Александровна принципиально против возвращения витражей. На самом деле и я против. Но я считаю, что мы не имеем права скрывать то, что у нас есть. Это нелепо, это ничего не дает ни в сфере наших отношений с Германией, ни в сфере музейного и культурного сотрудничества, да и самим памятникам это ничего не дает. Представьте, если комплекс в Мариенкирхе будет восстановлен,— что же, на месте этих шести витражей будут дыры? Но это еще не самое главное, можно по имеющимся изображениям их как-то восполнить. Самое главное, что научная общественность о существовании этих витражей не знает! И вот это, на мой взгляд, совершенно ненормально.