Шведская модель: дом на обочине

О том, что такое шведский социализм, у нас заговорили тогда, когда стало ясно, что спасать родной социализм, нечеловеческими усилиями приделывая к нему человеческое лицо, уже поздно. Советский социализм умер. А шведский живет и сейчас, несмотря на хвори и недуги. И расставаться с ним не хотят не только живущие на социальные пособия маргиналы, но и оплачивающие их вполне сытую жизнь шведские буржуи.

"Мы пойдем другим путем"

"Настоящий хороший дом не знает привилегированных или униженных, в нем нет ни любимчиков, ни пасынков. Здесь никто не смотрит на другого сверху вниз, никто не пытается нажиться за счет других, а сильные не издеваются над слабыми. В этом доме правят равенство, забота, сотрудничество, взаимопомощь" — так в 1928 году охарактеризовал суть "общества его мечты" социал-демократ Пер Альбин Ханссон. В 1932 году, став премьер-министром Швеции, он принялся воплощать этот образ "народного дома" в жизнь, постепенно создав для шведов систему, которую мы называем шведским социализмом, или шведской моделью.

Образ этот появился в тяжелые 20-е годы, когда шведы буквально боролись за выживание. В сентябре 1921 года социал-демократы впервые заговорили об обществе всеобщего благосостояния, о так называемом третьем пути, проходящем по кромке социализма и капитализма: "Мы боремся не за диктатуру рабочего класса, не за то, чтобы одно угнетение сменить другим. Мы боремся за то, чтобы на прочных основах демократии и при поддержке большинства населения обеспечить равноправие угнетенным общественным классам — с тем, чтобы в конце концов вообще упразднить классы и превратить Швецию в надежный дом для всех шведов. Все шведские дети должны получить равные возможности, всем нашим сыновьям и дочерям надо гарантировать не только хорошее содержание, но и возможность наслаждаться жизнью, использовать все лучшее, что у нас есть. Швеция — для ВСЕХ шведов!"

Социал-демократы называли предложенную ими общественную модель то "гражданским домом", то "народным домом", то "общим домом". Для шведов слово "дом" всегда было связано со всем лучшим в жизни. К тому же в 20-е годы с мечтой о собственном доме в прямом смысле этого слова жило две трети населения: с жильем было напряженно. Светлая картинка "общего дома" пришлась как нельзя кстати.

К 30-м годам идея окончательно выкристаллизовалась и поселилась в сердцах большинства шведов. "Основа народного дома — единство и солидарность. Это как в семье: все помогают друг другу и всем делятся. Мы хотим, чтобы наше существование было подстраховано, надежно — от колыбели до могилы. Национальные богатства будут перераспределяться от богатых к бедным путем налогов. Отвечать за это должен общественный сектор, государство и коммуны (муниципалитеты)",— писали газеты.

Лозунги быстро воплощались в жизнь. В 30-е годы в Швеции были введены детские пособия для семей с нетрудоспособными родителями (с 1948 года они выплачиваются всем семьям без исключения), увеличены отпуска (сейчас они составляют пять недель), повышены зарплаты. "Народный дом" приступил к исполнению и самого заветного желания шведов — о доступном жилье. Это, кстати, сыграло огромную роль в формировании нового общества, где каждый чувствовал себя окруженным заботой. Чистое, просторное жилье стало символом шведской модели. Квартиры были оснащены всем необходимым. И до сих пор все жилье предоставляется гражданам максимально обустроенным — с холодильниками, стиральными и посудомоечными машинами, электроплитами, кладовками и встроенными шкафами. В новых квартирах обязательно есть гостиная. "Шведы, которые раньше дневали и ночевали на кухне, теперь должны были учиться общаться в гостиных, обставленных стильной легкой мебелью. Кухня превратилась в 'уголок' или даже в 'лабораторию', ее сознательно уменьшали, вытягивали в длину — чтобы и присесть было негде",— пишет шведский историк Герман Линдквист. Иногда вместо кухни вообще оказывалась дверь лифта, на котором можно было спуститься в ресторан.

Бунтарские настроения, охватывавшие мир, обходили Швецию стороной. Когда на больших дорогах разыгрывались военные страсти, "шведский дом" был "хатой с краю". Нейтралитет становился козырной картой. Благодаря ему, сохранив и даже приумножив свой экономический потенциал в годы общеевропейских бед и разрушений, Швеция успешно завоевала новые рынки сбыта в Европе и Америке. Население становилось все более обеспеченным и менее революционным. Радикальные идеи о национализации промышленности уступали место мыслям о рыночной экономике. Как объяснял премьер-министр Швеции Пер Альбин Ханссон, шведы решили "не забивать корову капитализма", а доить ее на благо народа.

Идеологической основой "третьего пути" стала мысль о строительстве в отдельно взятой стране общества всеобщего благосостояния. Вернее, общества равных... в воздержании. В пуританской стране, где религия долгое время проповедовала сдержанность, умеренность и неприличие "шика", богатые относительно спокойно восприняли требования, сводившиеся к краткой формулировке: "Надо делиться". В основу этой "модели" легло Сальтшебаденское соглашение 1938 года: традиционные противники — профсоюзы и работодатели — взяли на себя обязательство цивилизованно и мирно решать все споры и конфликты. После этого была создана самая всеохватывающая в мире налоговая система.

Война выскочкам, мир середнячкам

Поначалу все шло прекрасно. В стране наблюдались стремительный рост производства, удивительная стабильность. Успех закрепило в 60-е годы правительство Таге Эрландера, приняв законы, защищавшие население от стихии рынка. Знаменитая политика выравнивания доходов вытащила из трясины депрессивные районы и убыточные области. До сих пор в Швеции взимается так называемый налог Робин Гуда, ненавидимый благополучными муниципалитетами (коммунами): богатые коммуны часть своих доходов отдают на покрытие дефицита коммун бедных, чтобы те могли поддерживать уровень жизни своего населения на "среднешведском" уровне.

К 60-м годам уравниловка установилась буквально во всех областях жизни. Народ перешел с "вы" на "ты", и даже старушки требовали обращаться к ним "по-новому" — как тогда говорили, "в единственном числе". Зарплаты и пособия, пенсии и коммунальные услуги — все было подстрижено под гребенку. Много и успешно работать стало невыгодно: чем больше человек получает, тем больше отдает "бездельникам". Заодно "построили в линейку" и подрастающее поколение. Но принцип "одинаковые требования ко всем детям" спустя несколько десятков лет привел к плачевным результатам. Чтобы не обидеть и не выделить никого из детей, им отказывали в праве на проявление исключительных способностей. Спецшколы были практически изжиты, оценки ставили лишь в старших классах. "Выскочкам", талантливым детям, которые явно были на голову выше сверстников в развитии, строго указывали на место среди "середнячков"; высовываться было по меньшей мере неприлично. Бесплатное образование, основанное на методах мягкого поощрения примерных учеников и столь же мягкого укора по отношению к нерадивым, стало для многих подростков просто приятным времяпрепровождением. Избавленные от домашних заданий и угрозы исключения лоботрясы год за годом снижали общую планку, ведь ориентация шла на "среднестатистического" отпрыска. Шок наступил не так давно, когда в результате исследований выяснилось, что больше 15% выпускников не умеют писать! Одно хорошо: с нервами у юношей и девушек все в порядке, поскольку в "шведском доме" никто на них не орет и пальцем, разумеется, не трогает, а потому вырастают детишки, как правило, спокойными и доброжелательными. Еще один положительный момент: за время обучения в средней школе у детей не вырабатывается стойкого отвращения к занятиям, а потому до 95% из них благополучно и охотно пересаживаются за парты гимназий. Правда, решив получить специальное, а тем более высшее образование, молодые шведы вынуждены здорово напрягаться. Тут уже и оценки появляются, и экзамены (хотя в целях защиты молодежи от стрессов ни выпускных, ни вступительных тестов в вузы не устраивают — зачисление идет по конкурсу аттестатов).

А выпускников "шведская модель" давит строгим регламентом жалованья. Тем, кто мечтает стать по-настоящему богатым, в Швеции делать нечего. При открытии собственных фирм и предприятий риски огромны, а доходы после всех выплат и налогов не порадуют настоящих воротил бизнеса. Поэтому молодые специалисты бегут в сопредельные и заморские страны, предлагающие куда более заманчивые зарплаты.

Бегут и степенные бизнесмены, уводя за собой целые концерны. Ответом на вопрос, что гонит их из "общего дома", будет тяжелое слово "налогообложение". Чтобы заметить другие, едва ли не более острые камни на пути финансового процветания отдельного предпринимателя, надо хорошенько проникнуться шведским духом.

Повальная сдвинутость на экологии (обусловленная опять-таки одним из принципов шведской модели, требующей оставить потомкам землю, на которой можно жить и дышать не хуже, чем довелось дедам) предъявляет производственникам, транспортникам и земледельцам почти невыполнимые требования по "незагрязнению" воздуха, земли и воды, а в случае малейших нарушений душит чудовищными штрафами.

Принцип открытости делает деятельность фирм и компаний абсолютно прозрачной, и, таким образом, не только беззащитной перед армией проверяющих, но и доступной для конкурентов.

Раздутый социальный сектор, благословляемый малоимущими, тянет все больше государственных средств, ведь страна стареет и неработающие потребляют львиную долю накоплений. Платя налог работодателя, руководитель предприятия должен подчиняться общегосударственной системе в отношениях с рабочей силой, порой столь сложных, что приходится содержать армию юристов. Только один пример: при сокращениях уволенным не только выплачиваются гигантские компенсации, но и учитывается их стаж. Тех, кто просидел на одном месте больше десяти лет, трогать не моги: они потом и верностью заслужили "продолжение банкета". Увольнять в первую очередь предписывается молодых специалистов, то есть тех, кого руководство чаще всего хотело бы сохранить. Обязательное повышение зарплаты оборачивается неизменным ростом цен на выпускаемую продукцию, и инфляция набирает темпы.

"Народный дом" покосился

После мирового кризиса 70-х шведская модель с ее высокими налогами и огромным общественным сектором стала давать сбои. А кризис начала 90-х годов поставил под сомнение само существование "народного дома". Бюджетный дефицит приводил в отчаяние правительство, парламентарии начали призывать кое в чем "поступиться принципами". Здравоохранение стало частично платным (швед ежегодно должен "налечиться" на $300, чтобы получить карточку на дальнейшие бесплатные посещения врачей, а зубоврачебные кабинеты с их высокими ценами и вовсе стали кошмаром — бесплатные дантисты осталась лишь для детей и подростков).

Масла в огонь, угрожающий "народному дому", подлила масштабная приватизация, проведенная в Швеции незадолго до наступления XXI века. "Расхватывали" в основном то, что государство не желало больше содержать, вплоть до транспорта, жилищно-эксплуатационных контор и богаделен. Доходило до нелепостей — когда один участок дороги приватизировался гражданином Н, другой, примыкающий — господином М, а вагоны — фрекен Ю. Отдельные фирмы получали право распоряжаться питанием пассажиров, убирать купе, продавать билеты. Порой для того, чтобы получить забытую в вагоне вещь, нужно было обращаться в три-четыре разные конторы, выясняя, кто за что отвечает.

Но верхом маразма многие стокгольмцы сочли исчезновение... почты! Отправлять письма и бандероли граждане теперь должны в крупных магазинах, наскоро оборудовавших специальные прилавки. Отправитель или получатель должен прийти в супермаркет, отыскать среди десятков отделов вожделенный закуток, вызвонить персонал (как правило, ставить специального человека "на марки" считается слишком роскошным — звякнешь, подождешь как следует, тогда свободный продавец тебя обслужит), а потом благополучно выбраться с выданной посылкой или купленными конвертами через кассу. Кстати, чтобы заплатить за марку, часто приходится постоять в той же общей очереди в кассу. А денежные переводы и в магазинах не выдают — за ними надо ехать в единственное районное бюро под названием "Почтовый кассовый сервис".

Еще одна проблема обитателей "шведского дома" — гигантские долги всех и каждого. Привычка к хорошей жизни и священное право на средний достаток заставляют людей со студенческого возраста брать взаймы у государства, всевозможных организаций и банков. Среднестатистический студент живет вовсе не на привычные нам "стипуху, плюс родительские 'подкидные', плюс подработку". Второй из традиционных для нас источников — родителей — в Швеции эксплуатировать неприлично, а подрабатывать не всегда возможно по причине крайне напряженных программ, особенно мучительных после формальной отсидки в средней школе. Поэтому мученик науки получает свою порцию народного пирога по всем правилам: половину безвозмездно, а половину — с отдачей. В общем выходит около $1 тыс. в месяц. Живут студенты неплохо, но вместе с дипломом получают извещение о том, что пора начинать выплаты, ибо долг их государству год от года растет за счет хоть небольших, но процентов. Некоторые не нашедшие солидной работы выплачивают "студенческие" вплоть до пенсии, когда остаток с них просто списывается.

"Шведский дом" сделал реальностью и главную мечту 20-х годов — о собственной крыше над головой. Получившему работу гражданину дается в долг практически вся сумма стоимости квартиры. Банки ссужают и деньги на необходимые машину-мебель-дачу. После этого ежемесячные выплаты автоматически списываются со счета должника.

Но сейчас эта идиллия оказалась под угрозой. Жилищный кризис в больших городах заставляет людей по восемь-десять лет стоять в очереди на квартиру, довольствуясь съемными апартаментами. Самый простой выход — купить собственный домик или две-три комнаты в многоэтажке — доступен лишь тем, кто имеет постоянную хорошо оплачиваемую работу: только при этом условии предоставляется ссуда. Но и счастливчик, получивший в порядке очереди "казенное" жилье в районном бюро (кстати, и они теперь тоже частные), должен серьезно задуматься: а по карману ли ему долгожданные 80 метров на семью? Средняя ежемесячная плата за трехкомнатную квартиру в Стокгольме перевалила сейчас за $850 — и это не считая платы за электричество, телевидение, телефон, отопление. При средней зарплате $2 тыс. "чистыми", бешеных ценах на книги, продукты и транспорт (любая поездка в автобусе — $2), а также расходах на самые невинные и тем не менее безобразно дорогие развлечения (музеи, аттракционы, кино, экскурсии) шведскую жизнь малиной не назовешь.

"Не расстанусь с социализмом!"

Тем не менее Швеция в наши дни переживает новый подъем. главные ценности своей модели современные викинги умудрились сохранить. И до сих пор никто не решится проголосовать за платные операции или образование, за уменьшение пенсий или материнских льгот.

"Неизвестно, как карта ляжет,— думают даже наиболее обеспеченные граждане.— Понадобится аппарат искусственного сердца подключать или на диализ садиться — и никаких миллионов не хватит".

К тому же в "шведском доме" они имеют и то, что ни за какие деньги не купишь — гарантированные свежий воздух и чистую воду, которую не кипятят даже младенцам, сравнительно низкий уровень преступности и достойную старость. Но главное, вечно недовольные, самокритичные шведы, привыкнув, уже не замечают того, что практически всем иностранцам кажется удивительным, величайшим благом: в их стране невероятно комфортно жить. По той простой причине, что жить в ней не стыдно. В какую бы глубинку ни загнал свой "Мерседес" преуспевающий бизнесмен, везде он найдет прекрасную парковку, замечательные, абсолютно одинакового качества дороги и при этом полное отсутствие "людей из гетто" с ненавистью в завистливых очах или немой мольбой на истощенном лице. Поскольку уровень жизни примерно одинаков, не нужно, выходя из шикарного ресторана, отводить взгляд от нищих, ждущих подачки, или отчислять христа ради деньги на детские приюты. Кстати, детских домов в Швеции нет: усыновления детей, даже тяжело больных, ждут в очередях тысячи людей. И это, пожалуй, основной критерий, по которому определяется, насколько здорово и благополучно общество.

Швеция и шпионы: от точильщиков к профессорам

Один из самых знаменитых шпионов XX века, швед Стиг Берлинг, считает, что порой шпионаж предотвращает крупные международные конфликты. Именно недостаток информации о стране часто приводит к необоснованной подозрительности, рождает мысли о необходимости защиты и превентивных ударов.

Эту оригинальную точку зрения военного разведчика разделяли и его коллеги, занимавшиеся промышленным шпионажем. Стивен Дедьер, один из пионеров коммерческой разведки, сказал как-то о Швеции: "Шведам постоянно мерещится, что экономическая и политическая стабильность их страны находится под угрозой. Это носит характер навязчивой идеи, а потому коммерческая разведка кажется им одним из способов защиты собственной безопасности. Во времена холодной войны шведы были обеспокоены советской угрозой, и специалисты по коммерческой разведке внимательно следили за Советским Союзом, чтобы при необходимости суметь дать достойный отпор.

Как ни странно, шведы считают коммерческую разведку способом достижения мира и согласия между народами. Ветеранов этой разведки сограждане почитают, включая в элиту общества..."

Правильность этого утверждения автор данной заметки может с полной уверенностью подтвердить, поскольку имел возможность лично убедиться в том, что даже разведчики, шпионившие на другие страны, то есть являющиеся в нашем понимании предателями своей шведской родины, доживают свои дни в Стокгольме спокойно и достойно. Знаменитый Стиг Веннерстрем по кличке Орел, завербованный советской разведкой (он умер всего несколько недель назад в возрасте 99 лет), до последнего жил обеспеченно, давал интервью и выпускал воспоминания, а Стиг Берлинг и сейчас живет в комфортабельном пансионате для ветеранов, получая прекрасную пенсию и встречаясь с журналистами. Веннерстрем, кстати, тоже заявлял, что его миссия была вполне гуманна, направлена на преодоление пропасти между двумя противостоящими военными блоками — Варшавским договором и НАТО — и в конечном счете поспособствовала предотвращению третьей мировой войны.

Самые крупные шпионские скандалы в Швеции связаны главным образом с Россией. В исторической памяти шведов наша страна осталась как главная опасность, грозящая с востока. В шведском языке навсегда закрепилось устойчивое выражение "русский ужас". Справедливости ради надо заметить, что в начале нового века Швеция официально признала, что "военной угрозы со стороны России больше не существует", в результате чего полностью изменила свою военную доктрину, даже переориентировав на борьбу с терроризмом секретную службу СЕПО, до этого специализировавшуюся почти полностью на ловле советских шпионов. СЕПО и появилась-то из-за страха перед русской разведкой.

Но и спецслужбы России возникли на рубеже XIX и XX веков во многом "благодаря" шведским шпионам, которых ловили у нас еще во времена Петра I. В феврале 1706 года в расположении русских войск была поймана шведская шпионка, которая должна была связаться с некоторыми из пленных шведских офицеров, передать им письма от Карла XII и доставить их письма-донесения шведскому королю. В 1721 году разоблачили как шпиона шведского дипломата в России Гилболта. А ранее, в XVII веке, шведский резидент Поммеринг способствовал выезду за границу мастеров с тульского завода и "рекомендовал" русским чиновникам откровенных неучей в качестве блестящих специалистов — вот вам один из первых документально зафиксированных примеров "промышленного" шпионажа между нашими странами.

Разведдеятельность на территории Швеции вели и русские лазутчики. Настороженность и недоверие шведов были так велики, что накануне первой мировой войны почти каждый русский на территории Швеции воспринимался как шпион. В шведских учебниках истории вы прочитаете о загадочных русских "точильщиках". По скандинавским дорогам во множестве бродили бородатые "москали"--точильщики пил. Они исправно посылали на родину незатейливые открытки с видами мостов, городов и других "стратегических объектов", используя в качестве почтальонов заезжих соотечественников. Шведы до сих пор не смогли ответить на вопрос, были ли "точильщики" простыми безграмотными крестьянами на отхожем промысле или искусно маскировавшимися под них офицерами российского Генштаба.

В 1948 году на советскую разведку начал работать Орел — Стиг Веннерстрем. Он нанес Швеции самый большой ущерб в ее истории, за 14 лет передав нашей стране множество ценнейших данных о планах и вооружениях не только Швеции, но и США, и НАТО. Благодаря ему Советский Союз был извещен о задачах шведского самолета-шпиона ДС-3, сбитого над Балтикой и поднятого в позапрошлом году со дна моря. Орел был задержан в 1963 году и выпущен из гуманной шведской тюрьмы раньше срока — в 1974 году.

Продолжателем его дела стал Стиг Берлинг, самой большой удачей которого было похищение карты расположения всех военных объектов Швеции. Как и "учитель", Берлинг отбыл положенный срок и превратился в добропорядочного стокгольмского пенсионера "с интересным прошлым". Любопытно, что ему удалось сбежать из тюрьмы и добраться до Москвы, однако позже, во многом из-за смертельной болезни жены, он возвратился на родину и сдался властям.

Если говорить о шведской разведке, то последней крупной операцией по контрабанде военных секретов из России стал вывоз электронного оборудования на борту парома "Эстония", затонувшего в 1994 году. Трудно сказать, кто был "заказчиком" и какова страна назначения, но нет сомнений в том, что Швеция принимала участие в контрабанде: согласно показаниям шведского таможенника, по крайней мере в двух случаях (за две и за одну неделю до трагедии) на борту находилась "военная электроника из бывшего Союза".

С распадом СССР военный шпионаж стал постепенно уступать место научному, политическому и экономическому. В 2002 году из Стокгольма были высланы двое российских дипломатов, заподозренных в причастности к охоте за секретами концерна "Эрикссон", а в этом году за решеткой следственного изолятора "Кроноберг" оказался российский ученый Андрей Замятнин. Вину биолога доказать не удалось — он был отпущен, но арест его характерен. СЕПО, частично оставшаяся без работы после принятия новой военной доктрины, сводящей на нет "военную угрозу с востока", учится применять свои прежние навыки для охраны научно-промышленных секретов. Учиться приходится на ошибках. Андрей Замятнин и его российские коллеги, работающие по договору в Уппсальском университете, вспоминая допросы, на которые их таскали, недоумевали: "Странно, большую часть времени шведы расспрашивали, как, собственно, ведутся научные изыскания, как происходит сбор и обмен информацией и как налаживаются контакты с коллегами. Такое впечатление, что их спецслужбы в первый раз столкнулись с научным миром и пытаются во всем разобраться". За принудительные "лекции" наших биологов Швеции, по всей видимости, придется заплатить дорого: адвокат Замятнина потребовал возмещения нанесенного репутации ученого ущерба. Что и говорить, переключаться с радарных установок на генную инженерию непросто.