Три сценария будущего моногородов

Перспективы российских моногородов просты, понятны и отнюдь не радужны. Собственники градообразующих предприятий, столкнувшиеся с падением цен на свою продукцию, вынуждены искать другие сценарии будущего для людей, мир которых рушится на глазах.

НАДЕЖДА ПЕТРОВА

Сознание

"Моногорода есть во многих странах, и везде это драма. Везде моногород порождает определенный тип сознания",— говорит руководитель групп проектов "ЦСР — Регион" Сергей Ламанов, называющий этот тип сознания индустриальным.

Впрочем, от советского человека современный человек с индустриальным сознанием, похоже, недалеко ушел. Он верен идее патерналистского отношения градообразующего предприятия к работникам, хранит теплые воспоминания о советском снабжении и тоскует по потерянному эдему. Он совершенно не различает город и градообразующее предприятие, потому что в былые времена предприятие отвечало за все: за детские сады, транспорт, дороги, связь с центром, жилье, медицину. У него "нет понимания того обстоятельства, что у градообразующего предприятия есть собственник", для него есть, по словам Ламанова, "менеджмент предприятия, а собственник — это что-то недосягаемое, как Марс". И наконец, у индустриального человека низкая социальная мобильность.

Не торопитесь его осуждать. "Представьте себе: я вырос в маленьком городе, лучшая перспектива самореализации — стать работником градообразующего предприятия, начать с третьего разряда, дорасти до шестого... Когда я 20 лет так рос, я стал очень квалифицированным, скажем, металлургом, электролизником, у меня появляется определенная гордость. Если что-то рушится в моей картине мира и предприятие переживает тяжелые времена, у меня нет ощущения, что я виноват в том, что моя жизнь стала хуже: я человек обоймы, у меня не было выбора, я рос в том узком коридоре, где можно было расти. Я делал все, я играл по правилам. Это они мне чего-то недодали, недоделали: плохой менеджмент, алчный собственник, государство".

Индустриальное сознание жителей моногородов не менее важный фактор, чем "проклятие монопродуктовости" или "непонимание ситуации федеральной властью", которая, по словам Ламанова, склонна полагать, будто у всех моногородов одинаковые проблемы: "Ничего подобного! Совершенно разные решения должны быть предложены для разных городов. Если в развивающихся городах это просто создание инвестиционного климата, то в классическом моногороде инвестиционный климат создавать бесполезно. Это как орошать деньгами мостовую".

Сценарии

Исследование, которое провел в 18 городах своего присутствия "Базовый элемент", позволяет поделить их на три группы с соответствующими моделями развития. В первой может быть реализована уже привычная для федерального правительства модель индустриальной диверсификации, ядром которой являются индустриальные парки. Эта группа самая большая — к ней относится 45% всех моногородов, включенных Минрегионом в "кризисный перечень" (в версии от 25 июня 2013 года их было 55), если применить к этому перечню методологию, разработанную "Базэлом" для "своих" населенных пунктов.

Сергей Ламанов, принимавший участие в исследовании "Базэла", отмечает, что в городах, имеющих шансы на развитие, и запросы у жителей довольно высокие, и относятся они главным образом к качеству городской среды. Это заметно, например, в Ачинске (Красноярский край), который, впрочем, уже нельзя считать моногородом. "Людей не устраивает то, что в Ачинске набережная не обустроена. Они хотят, чтобы в городе был организован воскресный отдых, можно было куда-то пойти с детьми. Городу нужен большой торгово-развлекательный комплекс. Но власть отстает от понимания этих запросов",— рассказывает Ламанов.

Впрочем, этот "незримый конфликт" городских властей с жителями и местным бизнесом, какой бы "большой драмой", по выражению Ламанова, ни являлся, не так уж страшен по сравнению с проблемами, с которыми сталкиваются жители "классических моногородов" (35% списка Минрегиона). Это населенные пункты, где градообразующее предприятие работает стабильно, но перспектив диверсификации и развития "новой экономики" нет — и люди опасаются за свое будущее. Поэтому, по наблюдению еще одного участника проекта, научного сотрудника лаборатории регионального анализа и политической географии МГУ Дмитрия Землянского, в этих городах в отличие от городов "с перспективой" практически нет молодежи. "Пытаются уехать все. Остались те, кто не смог чего-то добиться за пределами этого города. В результате идет маргинализация населения",— говорит он. Роль актива здесь выполняют не молодые люди, а местная интеллигенция, предприниматели, а то и ветераны производства. И бороться им приходится — ну, например, за отопление.

Для сохранения там социальной стабильности нужна программа "малых дел" по поддержанию комфортной городской среды. "Это действительно малые дела,— подчеркивает Ламанов.— На первом плане стоит вопрос теплоснабжения. Затем нужно обеспечить социальный стандарт по медицине. И транспорт. Это три главные задачи. Вот люди и пишут письма в прокуратуру: как нам добыть мазут?" Между тем решение этих задач не требует больших денег: для поселка с населением 4,5 тыс. "затраты составляют около 70 млн руб.— примерно 1,5 тыс. руб. на человека", отмечается в отчете "Базэла" (моделью для расчетов служил Белогорск в Кемеровской области). На все "классические моногорода" нужно 1,5-2 млрд руб. на три года.

Наконец, в 20% моногородов нет места ни для новой экономики, ни для старой. Градообразующие предприятия закрываются, а населенные пункты надо либо ликвидировать (стоимость 120 млрд), либо — что исследователи считают лучшим вариантом — проводить "управляемое сжатие" их территории с переселением в другие города от 40 до 60% населения, выкупом их жилья и оптимизацией коммунальной инфраструктуры (20-33 млрд руб.). В этих городах сейчас проживает около 100 тыс. человек. И вероятность возникновения в этих городах протестных настроений очень велика.

Штрихи к портрету

В приложениях к отчету "Базэла" есть любопытный кусок — "Социально-психологическое исследование на Волховском алюминиевом заводе", попытка описания "некоторых элементов индустриального сознания". Оказалось, что даже в благополучном Волхове, городе с достаточно диверсифицированной экономикой, несмотря на "склонность к социально одобряемому поведению" и "изначальное отсутствие агрессии в реакции на кризис, порог перехода к агрессивно-деструктивному поведению у жителей невысокий и легкопреодолимый".

В документе указывается, что в ситуации "социальной напряженности работники завода и горожане будут пытаться реализовать запрос на диалог с властью, с тем или иным авторитетом, которому они будут пытаться делегировать ответственность за свою судьбу... Вместе с тем невнимание к нуждам населения способно привести к возникновению массовых беспорядков. Более того, запрос на социальный контакт может быть удовлетворен экстремистским актором, за которым волховчане могут с охотой пойти на обострение социального конфликта. Такой сценарий наблюдался в Кондопоге".

Еще одно проявление индустриального сознания — неготовность к риску: "выбор в сторону стабильного и прогнозируемого развития" сочетается с отсутствием стремления "к поиску лучших жизненных условий". Очевидно, что сценарий ликвидации бесперспективных моногородов вряд ли отвечает этой тяге к "стабильности". Правда, как говорят социологи, жители Сибири и возникших в советское время городов Урала, мигранты в первом либо втором поколении, легче соглашаются на переезд, но в европейской части страны люди нередко предпочитают жизнь на старом месте. И не только потому, что им дорог родной город,— им просто не хочется менять жизненный уклад.

"Полгода процесса остановок предприятия порождает такой феномен — он везде есть, когда люди приходят на работу, но фактически предприятие уже остановлено, им платят зарплату, и это состояние начинает их устраивать. А потом их некуда трудоустроить. Они не готовы ни ехать в другие города, ни работать на аналогичном предприятии в том же городе, не готовы работать больше, чтобы получать больше, они готовы работать меньше, чтобы получать абсолютный минимум. Это удивительно — экономический человек там полностью отсутствует,— говорит Ламанов.— Все надеются на то, что как-то все само образуется".

Впрочем, в городах с перспективой диверсифицированного развития, где у людей появляется выбор, индустриальное сознание постепенно становится рудиментом. Правда, на это требуется время, но, говорит Ламанов, "посмотрите на город Тихвин — он пережил очень жесткую встряску в 1990-е годы, сейчас это очень рыночный город людей с очень подвижным сознанием".