Почему иностранные деньги не спасли демократию

$450 млн, которые равнялись бы ныне почти $6 млрд, выделили Соединенные Штаты в качестве кредитов демократической России за время от свержения царского строя до октября 1917 года. Временное правительство, имея в распоряжении огромные деньги, казалось бы, могло решить многие насущные проблемы, и призрак пролетарской революции так бы и остался призраком. Однако условия, на которых выдавались кредиты, способствовали приходу к власти крайне левых партий, чьи методы управления Госдепартамент в 1919 году охарактеризовал как беспощадные и напоминающие прежнюю деспотию.

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ

Всеобщее недовольство

Всякая власть существует лишь до тех пор, пока ее поддерживают сколько-нибудь значительные силы. Это наблюдалось и в Первую мировую войну. В 1914 году вся или почти вся страна в патриотическом порыве объединилась вокруг царствующего дома, а ко второй половине 1916 года эти настроения сменились равнодушным, а затем и презрительным отношением к действующей власти.

Династия, а вместе с ней и весь государственный строй теряли сторонников везде, начиная с представительной власти. 1 ноября 1916 года в Государственной думе депутат П. Н. Милюков говорил о ситуации на фронте и в стране:

"Мы теперь перед новыми трудностями, и трудности эти не менее сложны и серьезны, не менее глубоки, чем те, перед которыми мы стояли весной прошлого года. Правительству понадобились героические средства для того, чтобы бороться с общим расстройством народного хозяйства. Мы сами те же, что прежде. Мы те же на 27-м месяце войны, какими были на 10-м и какими были на первом. Мы по-прежнему стремимся к полной победе, по-прежнему готовы нести необходимые жертвы и по-прежнему хотим поддерживать национальное единение. Но я скажу открыто: есть разница в положении.

Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе... (голоса: "Верно"), ибо по отношению к этой власти и попытки исправления, и попытки улучшения, которые мы тут предпринимали, не оказались удачными. Все союзные государства призвали в ряды власти самых лучших людей из всех партий. Они собрали кругом глав своих правительств все то доверие, все те элементы организации, которые были налицо в их странах, более организованных, чем наша. Что сделало наше правительство? Наша декларация это сказала. С тех пор как выявилось в Четвертой Государственной Думе то большинство, которого ей раньше недоставало, большинство, готовое дать доверие кабинету, достойному этого доверия, с этих самых пор все почти члены кабинета, которые сколько-нибудь могли рассчитывать на доверие, все они один за другим систематически должны были покинуть кабинет. И если мы говорили, что у нашей власти нет ни знаний, ни талантов, необходимых для настоящей минуты, то, господа, теперь эта власть опустилась ниже того уровня, на каком она стояла в нормальное время нашей русской жизни (голоса слева: "Верно, правильно"), и пропасть между нами и ею расширилась и стала непроходимою".

В поддержке власти и ее политике, как свидетельствовала печать, начало отказывать и самое многочисленное сословие Российской Империи — крестьянство. Газета "Коммерсантъ" 19 ноября 1916 года констатировала:

"Трудно примирить непримиримое: с одной стороны, сельскохозяйственная перепись и частные статистические исследования указывают на избыток продовольственных грузов, достигающих по 46 губерниям 220 миллионов пудов, а с другой — приходится констатировать наличность такого печального явления, как полное отсутствие муки и зерна, приостановка работы на мельницах и проч.

Разрешению почти трагического вопроса едва ли способствует все то, что проделывается в последнее время в бюрократических сферах. Борьба из-за твердых цен, неопределенное положение участвующих в борьбе министров, создающие путаницу во взаимоотношениях и различных мероприятиях, когда так трудно понять, кто же победитель и кто будет поражен, кто уйдет и кто останется,— все это, конечно, еще больше усиливает хаотичность положения.

Твердые цены и свободная торговля, принудительное отчуждение хлеба, запрещение вывоза, хлебная монополия — все это чередуется, как в кинематографе, затемняет сознание и не дает возможности сосредоточиться".

В итоге крестьяне начали прятать зерно и прочие продукты, а в городах нарастали продовольственные трудности и резко взлетели цены, вызывая у всех горожан недовольство властью. "Московский листок" 3 января 1917 года писал:

"Небезынтересно будет привести маленькую сравнительную таблицу цен на наиболее необходимые предметы в 1915 году и в начале 1917 года. Грибы с 1 р. 60 к. за фунт вздорожали до 5 р. 20 к., масло подсолнечное с 5 р. до 10 р., сахар с 15 к. до 28 к., масло русское топленое с 60 к. до 3 р. 40 к., масло сливочное с 70 к. до 3 р. 40 к., молоко с 9 к. за бутылку до 30 к., говядина русская с 27 к. до 75 к., колбаса с 22 к. до 1 р. 20 к. и т. д. все в том же чудовищном проценте. Где предел этому безудержному вздорожанию? К сожалению, мы не видим предела".

Недовольство властью начали проявлять даже те, кого считали столпами существующего строя,— крайне правые монархисты. Один из их лидеров, депутат В. М. Пуришкевич, в ноябре 1916 года, выступая в Государственной думе, сетовал:

"Каждый входящий и занимающий пост министра считает момент своего появления у власти эрой. Одна — это от сотворения мира, или от Рождества Христова до его вступления в управление министерством, а он открывает новую эру. И всякий раз открывает новые горизонты, будто бы никому до него не известные. Мы, русские люди, думается мне, удивляемся не тому, что там, на верхах, ищут человека для занятия соответствующего поста. Здесь вполне возможна ошибка. Но мы удивляемся тому, что в такое тяжелое, ответственное время люди так плохо знают себя либо так страстно стремятся к карьере, что, забывая обстоятельства, в которых находится родина, и громадную ответственность, которая лежит на каждом занимающем ответственный пост, берутся за предлагаемые места, зная заведомо, что для честного исполнения своего государственного долга у них нет сил".

Недовольны были даже члены царствующего дома. Великий князь Александр Михайлович 4 февраля 1917 года писал императору:

"...Нельзя править страной, не прислушиваясь к голосу народному, не идя навстречу его нуждам, не считая его способным иметь собственное мнение, не желая признавать, что народ свои нужды сам понимает... Недовольство растет с большой быстротой, и чем дальше, тем шире становится пропасть между тобой и твоим народом (когда я говорю народом, я понимаю в смысле тех, которые понимают нужды народные, а не тех, которые представляют из себя стадо, которое пойдет за человеком, сумеющим увлечь толпу)... Как это ни странно, но правительство есть сегодня тот орган, который подготовляет революцию! — народ ее не хочет, но правительство употребляет все возможные меры, чтобы сделать как можно больше недовольных, и вполне в этом успевает. Мы присутствуем при небывалом зрелище революции сверху, а не снизу".

Легкая победа

То, что массовое недовольство может вскоре вызвать массовые выступления против власти, было очевидно для многих. Однако беспорядки, начавшиеся 24 февраля 1917 года, почему-то оказались неожиданными для представителей власти и самого императора. Как свидетельствовал в своем дневнике очевидец событий отставной генерал от инфантерии Ф. Я. Ростковский, начало революции было сумбурным:

"24 февраля недостаток хлеба обострился. Длинные хвосты стояли подолгу, и все-таки получали хлеб очень немногие. Это вызывало сплошное неудовольствие, и начались беспорядки: булочная Филиппова на Большом проспекте и другие были разграблены; стекла выбиты... Трамваи с утра начали ходить, но к 11 ч. утра движение было беспорядочное. Толпа останавливала вагоны, отбирала ключи от вагоновожатых, а некоторые из них сами не ехали, задерживая умышленно движение,— так было на моих глазах на углу Большого и Каменноостровского.

25 февраля. На Невском толпы народа, особенно против Гостиного двора. В 12 ч. дня отряд казаков, вышедший из двора Гостиного двора, разгонял толпу, но это проходило очень мирно. Махали шашками, но никого не били, раненых не было. С 1 часу дня народ собрался у Казанского собора, куда в непродолжительном времени прибыло до 500 казаков. Их встречали криками ура. Казаки, как и вчера, проходили через толпу, встречавшую их снятием шапок и криками ура. После многократных таких заявлений и движений казаков на толпу толпа отправилась к Николаевскому вокзалу.

В 5 ч. дня на углу Михайловской и Невского начали стрелять в толпу, но, по словам Твардовского, холостыми патронами.

На углу Литейного и Невского брошена бомба из толпы в околоточного, простого полицейского, который был убит; были раненые.

Того же дня конная полиция бросилась с шашками на народ (по Невскому), но бывшие тут казаки зарубили полицейского офицера".

Дальнейшие события Петроградский совет рабочих депутатов в своем обращении к народу описывал так:

"Старая власть довела страну до полного развала, а народ до голода. Терпеть дальше стало невозможно. Население Петрограда вышло на улицу, чтобы заявить о своем недовольстве. Его встретили залпами. Вместо хлеба царское правительство дало народу свинец. Но солдаты не захотели идти против народа и восстали против правительства. Борьба продолжается; она должна быть доведена до конца. Старая власть должна быть окончательно ниспровергнута и уступить место новому правлению. В этом спасение России".

Легкость, с которой был свергнут старый строй, не могла не удивлять, и даже солидные "Биржевые ведомости" поддались всеобщей эйфории.

"На наших глазах,— писала газета 5 марта 1917 года,— произошло сотворение русской свободы, почти как сотворение мира: стихийной силой, внезапно, без видимой связи с кануном бытия, почти без перехода от прошлого к настоящему. Из хаоса вышла жизнь".

Правда, восторг разделяли далеко не все. Главные противники в войне, германцы, которые, как считали русские газеты, должны были радоваться беспорядкам в России, говорили о грядущих трудностях новой власти. Одно из российских изданий писало:

"Известный депутат рейхстага Конрад Гаусман в Berliner Tageblatt в статье, посвященной оценке возможных последствий русской революции, считает восторг союзников России неискренним. "Правда,— пишет Гаусман,— можно ожидать от руководителей русской революции подвигов, подобных подвигам Гамбетты, можно ожидать всяческих проявлений героизма слова и дела. Однако все это не изменит создавшегося положения, так как причины, вызвавшие крушение старой власти, остаются роковыми для новой власти, стоящей лицом к лицу с тем же транспортным и продовольственным кризисом"".

Однако в Петрограде всерьез надеялись на помощь из-за рубежа. Ведь новую власть в числе первых признала богатейшая страна — Соединенные Штаты. 7 марта (20 марта по новому стилю) 1917 года госсекретарь Р. Лансинг телеграфировал американскому послу в Петрограде Д. Фрэнсису:

"Срочно. Прошу Вас обратиться к г-ну Милюкову, министру иностранных дел в новом правительстве, и заверить его в стремлении нашей администрации установить отношения с новым правительством России. В конце беседы сделайте заявление, что правительство Соединенных Штатов признает новое правительство России и что Вы, как посол США, готовы продолжить сотрудничество с новым правительством".

Кроме того, восторг по поводу свержения царя выражали граждане Соединенных Штатов, профсоюзы и деловые круги. И все обещали помощь и поддержку новому правительству демократической России. А представители России в Вашингтоне выражали уверенность, что на фоне всеобщей эйфории Временному правительству может быть оказана существенная материальная помощь, нужно только правильно воспользоваться конъюнктурой и точно сформулировать просьбы.

В выступлении перед Конгрессом и Сенатом 2 апреля 1917 года президент В. Вильсон говорил о совместной с Россией борьбе за достижение мира:

"Нельзя поддерживать целенаправленные усилия по достижению мира без партнерства демократических государств... Только свободные народы способны обеспечить последовательное и достойное движение к общей цели при соблюдении в первую очередь интересов человечества, а уже затем более частных устремлений. Разве каждый американец не ощущает того, что наши надежды на всеобщий мир еще больше укрепились благодаря чудесным и воодушевляющим событиям, которые произошли в последние недели в России? Знатоки России считали, что она всегда оставалась демократической страной в своей глубинной сути, во всех проявлениях своего менталитета, во всех сокровенных взаимоотношениях, присущих ее народу и вызванных естественными чувствами, самой повседневностью жизни. Автократия, которая венчала ее политическую структуру, несмотря на длительность срока и весь ужас реального могущества, в действительности не определяла сущность России, ее характер и устремления, поэтому теперь, когда автократический режим ликвидирован, великий, благородный русский народ присоединится в своих природном величии и мощи к силам, которые сражаются за всеобщую свободу, справедливость и мир".

Однако о помощи новым властям России Вильсон не сказал ни слова.

Корыстная помощь

Ситуация могла бы сдвинуться с мертвой точки через считаные дни, ведь 6 апреля 1917 года Соединенные Штаты объявили войну Германии. На помощь союзникам было выделено $3 млрд, из которых $500 млн, по предварительным расчетам, предназначалось России.

Однако вместо конкретных договоренностей началось зондирование позиции Временного правительства. В русском обществе к тому времени было немало тех, кто считал, что кровавую войну надо закончить, хотя бы и путем сепаратного мира с Германией, и приступить к восстановлению экономики и налаживанию жизни в стране. И Госдепартамент поручил послу Фрэнсису выяснить, насколько эта точка зрения популярна в правительстве России.

"Ситуация,— телеграфировал Фрэнсис в Вашингтон 21 апреля 1917 года,— на сегодня показывает тенденцию к постоянному улучшению. После получения Вашей телеграммы... я обратился за разъяснениями к министрам, которые не только отвергли возможность обсуждения или предложения сепаратного мира, но и просили не оскорблять честь России подобными инсинуациями. Сегодня меня посетила прибывшая в Петроград делегация английских и французских социалистов и заявила, что решение продолжать войну до победного конца крепнет день ото дня. Они приехали в Россию с целью убедить своих товарищей в том, что сепаратный мир означал бы угрозу торжеству идей, которые они защищают. Комитет или комиссия рабочих и солдатских депутатов подавляющим большинством решила продолжать войну до победы. Правительство понимает, что мы не будем оказывать помощь до тех пор, пока не получим гарантий незаключения им сепаратного мира. Я придерживаюсь того же мнения и постарался убедить всех, что через сепаратный мир нельзя достичь желаемой цели, он способен только разрушить завоевания революции".

Ситуация начала проясняться, стало очевидно, что американцы соглашались предоставлять кредиты только в обмен на продолжение войны. К началу мая 1917 года удалось договориться о кредите на строительство паровозов и вагонов для России в размере $100 млн. Однако проект все не начинался из-за многочисленных согласований с фирмами-производителями. По остальным кредитам, несмотря ни на какие заверения, американское правительство не торопилось перечислять средства. 30 июня 1917 года посол России в Соединенных Штатах Б. А. Бахметьев докладывал в Петроград о результатах переговоров с госсекретарем Лансингом:

"Имел продолжительную беседу с министром иностранных дел. Обсуждая положение в России, я склонил министра к пониманию необходимости отказаться от всякой выжидательной по отношению к нам политики, указав на ее опасность с точки зрения общих союзных интересов и на настоятельную надобность, не теряя времени, энергично нас поддерживать, укрепляя приобретения революции. Лансинг при этом формально признал справедливость моего настояния, чтобы американское правительство ставило нас во всех переговорах в одинаковые условия с другими союзниками. Наконец, он согласился с моим мнением, что при установлении соглашения Америки с Россией Америка не поставит предмет решения в зависимость от прежних связывающих нас с Англией финансовых соглашений. Затем в общих чертах наметил процедуру переговоров. Однако, несмотря на большую предупредительность и выказываемую полную готовность всячески нам помочь, деловые переговоры пока малопродуктивны".

Большие надежды возлагались на американскую миссию, прибывшую в Россию для изучения ситуации и переговоров об оказании помощи. Однако члены миссии первоочередной задачей считали пропаганду продолжения войны. Один из ее членов, С. Бертон, 2 июля 1917 года телеграфировал в Вашингтон:

"Члены миссии единодушны во мнении, что необходимо организовать интенсивную пропагандистско-просветительскую кампанию в России с одобрения русского правительства при руководстве со стороны посла Фрэнсиса, чтобы в какой-то мере воспрепятствовать германской пропаганде. Это абсолютно необходимо, по нашему суждению, хотя и дорого. Дайте нам скорейший ответ, так как необходимо сделать некоторые приготовления здесь перед отъездом 9 июля. Не получив полномочий на расходование начальных ста тысяч долларов, мы потратили более тридцати тысяч долларов из собственных средств на пропагандистские цели".

После визита американской миссии выяснилось, что Соединенные Штаты готовы давать кредиты России только на военные нужды. Посол Бахметьев 6 июля 1917 года сообщал в Петроград:

"За последние дни нашего пребывания в Вашингтоне со стороны членов американского правительства замечалась чрезвычайная предупредительность, и постепенно устанавливается с ними самый дружественный обмен мнениями. При таких условиях я счел удобным приступить к предварительным переговорам и наметить известные предположения для дальнейшего практического обсуждения. В настоящее время выясняется, что американское правительство, по-видимому, затрудняется вести переговоры об общих соглашениях, но охотно будет удовлетворять по мере их предъявления наши конкретные потребности, непосредственно связанные с интересами войны. При этом необходимо будет по каждому отдельному вопросу согласовать и детально оценивать по существу заявляемые нами пожелания, выясняя не только практические возможности распределения наших заказов и урегулирования цен, но и обеспечивая таковые соответствующим тоннажем...

Вопрос о наших кредитах предстоит согласовать с общей программой финансового содействия другим союзникам, которые, получив уже известные суммы, не выработали, по-видимому, до сих пор общих соглашений и финансовой программы на будущее. В результате моего продолжительного разговора с министром финансов нам предоставлены... необходимые кредиты на июль месяц, из которых наиболее срочная сумма в 35 миллионов долларов уже переведена на наш счет".

Вопрос о кредитах на все прочие нужды откладывался под благовидным предлогом — до полного создания структур новой власти в России:

"Что же касается более общих соглашений, то в этом отношении приходится считаться с неясностью для самого американского правительства предположений на будущее, весьма незавершенной еще организацией новосозданных учреждений".

Закономерный финал

Получалась замечательная ситуация. Американское правительство давало кредиты России, на эти деньги у американских компаний приобретались вооружения, боеприпасы и снаряжение, с помощью которых русские солдаты могли бить немцев на Восточном фронте и тем самым облегчать жизнь американских солдат на фронте Западном.

При этом любые серьезные изменения внутренней ситуации в России, к примеру правительственный кризис и беспорядки в Петрограде в июле 1917 года, тут же вызывали проблемы с кредитами. 2 августа 1917 года Бахметьев телеграфировал:

"За последнюю неделю я замечаю здесь снова известную сдержанность со стороны американского правительства, которое, по-видимому, принимает выжидательную позицию. Поворот событий в России и серьезное положение на нашем фронте вызывают здесь некоторое беспокойство. Последнее проявляется в беседах с представителями Министерства иностранных дел, когда со стороны министра финансов и деловых людей я определенно чувствую как бы временное сопротивление. При таких условиях я, со своей стороны, провожу известную сдержанность и считаю предпочтительным в эти дни воздерживаться от всяких выступлений, которые носили бы оттенок настойчивости".

Тем временем ситуация в России продолжала ухудшаться. 24 августа 1917 года "Московские ведомости" сообщали:

"Телеграф принес известия о новом подвиге нашей "демократизированной" армии: ею сдана неприятелю Рига со всем продовольствием, боевыми и техническими запасами. Это событие не было неожиданным. Уже более месяца тому назад с театра войны начали приходить сведения о концентрации немцами сил и средств в рижском районе. Благоразумные люди высказывали опасения за судьбу оборонительной линии Двины и требовали принятия соответствующих мер, недальновидные утверждали, что порядок в наших войсках налаживается и что на северном участке нельзя ожидать катастрофы... А между тем именно это и случилось. Рига сдана, и русское оружие покрыто новым позором".

Крестьяне не желали поддерживать Временное правительство, так же как прежде царское.

"Крестьяне,— писал "Коммерсантъ" 26 августа 1917 года,— от слов быстро переходят и отчасти уже перешли к делу: свои угрозы о том, что они не будут давать населению городов хлеба, они уже приводят в исполнение. Так, в Харьковский продовольственный комитет из уездов Харьковской губ. поступают весьма неутешительные вести: крестьяне категорически отказываются везти хлеб нового урожая на станции и всякими способами прячут или по высокой цене сбывают в частные руки".

А Временное правительство не управляло даже созданной вместо царской полиции милицией.

"Дневник столичных происшествий,— констатировал "Петроградский листок" 27 сентября 1917 года,— не обходится без отмет участия чинов милиции в уголовных преступлениях. На протяжении какой-то одной недели мы имеем дело с десятком мелких краж, совершенных милицейскими, и с несколькими вооруженными грабежами, организованными при благосклонном участии чинов милиции".

Что бы ни думало об этом американское правительство, кредиты на военные нужды для России поступали в значительно увеличенном размере. 21 октября 1917 года посол Бахметьев телеграфировал в Петроград:

"Американское Министерство финансов предоставило нам новый кредит на сто двадцать пять миллионов долларов, который по условию долж. покрывать наши потребности до первого января, таким образом, до настоящего времени нам всего предоставлено кредитов на четыреста пятьдесят миллионов долларов. Сверх того обеспечены средства на покрытие железнодорожного заказа, как только таковой будет окончательно помещен, что составит в общем дополнительную сумму около ста пятидесяти миллионов долларов. При таких условиях следует считать нашу финансовую программу до первого января выполненной. После первого января она будет развиваться в соответствии с деятельностью Европейского межсоюзного совета по снабжению".

Однако Временное правительство, лишенное поддержки, пало так же легко, как и царское. На заседании Петроградского совета 25 октября 1917 года Л. Д. Троцкий объявил:

"Временное правительство больше не существует. Отдельные министры подвергнуты аресту. Другие будут арестованы в ближайшие дни или часы. Революционный гарнизон, состоящий в распоряжении Военно-революционного комитета, распустил собрание парламента. Нам говорили, что восстание гарнизона в настоящую минуту вызовет погром и потопит революцию в потоках крови. Пока все прошло бескровно. Мы не знаем ни одной жертвы. Я не знаю в истории примеров революционного движения, где замешаны были бы такие огромные массы и которое прошло бы так бескровно. Власть Временного правительства, возглавлявшаяся Керенским, была мертва и ожидала удара метлы истории, которая должна была ее смести".