"Лекция о ничто" Джона Кейджа в театре Post

Премьера театр

В петербургском театре Post режиссер Дмитрий Волкострелов поставил "Лекцию о ничто" Джона Кейджа. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Длится "Лекция о ничто" Дмитрия Волкострелова коротко — всего час, а вспоминать ее (во всяком случае, вашему обозревателю) наверняка захочется долго. Например, после каждого столкновения с особенно агрессивными проявлениями театральной рутины странная "Лекция о ничто" похожа на сеанс психологической разгрузки, на массаж нематериального органа, которым мы воспринимаем искусство; можно сказать, что она совершает своего рода театральный гемодиализ.

Аппарат для этой жизненно важной процедуры, в отличие от медицинского аналога, оказывается не слишком сложен. Хотя пропускная способность и этого устройства ограничена: "Лекция о ничто", которую играют в центре большой пустой комнаты, рассчитана всего на дюжину зрителей, сидящих по трое, с четырех сторон белого куба, каждая из видимых сторон которого — белая ткань, натянутая на деревянный каркас. Когда смолкает звук шагов зрителей, которых ритуально проводят к стульям по одному, и в зале устанавливается требуемая абсолютная тишина, внутри куба проявляется жизнь: загорается мутный свет (как оказывается в конце, это экраны айпадов), и два голоса, мужской и женский (как оказывается в конце, принадлежат они актерам Ивану Николаеву и Алене Старостиной), читают лекцию Джона Кеджа. В какие-то моменты представления, проходящего в меняющей свою концентрацию полутьме, за спинами зрителей деликатно загораются и столь же деликатно гаснут домашние напольные лампы — но тем зрелищность и исчерпывается.

Саму "Лекцию о ничто" можно уверенно называть классикой авангарда (хотя такие термины в разговорах о Дмитрии Волкострелове — словно горячие сковородки, только напишешь — и сразу отдергиваешь руку), впервые Джон Кейдж прочитал ее в конце 40-х годов в Нью-Йорке. В России вовсе не Дмитрий Волкострелов является ее первооткрывателем: "Лекцию" по-русски читали не раз, а в начале 90-х музыковед Петр Поспелов снял по ней фильм. В общем, за нее и должны браться музыковеды: они знают, что лекция Кейджа даром что составлена из понятных слов, разбитых на четыре колонки, на самом деле написана по законам музыкальной композиции и представляет собой музыкальное произведение. Джон Кейдж считал, что одновременно с чтением лекции можно исполнять и другие музыкальные произведения, но для театрального спектакля (хотя обычные зрители, конечно же, скажут, что сочинение Волкострелова — "не театр") это было бы слишком.

Не отягощенное музыкальным образованием ухо сложную музыкальную структуру "Лекции" скорее угадывает, чем распознает. Но с благодарностью распознает нечто иное, а именно попытку объясниться в том, что любой творческий акт есть бесконечное приближение к недостижимому результату, как звучащая в тексте нумерация частей дает лишь иллюзию ритмичного продвижения от начала к финалу, а на самом деле постепенно вытравливает из зрителя ощущение времени и движения как такого. Наверняка в каждое из десятилетий после того, как была написана "Лекция", в ней находили свое: у каждой эпохи — уникальное чувство исчерпанности, оно есть в любой, но это только кажется, что оно универсально для всех.

Глядя на белый экран и вслушиваясь в бесстрастно произносимые слова и повторяющиеся, точно мантры, фразы, в которые, наверное, и не нужно вдумываться, потому что все они — лишь наполнение пустых ячеек выверенной кейджевской структуры, думаешь про обнуление культурных кодов, про то, что оно насущно необходимо для выживания. И еще про то, что минималистский спектакль, столь счастливо обнаруживающий в себе свойства эмоционального очистителя для зрителя, от его создателей потребовал не просто напряжения, но и мужества — тест на "ничто" оказывается сродни (раз уж пришли медицинские аналогии) какому-то важному анализу.

И только обнаружив в себе кейджевское "ничто", можно отважно работать театральным исследователем. У Дмитрия Волкострелова это редкое и благотворное "ничто" точно есть. Причем заметно оно даже вполне традиционному, требующему внятных знаков глазу,— во всяком случае, когда в финале белые полотна падают и актеры, скользнув взглядами по зрителям, убегают прочь, а входная дверь гостеприимно приоткрывается, выдыхаешь с каким-то банальным облегчением.