"Власть" составила рейтинг демократии для бывшего СССР

"Власть" продолжает серию публикаций, посвященных исследованию бывших советских республик и места России среди них. В прошлый раз изучалась государственность, теперь же речь пойдет о качестве политического режима — авторитарного, демократического или гибридного.

Алексей Токарев

Для большинства граждан постсоветской России демократия была в большей степени ельцинской, в меньшей — путинской, для власти в течение нескольких лет — суверенной, для несистемной оппозиции — сувенирной, для консерваторов — ругательным словом с добавлением второй "р", для либералов — пилюлей от всех болезней. По разным причинам, но обе эпохи — и 1990-е, и 2000-е — имели с демократическим режимом мало общего.

Кроме того, после распада Советского Союза оставшаяся без спарринг-партнера сверхдержава принялась разносить по миру устраивающие ее институциональные конструкции (иногда на крыльях бомбардировщиков), также называя подконтрольные режимы демократиями,— все вместе в рамках идеологической доктрины "расширения демократии". Само слово "демократия" перестало обозначать лишь систему взаимодействующих друг с другом институтов, а стало относиться еще и к идеологии. Несмотря на наличие значительного числа всемирно известных политологических и философских текстов, посвященных постсоветскому одиночеству Соединенных Штатов, российские антизападники особенно полюбили эссе Фрэнсиса Фукуямы "Конец истории". Американский политолог, во многом отражая умонастроения западного мира, провозглашал завершение процесса развития идеологий победой либеральной демократии.

Политическая наука не теряла ориентиров, сформированных в 70-х годах XX века. Тогда патриарх американской политологии Роберт Даль для обозначения современных форм демократии предложил термин "полиархия". Он описал семь институтов, при полноценном функционировании которых режим является демократическим: решения правительства контролируются избранными лицами (1); выборы проходят периодически, честно, исключая всякое принуждение (2); все взрослое население имеет право избирать (3) и быть избранным (4); свобода слова и альтернативные источники информации защищены законом (5); преследование по политическим мотивам им же запрещено (6); законодательством и политической практикой подтверждено право на создание независимых ассоциаций, включая политические партии (7). Позднее, когда в результате анализа постсоветских транзитов стало понятно, что внедрение демократических институтов и процедур вовсе не предопределяет демократическое качество режима, американские политологи Терри Карл и Филипп Шмиттер добавили еще две институциональные гарантии. Во-первых, избранные при осуществлении полномочий не должны подвергаться противодействию (даже неформальному) со стороны неизбранных. Во-вторых, государство должно быть суверенным и действовать независимо от политических систем более высокого уровня. Две последние характеристики отражали очевидное противоречие постсоветских транзитов: слабые государства с низким качеством институтов, неспособные поддерживать правила игры, не могли длительное время осуществлять демократическое правление, как бы ни были ориентированы на него элиты и массы. Ярчайший пример этого — современная Украина.

В мире существует большое количество рейтингов демократии — их гораздо больше, чем индексов государственности. Однако не каждый из подобных аналитических продуктов описывает государства с точки зрения полиархии. Многие исследуют отдельные аспекты: политические свободы, гражданские права, электоральные процедуры, подотчетность территории правительству, политическое участие и т. д. Качественное разнообразие рейтингов демократии является основным аргументом против попыток создания интегрированного индекса: разные рейтинги измеряют принципиально разные параметры. Вместе с тем достаточно очевидным представляется следующий тезис: зная, по каким переменным рассчитываются комбинированные рейтинги, можно выбрать такую их совокупность, которая будет отвечать основным характеристикам полиархии.

Для создания обобщенного индекса были взяты четыре рейтинга демократии: рейтинг Nations in Transit, индекс журнала The Economist, индекс демократии Фонда Bertelsmann (Bertelsmann Stiftung) и рейтинг Polity IV. Для сравнения рейтингов в научной литературе, как правило, используются сложные математические методы. Однако в нашем случае требовалось интегрировать не масштабные ранжирования более сотни государств, а данные всего по 15 республикам бывшего СССР. Четыре рейтинга планировалось свести в общую таблицу и, для начала ранжировав постсоветские государства по собственным значениям, проверить следующую гипотезу: если страны образуют вполне четко выделяемые кластеры в каждом из рейтингов, если участники кластеров одни и те же, и если распределение стран по рангам, несмотря на разницу шкал рейтингов, одинаковое, значит, четыре разных рейтинга — просто четыре разных аналитических инструмента, описывающих одну и ту же реальность. (Таблицы и графики см. ниже)

Рейтинг Nations in Transit основывается на следующих переменных: электоральный процесс, гражданское общество, независимость медиа, демократическая форма правления на национальном и местном уровнях, независимость суда, уровень коррупции. Государствам присваивается от семи (наименьшая степень демократичности) до одного (наибольшая степень демократичности) балла, и они распределяются по четырем кластерам: консолидированные и частично консолидированные демократии, транзитные государства (государства с гибридными режимами) и авторитарные консолидированные режимы.

Индекс демократии The Economist высчитывается на основании таких переменных, как свободные и честные соревновательные выборы, гражданские свободы, качество функционирования правительства, политическая культура населения и политическое участие. Каждому из рассматриваемых в индексе 167 государств присваивается от одного до десяти баллов, после чего они распределяются по кластерам: полноценная демократия, несовершенная демократия, гибридные режимы, авторитарные режимы.

В индексе демократии фонда Bertelsmann каждому из 128 государств присваивается от одного до десяти баллов на основании значений следующих переменных: государственная состоятельность (способность государства производить общественные блага), политическое участие, верховенство закона, стабильность демократических институтов, политическая и социальная интеграция. Кластеры в этом индексе не формируются.

После распада СССР оставшаяся без спарринг-партнера сверхдержава принялась разносить по миру устраивающие ее институциональные конструкции

Рейтинг Polity IV, составляемый корпорацией Societal-Systems Research и Мэрилендским университетом, рассчитывается от низшего (-10) балла к высшему (10) по таким переменным, как механизмы, уровень конкуренции и степень открытости процесса рекрутирования чиновников исполнительной власти, ограничения в отношении исполнительной власти, механизмы регулирования и соревновательность политического участия. Образуемые кластеры: полноценные демократии, демократии, открытые автократии, закрытые автократии, автократии.

Эти четыре рейтинга являются наиболее популярными как в академической среде, так и в аналитической публицистике. Самый ангажированный рейтинг — Nations in Transit, составляемый "неправительственной правительственной" (финансируемой из бюджета США) организацией Freedom House. В другом их продукте, рейтинге свободы государств и территорий, наряду с частично признанными Абхазией и Южной Осетией фигурирует Чечня. Совершенно очевидно, это сделано в пику России. Плюс Nations in Transit: рейтинг составляют ежегодно и только по посткоммунистическим государствам, что позволяет очень четко отслеживать политические изменения.

Продукт, рассчитываемый Economist Intelligence Unit по 60 показателям, собранным в пяти переменных, удобно воспринимать благодаря десятибалльной шкале.

Индекс демократии фонда Bertelsmann — самый аналитически насыщенный. Специалисты фонда позаботились об удобстве использования своих результатов, создав интерактивный проект "Атлас трансформации". Он позволяет быстро получить информацию по каждому из 128 государств и сразу увидеть ее в сравнении с соседями по рангу.

Рейтинг Polity IV ранжирует страны по своим показателям с 1800 года. Измеряемый каждые два года, он хорош тем, что показывает долгосрочные тенденции, измеряемые десятками лет, однако изменения внутри десятилетия в нем практически не видны. Если график Polity IV показывает изменения в промежутке меньшем, чем десять лет, это означает, что в государстве происходили поистине масштабные эволюционные процессы. В рамках рассматриваемого периода Polity IV зафиксировал изменения только на Украине, в Грузии, Киргизии и России.

Рейтинги The Economist и фонда Bertelsmann начали составляться с 2006-го с шагом в два года, и эти условия были основными при определении хронологических рамок исследования. Возможность проанализировать постсоветские государства с 1991 года при помощи Polity IV или с 2001-го, используя Nations in Transit, существовала. Мы не использовали ее, поскольку в данном случае показатели этих рейтингов не уравновешивались бы двумя другими, и исследование потеряло бы всякий смысл.

В таблицах с оригинальными значениями каждого рейтинга нас интересовали не конкретные показатели, а исключительно места, на которых оказались государства. В 2006 году можно увидеть четыре кластера: четко выраженные лидеры (Прибалтика) и аутсайдеры (Узбекистан и Туркмения), консолидированные авторитарные режимы (Таджикистан, Белоруссия, Азербайджан, Казахстан) и самый размытый — транзитные страны (Украина, Молдова, Армения, Россия, Киргизия, Грузия). Исключений в составе кластеров два. Во-первых, в индексе фонда Bertelsmann Киргизия оказалась в компании консолидированных авторитарных режимов. Во-вторых, Белоруссия, традиционно не любимая американскими исследователями демократии, отправится на дно, оккупированное Узбекистаном и Туркменией.

В дальнейшем члены кластеров (кроме лидеров и аутсайдеров) будут меняться. В 2012 году все четыре рейтинга позволят четко выделить пять кластеров, состав которых в каждом из них неизменен. Кроме того, как и в случае с 2006 годом, границы кластеров четко видны. Три исключения: Россия, имеющая в рейтинге Nations in Transit показатель Таджикистана, что помещает ее в кластер авторитарных консолидированных режимов, Молдавия с одинаковым с Латвией показателем в Polity IV, что позволяет отнести ее к консолидированным демократиям, и Армения, поднятая в том же рейтинге до "неполноценных демократий". В первом случае исключение объясняется откровенной нелюбовью Freedom House к России, на которую вполне возможно списать подобные низкие оценки. Во втором и третьем проявляется недостаток точности Polity IV.

До этого места все наши действия с рейтингами касались ранжирования на основании оригинальных цифр. Для дальнейшего анализа требовалось перенести значения четырех рейтингов на общую шкалу.

Рассчитываемые по десятибалльным шкалам рейтинг фонда Bertelsmann и индекс The Economist трансформировать в стобалльную шкалу было легче всего. Индекс Polity IV тоже прекрасно на нее лег: -10 баллов (наивысший уровень авторитаризма) превратились в 0 баллов, 0 баллов (наибольшее приближение к гибриду) — в 50 баллов, а 10 баллов (наивысший уровень демократии) — в 100 баллов. В отношении Nations in Transit обыкновенной математической пропорцией можно добиться перевода шкалы 1-7 в шкалу 1-100, однако таким образом мы получили уровень авторитарности государств. Соответственно, полученный результат пропорции необходимо вычесть из 100 баллов, получив степень демократичности государства. Например, показатель Белоруссии в 2006 году — 6,71 из 7 — означает 96 из 100 по шкале авторитарности. В итоговую таблицу вписывался показатель демократичности — 4.

После подсчета среднего арифметического по четырем столбцам, приведенным к общей стобалльной шкале, мы получили интегрированный рейтинг. На основании общего рейтинга, как и в предыдущих таблицах, выделялись кластеры. Интегрированный рейтинг позволил выделить страны, вышедшие из кластеров, то есть стоящие отдельно.

Для наглядной демонстрации сравнения режимных траекторий постсоветских государств мы построили график. Тот факт, что в этом графике можно увидеть что-то цельное и структурированное вместо начинающихся и заканчивающихся в разных углах координатной плоскости линий, означает, что ни одно постсоветское государство за последние восемь лет масштабных прорывов на пути демократизации не совершило. В самых общих чертах линии 2006, 2008, 2010 и 2012 годов повторяют друг друга.

Степень консолидации режима (то есть устойчивости и необратимости институтов вне зависимости от степени демократичности/авторитарности) в каждой конкретной стране можно проследить по близости точек разных годов друг к другу. В этом смысле наиболее стабильными оказываются режимы Эстонии, Латвии, Литвы, Азербайджана, Белоруссии и Узбекистана. Сильно различающиеся по степени демократичности, они похожи по практически отсутствующим изменениям — точки разных годов составляют почти единое целое. В случае с прибалтийскими лидерами эту устойчивость, скорее всего, назовут позитивной стабильностью демократии, а узбекский и белорусский авторитаризм будет именоваться застойным. Зато по сравнению с колебаниями транзитных государств, точки которых отчетливо разделены на плоскости, Узбекистан и Белоруссия выглядят оплотами устойчивости государственных институтов. Самыми нестабильными являются режимы Украины, России и Киргизии, менее вариативны грузинский и молдавский режимы.

Получившийся график напоминает взлетающего дракона, причем разные части его туловища отличаются друг от друга качественно.

Хвост — Туркмения и Узбекистан. То, что дракон приподнял кончик хвоста в 2008 году, свидетельствует о незначительной демократизации. С позиции 10 в общем рейтинге в 2006 году Туркменистан поднялся на позицию 12,8, где надолго задержался. Маленький рост легко объяснить едва заметными реформами по преодолению культа личности Туркменбаши, которые предпринял второй президент Туркмении.

В другом рейтинге Freedom House наряду с частично признанными Абхазией и Южной Осетией фигурирует Чечня

Лапы дракона — Белоруссия, Казахстан, Азербайджан и Таджикистан — консолидированные авторитарные режимы без ярко выраженного культа личности, но со сверхсильным институтом президента, подавляющим все прочие, обладающие невысоким уровнем легитимности. Эти государства, прочно и надолго разместившиеся между пунктами 22 и 27 на стобалльной шкале, имеют низкие шансы на положительную динамику. Скорее всего, лапы, как и хвост, предпочтительно оценивать по шкале авторитарности. Именно эти государства являются практическими примерами безуспешности и завершенности постсоветских транзитов, когда сама теория демократического перехода должна быть не просто подвергнута коррекции, а заменена терминологическими антонимами.

Армения, Россия и Киргизия размещаются в рыхлом туловище, растекающемся по координатной плоскости куда сильнее, чем лапы и хвост. Состояние туловища таково, что из него все время кто-то уходит. В 2012 году наверх ушла Армения, находящаяся вне всяких кластеров (хотя правильнее сказать, что не Армения поднялась, а Россия с Киргизией опустились). Киргизия ушла вниз в 2010-м из-за гражданской войны в результате очередной смены президента. Россия — единственное государство в рейтинге, показатели которого стабильно ухудшаются. Даже Украина, упавшая больше всех, сначала показывала незначительный рост.

Крылья. Эволюция дракона заметна в 2007-2008 годах, когда из общего тела зародыша (синяя линия, объединяющая в 2006 году шесть транзитных государств в рамках 45-65 баллов) явственно начали проступать крылья. Украина, Молдавия и Грузия отделились от Армении, Киргизии и России. Красные точки 2008 года в случае Украины и Молдавии заметно выше синих точек 2006 года. В группе виден стабильный рост Молдовы. В 2006-2008 годах все три государства группы стоят отдельно друг от друга — в общий кластер они объединены номинально, что видно по таблицам с общим рейтингом. В 2010-м Молдавия подтягивается к Украине. В 2012-м Украина, стабильно стремящаяся вниз, примыкает к Грузии. Провал Грузии в 2010 году — следствие переписывания конституции под Михаила Саакашвили для реализации похожего на Россию 2008-2012 годов сценария "президент остается в политике, став премьером". Как известно, у грузин не получилось.

Больше всех размахивающая крыльями Украина — сказались межклановые политические войны после "оранжевой революции" — испытала наибольшее падение в 11,5 балла, однако в туловище пока не перешла. Если бы мы включили в исследование только начавшийся 2014 год, он подтвердил бы отчетливую тенденцию авторитаризации Украины. Растущие на киевских улицах баррикады сильно удлинили бы драконьи крылья.

Голова дракона смотрит на запад. Лидеры, как и аутсайдеры, сохраняли одних и тех же участников, что было очевидно и перед проведением исследования. Эстония в большинстве рейтингов (за исключением Polity IV, считающей лидером Литву) занимала первое место. Латвия была преимущественно в бронзовых призерах, хотя и боролась с Литвой за серебро. Данные тенденции определили лидерство Эстонии в общем рейтинге и их с Литвой нахождение в рамках практически неизменных 84-85 баллов. Голова в смысле прогноза изменений похожа на хвост: они здесь вряд ли произойдут. Как и в хвосте и лапах, транзит тут завершен — лишь с тем отличием, что консолидация носит демократический характер.

Очевидна стабильность консолидированных режимов: Эстонии — в верхней части и Туркмении — в нижней. Легкие колебания Белоруссии, более заметные — в грузинском транзите. Эволюция в Молдавии проходит по сценарию, похожему на грузинский. И наконец, похожие тенденции двух братских государств. Украина не Россия, но траектории режимных трансформаций практически идентичны.

Постсоветский дракон демократий не преподнес сюрпризов в части головы и хвоста, но позволил явно увидеть режимные изменения в средней части — той самой, которая наиболее сложна для измерения и сравнения. Расположение шести государств между 40 и 70 баллами из 100 свидетельствует о том, что демократический режим имеет шансы на консолидацию в одних странах и не до конца замещен гибридами в других. Даже с учетом заметных — а главное, стабильных — падений до уровня авторитарных государств каждому из членов шестерки еще далеко. Несмотря на это исследование бывших советских республик с точки зрения их приближения к полиархии достаточно утопично: слишком многие государства по факту завершили демократический транзит, хотя в официальной риторике от дискурса демократических ценностей не отказались.

Уже много лет в транзитологии назревает очередной поворот (последний сместил фокус исследователей от демократических, преимущественно электоральных, процедур в сторону государственных институтов и их способности поддерживать правила игры). Ученые все чаще пишут о напрашивающейся замене шкалы "отсутствие демократии--функционирование демократии" на другую, не обязательно рассматривающую транзит к демократии, исследующую не "недодемократические", а, например, "сверхавторитарные" режимы. Политическое развитие государств бывшего Советского Союза тоже говорит о необходимости этой замены.

Ранжировав постсоветские страны по качеству государственности и уровню демократизации, было бы странно не обратить внимание на живущих в них людей. Поэтому следующая публикация будет посвящена демографическому благополучию постсоветских государств.