Андрей Архангельский — о сверхзадаче сериала «Черная кошка»

На Первом канале завершился сериал "Черные кошки". Обозреватель "Огонька" с интересом наблюдал за синтезом старой и новой идеологии

Андрей Архангельский

Два теоретика медиа, Ролан Барт и Маршалл Маклюэн, сходились в одной мысли: то, что говорит о чем-либо, прежде всего говорит о самом себе. По этой формуле любой исторический сериал на госканале говорит нам прежде всего не о 1940-х или, там, о 1960-х, а о современном сознании производителей и заказчиков сериала. О той картине мира, которая у них в головах. Точнее, о той, которая понравится их начальству.

"Черные кошки" всеми силами намекают на фильм "Место встречи изменить нельзя", тут прямые цитаты, реплики — но это отвлекающий маневр: тот фильм был о встрече людей, а этот — о встрече ведомств. О слаженной работе и разнообразии карательных органов. В старые времена фильм о работниках органов заказывало, как правило, какое-то одно ведомство — МВД или ГКБ СССР: конкурирующее ведомство при этом слегка высмеивалось и роль его принижалась. Эта милая игра сегодня смотрится забавно; вот же, думаешь, какие были тонкие игры у людей. Те, кто делал нынешний сериал, подчеркнуто толерантны: они не хотели обидеть никого; мало того, они хотели показать все богатство, всю палитру. Тут у нас и МГБ, и МВД, и отдел по борьбе с бандитизмом, и прокуратура, и партийный аппарат, и даже охрана лагерей; смешно, но есть даже некий аналог нынешнего ФСО — эпизодический офицер спецсвязи из Москвы. Авторы явно хотели услужить всем наследникам системы и тщательно следили за тем, чтобы ведомства были представлены в равной пропорции. Серьезно изучены детали: чтобы мундиры соответствовали — тут пуговки такие, тут сякие; тут шитье, тут погоны с красными линиями, тут с зелеными. В общем, большая и кропотливая работа была проделана, особенно это заметно, когда все действующие лица собираются за круглым столом у первого секретаря обкома — прямо рыцари круглого стола.

Существование бандитов, ростовской малины естественно в этом фильме — дело послевоенное, дело происходит в Ростове на Дону, но есть и маленькая особенность. Дело в том, что мир бандитов тут не противопоставлен, как обычно, миру карательных органов и граждан, а встроен в общую систему контроля и управления гражданами. Авторы сериала явно имели "шо нам сказать за параллелизм системы": вот мир первого секретаря, говорят они, а вот — мир вора-законника с 1929 года, деда Варравы; а вот мир начальника областного МГБ. И все эти миры устроены одинаково — вертикаль универсальна. Авторы не скрывают своей симпатии к смачному жаргону. Авторы восхищаются колоритными ворами и бандитами — Ростов-папа, еще бы, и они прекрасно знают, что ничем не рискуют; что этот тип будет санкционирован, одобрен и зрителем, и заказчиком. С уважительной дрожью в голосе за кадром нам рассказывают о "сучьей войне": понятно, об этом сегодня должен знать каждый приличный человек, это тоже ведь скрепа. Хотя они и враги, но враги "свои", понятные, поэтому их и отделяет от органов тонкая, символическая перегородка из музыки; вот сидят опера, а вот, буквально за стеночкой, бандиты — и как-то же они сосуществуют, есть какая-то органика в этом.

Остается выяснить, кто враги главные. Имя и происхождение главного врага в нашем кино всегда было очень важным идеологическим сигналом. В "Черных кошках" примечательно возвращение к старой советской формуле "бывшие фашисты на службе американской разведки". Мне казалось, что я уже никогда не увижу этого на экране, однако же ошибся. Связка "фашисты" и "западные спецслужбы" — универсальная формула советского кино с 1950-х аж до 1984-го (даже в цивилизованном, так сказать, сериале "ТАСС уполномочен заявить" обаятельный резидент американской разведки Джон Глэб связан с нацистами). Почему это было важно для идеологии? Важно было демонстрировать преемственность зла, генеалогию зла, важно было соединить прежне зло (нацизм) и нынешнее (Америку), чтобы картина мира была герметична, чтобы в ней не было щелей. Чтобы было понятно, что нынешние фашисты — это американцы. То, что эта формула вернулась в наше кино (как и то, что авторы подчеркивают: они не воюют с "простыми американцами"),— это все, конечно, примечательный факт, это говорит о каких-то важных подвижках опять же в сознании. Есть и еще один момент: американо-нацистские шпионы, говорят нам,— это не ложная тревога, как многим тут может показаться. Что они могут окопаться в самых неожиданных местах, например на коленях у первого секретаря обкома партии. И пусть до поры отдельные товарищи смеются над излишней бдительностью, но она, как правило, оправданна: фашисты/шпионы всегда среди нас. И это все на полном серьезе, как анекдот про "жабу": неужели и тут шпионы? Да, и тут шпионы, и тут, и везде.

Это фильм о том, как устроена наша универсальная вселенная, почему она так устроена. Этот сериал — некое чудо субординации, песня о вертикали и функциональности. Авторам, конечно, нравится устройство этого аппарата, они любуются его пыльным и немного старомодным гудением. Тем, что он выстроен весь именем Сталина (портреты которого в каждом кабинете), тем, что каждый винтик этой системы знает свое место. Причем это уже не топорный, "черно-белый" сериал 2000-х, здесь присутствует уже некая сложность мира, погрешность в рамках допустимого: да, система в целом жестокая, этого не скрывают, и пытки есть. Но ведь те, которые пытают, они же потом и героически погибают за родину в борьбе со шпионами. В рамках системы возможен и хороший поступок товарища ученого Ермоловой, которая спасает коллегу. Хороших людей немного подержат в тюрьме, но потом отпускают. Можно и джазик поиграть, есть и рыночные отношения, есть забавные парадоксы: лучшая библиотека в городе находится на территории лагеря для военнопленных.

Но самое важное в сериале — стихийный патриотизм советской малины, то, что она помогает ловить фашистов. Малина ворует, убивает, да, но родину не предает. И даже "законник" при случае становится патриотом, а при слове "фашист" юный щипач преображается, суровеет, в финале героически погибает, протыкая шину у шпионов. Это подлинная симфония, единение — перед лицом американской военщины: поиск шпионов скрепляет разные слои и классы общества. Это возвращение к еще одной, более древней идеологической формуле о "социально близких группах". "Свои со своими всегда договориться могут. Чую, чужие",— говорит дед Варрава (Андрей Смирнов). Чужими в этом сериале не считаются ни работники МГБ, ни бандиты, ни вохровцы. Это — "свои". Чужими могут быть только "американские шпионы" — тоже по-своему забавные ребята. Они, конечно, немного роботы, но это понятно: на них возложена в сериале большая ответственность за зло в этом мире. И они даже слегка склоняются под тяжестью обязанностей.

А, чуть не забыл. Там, в этом герметичном мире, нашлось место и нам, представителям прессы. Главный герой из отдела по борьбе с бандитизмом (Павел Деревянко) заходит в редакцию местной газеты, чтобы напечатать материал для дезинформации шпионов (которые, конечно, внимательно читают советские газеты и делают аккуратные вырезки штурмовым ножом). И вот такой у них разговор происходит. "Минуточку,— говорит опер.— Вы не поняли, товарищ редактор. Материал должен выйти не во вторник, а завтра!" Я думаю, это тоже — с точки зрения авторов — идеал взаимоотношений с прессой. Несколько грубовато, но ничего, я думаю, мы привыкнем.