Ольга Филина беседует с историком Игорем Данилевским

Когда история на глазах становится политическим предметом, науку приходится защищать. С этой целью возникло Вольное историческое общество — новая комиссия по борьбе с фальсификациями, но на этот раз не государственная, а гражданская

Зачем России "вольные" историки, "Огонек" спросил у одного из учредителей общества — Игоря Данилевского, завкафедрой истории идей и методологии исторической науки НИУ ВШЭ

— У нас уже есть Российское историческое общество, возглавляемое спикером Госдумы Сергеем Нарышкиным. Ваша организация — своего рода антипод?

— Нет, мы просто существуем параллельно и для разных целей. В Российском историческом обществе я тоже состою. Соль же нашего замысла в том, чтобы собрать экспертную группу, которая могла бы оперативно и качественно давать отпор агрессивному непрофессионализму в исторической науке. И, разумеется, блокировать попытки манипуляций историей в разных целях — от политических до мифически-сектантских. В последние два года широкой публике открылось то, что всегда было известно профессионалам: что звания и степени почти ничего не значат в нашем обществе, где диссертации подделываются, а ученые звания покупаются. Соответственно остро встал вопрос о доверии научному сообществу. Учреждая свою организацию, мы надеемся вернуть это доверие. Каждый из ее создателей как-то отстаивал честь профессии в своей области. Но в одиночку это делать очень трудно, поэтому объединение стало естественным выходом. Идея оформилась еще в прошлом году, а сейчас мы сумели ее осуществить, выйти в публичное поле. Разумеется, мы не рассчитываем что-то доказать поклонникам Фоменко, Гриневича, Чудинова, Задорнова и прочих — это бы заняло массу времени и превратилось бы в борьбу с алкоголизмом для непьющих. Истинный поклонник таких авторов не воспринимает аргументированной критики, поэтому мы будем обращаться к аудитории, которая еще не утратила вкус к доказательствам и научным аргументам.

— Какой вы видите свою публичную деятельность?

— О первом аспекте я уже сказал — это научная экспертиза различных текстов и заявлений. Наша цель — помочь людям разобраться в том потоке исторической информации, которым заполнены все каналы. Не только наши, но и зарубежные: нужно ведь мыслить не бинарно, а хоть чуть-чуть сложнее. Можно ли, скажем, решать вопрос о том, "чьим" должен быть сегодня Крым, исходя из того, в состав какого государства он входил в прошлом? И если в прошлом, то в каком? В прошлом веке? Или в веке XVIII? Или в более раннее время? Или же надо ориентироваться на то, на каком языке говорит большинство его населения? И если да, то когда? Сейчас, в XIX веке, в более раннее время? Или же надо руководствоваться нормами международного права? И если да, современными, или, скажем, международными договорами XVIII века, например, Кючук-Кайнарджийским миром между Россией и Турцией? В общем, мы призываем к тому, чтобы быть очень аккуратными, используя исторические аллюзии.

— А другие аспекты?

— У нас в планах — создание Вольного исторического университета, где бы регулярно читались публичные лекции, а также издание собственного научного журнала. Разумеется, будем выступать в защиту коллег, которым мешают заниматься научной деятельностью из-за их убеждений или прихотей начальства: вспомним недавнюю историю с профессором МГИМО Андреем Зубовым, которого чуть было не уволили. При этом само общество по сути — просвещенческий проект. Достаточно зайти в книжный магазин, чтобы увидеть, чем забиты полки, а раз полки — значит и чьи-то головы — и прийти в ужас. Непрофессионализм везде: и у сталинистов нового толка, и у либерально мыслящих авторов — последний исторический труд Бориса Акунина здесь, к сожалению, не исключение. Я даже думаю, что историческое образование нужно начинать с совсем маленького возраста, чтобы привить детям интерес к прошлому страны и народа. Мне доводилось видеть финские книги для детей-дошкольников, где разные зверушки в роли исторических деятелей вводят юных читателей в курс истории своей страны. Это сделано хорошо и со вкусом, а мы продолжаем терзать детей скучнейшими учебниками: стоит ли удивляться, что никто ничего не помнит. Очень опасно воспитывать поколение, которому вымысел интереснее реальной истории, как будто заранее хотим лишить его памяти.

— Может быть, такой непрофессионализм — естественное следствие разрушения исторических школ? Есть ли они вообще в России?

— Школы у нас были до революции, а потом сохранялись в головах немногих уцелевших специалистов. В 1981 году Владимир Васильевич Мавродин, наш классик истории, с горечью сетовал, что ленинградская и московская исторические школы почти прекратили свое существование — носители знания стали физически уходить. При этом быть учеником, допустим, Михаила Николаевича Тихомирова, считалось лучшей аттестацией для знающих людей, чем всякий официальный диплом. В то же время некоторые направления на рубеже 60-70-х годов ХХ века стали возрождаться — словно бы из ниоткуда. Наши медиевисты-западники, работавшие за железным занавесом, получили европейское признание сразу же, как только их труды были переведены. В первую очередь я имею в виду наследников школы Анналов, историко-антропологическую школу. Последнюю работу Арона Гуревича "Индивид в Средних веках" сначала опубликовали за рубежом и только потом в России. То есть мы не совсем на задворках. К тому же наша история весьма специфична, и она неизбежно требует своей школы, простой перенос западных лекал не поможет. Источниковая база у нас, по сравнению с Западной Европой, довольно скудная: значительное количество письменных памятников было утрачено. До XVI века источников совсем мало: специалисты знают их наперечет. Поэтому в России поневоле много внимания уделялось и уделяется источниковедению, чтобы получить максимальное количество информации из того, что сохранилось до нашего времени. Сказание о Мамаевом побоище, например, историку говорит не столько о реальном ходе сражения, сколько о смысле этого события (который оно, кстати, приобрело далеко не сразу). Дмитрий Иванович Московский, которого мы все называем Донским, изображен в этом памятнике чуть ли не сатирически: его теряют в начале битвы на Куликовом поле и пытаются разыскать уже после победы. Находят великого полководца "отдыхающим" под срубленной березкой. В ранних рассказах таких подробностей не было. Почему они появились? Дело в том, что у Дмитрия Ивановича сложно складывались отношения с русской церковью: он вмешивался в ее дела. Наверное, поэтому автор (трудившийся в стенах монастыря) умаляет роль московского князя, отдавая приоритет церковным деятелям. В Сказании утверждается, что борьбу с Мамаем фактически возглавили митрополит Киприан и игумен Троице-Сергиева монастыря Сергий: первый советует Дмитрию, как сдержать Мамая, а второй благословляет князя на битву. Но это, мягко говоря, весьма сомнительно, поскольку именно Киприан за два года до сражения на Куликовом поле предал анафеме Дмитрия Донского. Так что миф о симфонии власти и церкви в русской истории весьма условен.

— Нехватка источников, вероятно, создает благоприятную среду для интерпретаций и мифотворчества. Это тоже особенность нашей школы?

— Это скорее ее проблема. Когда я только начинал изучать древнерусские летописи, меня очень тревожило отсутствие прочной основы: нет достаточных доказательств для разработки большинства тем. Практически невозможно создать единую и непротиворечивую картину мира Древней Руси. Если кто-нибудь вам скажет, что сейчас он объяснит, как все было на самом деле, — этот человек либо не понимает, чем он занимается, либо лжет. В то же время неправильно ударяться и в другую крайность: что все недоказуемо. Это не так. С уверенностью можно говорить о многом, выдвигая аргументированные гипотезы. Есть предание, будто бы один из учеников спросил Конфуция: что такое знание? Тот ответил: "Называй то, что ты знаешь — знанием, а что не знаешь — незнанием. Это и есть знание". Похожая формула была бы полезна в работе многим нашим историкам. У нас ведь часто идут по простому пути: берется легенда, дополняется общими рассуждениями — и вот вам "подлинная история". А в науке нужно четко прописывать, что вот это мы знаем, а об этом — только догадываемся. Поскольку у нас многие теории строятся на пустом месте, российские квазиисторики часто используют старый как мир способ вводить своих читателей в заблуждение: говорить правду и только правду — но не всю правду. При этом часто ссылаются на непререкаемые авторитеты. Это производит впечатление "достоверности". Классический пример — труды Фоменко. Он, например, ссылаясь на Ключевского, утверждает, что дьяк Кудрявцев, собиравший в XVII веке архивные материалы для продолжения Степенной книги, никаких документов по истории Руси не нашел. Следовательно, все источники по ранней истории нашей страны появились "задним числом". Но у Ключевского было другое объяснение: начальник одного из архивов сказал Кудрявцеву, что ему со всеми подьячими и десяти лет не хватит, чтобы сделать необходимые выписки — столько было документов! Потому-то Кудрявцев и ушел ни с чем... Так что экспертиза цитат — это, если хотите, еще одна очень полезная вещь в российских реалиях, когда цитатами сыплют все: от политиков до артистов.

— Необходимость создавать Вольное историческое общество тоже продиктована российскими реалиями? Или это дуновение времени?

— Я считаю, что это общая проблема для многих стран. Ницше давным-давно написал, что все люди пытаются создать комфортную историю, в которой бы им хотелось жить. Поэтому историю всегда будут искажать, интерпретировать, мифологизировать, упрощать. Студенты, например, бывают удивлены, узнав, как в Прибалтике появился Тевтонский орден. Крестоносцы пришли туда по просьбе польского князя Конрада Мазовецкого, северные владения которого страдали от набегов пруссов. Известно, что активное участие в этом приглашении сыграла жена Конрада Агафья — внучка нашего Игоря Святославовича, который на половцев ходил. Почти исторический анекдот, но весьма показательный. Конкретные истории человеческих судеб не вписываются подчас ни в государственные, ни в национальные границы. И вот эти истории как раз самое интересное. Они представляют собой живой опыт, который возвращает нам нас самих: мы изучаем уже не жизнь государств, а жизнь людей — значит, и свою жизнь. Это человеческое измерение истории мне кажется очень важным, и оно легко теряется, когда государство историю приватизирует. Посмотрите хотя бы, как сегодня организован урок истории в обычной школе: сначала рассказывают про политическую обстановку конкретного периода, потом про экономическую, а быт, культура, живые лица — это "прочтете дома". Я тысячу раз говорил, что путь обезличивания и "обездушивания" истории  — тупиковый. Дети просто ничего не поймут и не запомнят, если все сведется к фразе, что храм Покрова на Нерли — "жемчужина древнерусского зодчества". Так и хочется спросить, а почему не бриллиант?

— Но делать из истории страны собрание ЖЗЛ ведь тоже опасно, будут как раз не знания, а легенды о героях. Плюс их гораздо проще мифологизировать.

— Мифологизировать можно что угодно, в том числе мощь государственной машины. Потом, если говорить о детях, то я всерьез считаю, что книга Николая Куна "Мифы и легенды Древней Греции" дает им гораздо больше, чем наш школьный учебник по истории Древнего мира с именами и датами. Во всяком случае, она прививает вкус к хорошему чтению. Я вообще думаю, что у нас есть большая беда: до сих пор не определены цели школьного исторического образования. Что мы хотим получить "на выходе"? Чтобы они помнили все имена и даты? Зачем? Что это им даст? Можно помнить наизусть всю "Советскую историческую энциклопедию" — и быть совершенно необразованным человеком. Да и как можно запихнуть в голову школьника за семь лет все знания, которые мировая историческая наука накопила за многие десятилетия своего существования? Даже академика нельзя научить такой "истории": человек просто не вмещает подобных объемов информации. Значит, нужно отбирать. А чтобы понять, что и как, — требуется четко определить цель школьного исторического образования. От того, что она не сформулирована, только хуже: значит, определяют наобум или по остаточным знаниям, полученным когда-то в школе. Я входил в состав Рабочей группы по подготовке концепции нового учебно-методического комплекса по отечественной истории. В ходе обсуждения и доработки концепции, кстати, была высказана очень важная мысль: это должна быть история людей. Даже в том, что касается Второй мировой и Великой Отечественной войны, надо говорить не столько о фронтах и передвижениях армий, сколько о жизни человека на войне: на фронте, в тылу, на оккупированных территориях, в плену. Но все-таки у нынешнего варианта концепции есть уже очевидный недостаток — она чудовищная по объему. Соблюдая все правила санитарных норм, которые должны учитываться при создании учебников (так называемый СанПИН), эту концепцию можно вместить только в виде голой схемы с "жемчужинами древнерусского зодчества". Начитавшись таких схем, поневоле станешь с удовольствием внимать квазиисторикам: они хоть пишут интересно. Или просто забудешь об истории на веки вечные. А этого допустить нельзя — историческое образование в России жизненно необходимо.

Беседовала Ольга Филина