Как разворовывали стратегические запасы

1062 тонны военного имущества и грузы на сумму 1,083 млн руб. похитил рядовой сотрудник Ленинградского военного порта экспедитор Линберг. Причем он был только одним из 122 обвиняемых, проходивших в 1925 году по делу о хищениях в этом порту. 12 из них были приговорены Военной коллегией Верховного суда СССР к расстрелу и 91 — к разным срокам лишения свободы, от шести месяцев до десяти лет. Это дело отличалось от множества таких же только числом обвиняемых. Установить истинные размеры хищений и всех подозреваемых не удалось ни в одном случае.

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ

Вечно доходное место

Армейские запасы и выделенные на их покупку суммы крали всегда и везде, и Россия никогда не была исключением. Тяжелейшие войны, воспринимавшиеся всеми как народное бедствие, для интендантов были временем благоденствия и обогащения. Герой войны 1812 года начальник Главного штаба 1-й Западной армии генерал А. П. Ермолов вспоминал:

"В Поречье генерал-провиантмейстер Лаба докладывал военному министру, что комиссионер в похвальном намерении не допустить неприятеля воспользоваться магазином сжег его. В нем находилось несколько тысяч четвертей овса и 64 тысячи пудов сена. Не восхитился министр восхваляемою расторопностью, а я испросил позволения его справиться по делам, как давно об учреждении магазина дано было повеление: нашлось, что от подписания бумаги две недели. Есть ли возможность в один пункт свезти такое большое количество запасов в том месте, где во множестве взяты обывательские подводы в пособие армии? Я осмелился сказать министру, что за столь наглое грабительство достойно бы вместе с магазином сжечь самого комиссионера. Генерал-провиантмейстер Лаба выслушал все не смущаясь: во время отправления им должности происшествие сие, конечно, не первое ему встретившееся".

Казалось бы, ничего подобного в рабоче-крестьянской Красной армии быть попросту не могло. Однако, как свидетельствуют документы, случалось едва ли не на каждом шагу. В 1922 году в Северо-Кавказском военном округе расследовалось дело одного из высокопоставленных снабженцев — заместителя уполномоченного по сенозаготовкам И. Ракитянского. По всей видимости, букет его злоупотреблений оказался слишком цветист, и ГПУ начало следствие. Ракитянскому инкриминировали далекие от сенозаготовок эпизоды — заключение заведомо невыгодных сделок с частными торговцами на поставку мануфактуры, соли, мешков и проволоки. Нанесенный только этими сделками ущерб оценивался в 50 млрд руб. Кроме того, ему вменяли в вину получение взяток за поставки мяса, а также вымогательство посреднического процента за поставки неких товаров для красноармейских частей из-за границы.

Однако интендант защищался упорно и последовательно. У частных фирм, с которыми он вел дела, не оказалось соответствующих документов. Рабоче-крестьянская инспекция почему-то не смогла установить средний уровень цен на соль, мешки и прочее на момент заключения сделок и потому отказалась давать оценку нанесенного казне ущерба. А представитель Наркомвнешторга Камышев, у которого Ракитянский вымогал 5% объема поставок, на очной ставке показал, что никакого вымогательства не было.

И все же ГПУ собиралось передать дело в военный трибунал. Уровень жизни Ракитянского явно не соответствовал его жалованью, и одного этого хватало для обвинительного приговора. Однако военнослужащего не могли судить без согласия его командования, а командовали Ракитянским такие же снабженцы, как и он. Поэтому его рапорт с просьбой освободить от судебного преследования был отправлен по команде с положительной резолюцией.

По той же причине оставались недосягаемыми для карающего меча партии и другие интенданты. В конце 1923 года армейские пекарни перевели на хозрасчет. Тут же началось массовое воровство муки, а чтобы скрыть хищения — выпечка хлеба с разнообразными примесями. Столь же масштабно разворовывали деньги, выделенные на ремонт казарм и покупку дров. С середины 1924 года почти повсеместно вместо мяса красноармейцам стали выдавать пересоленную или тухлую рыбу.

При выезде войск в летние лагеря оказалось, что и здесь проблема на проблеме.

"Лагерные условия неудовлетворительны,— говорилось в сводке ОГПУ за июль 1924 года,— палатки старые и протекают, наблюдается невозможная скученность (в каждой палатке до 15 человек). Многим красноармейцам ввиду недостатка постельных принадлежностей приходится спать на голой земле. Скверно налажена доставка и кипячение воды".

В обзоре состояния армии в следующем месяце ОГПУ констатировало:

"Причиною неудовлетворительного снабжения частей в значительной мере является преступное отношение хозяйственных органов к делу снабжения армии. В этом отношении особенно выделяются Туркфронт и Западный округ. Начальник ВХО (военно-хозяйственный отдел.— "Деньги") Туркфронта распорядился принимать негодное для пищи ранее забракованное мясо. Начснаб Туркфронта сдал поставку овощей на невыгодных для казны условиях. Произошло это потому, что сотрудники получили взятку в 1000 руб. от поставщиков. Снабженческие органы фронта приняли 70 000 пуд. никуда не годного овса, трижды признанного неудовлетворительным. На Запфронте имелись факты небрежного отношения к зерну, тысячи пудов которого сгнило и все же отпускалось частям. В Вяземском продмаге 4000 пуд. ржи заражено вредителями. В Ленинградском округе поставлялось никуда не годное сено. Во многих воинских частях пища... безвкусная, нередко опасная для здоровья, часто приготовленная в антисанитарных условиях".

Военно-бесхозные склады

Однако все это мелочи по сравнению с тем, что творилось в 1920-х годах в подразделениях армии и флота, где имелись оставшиеся с царских времен склады. К примеру, в Ленинградском военном порту (или ЛВП, по бытовавшей тогда привычке сокращать слова) запасы разнообразного имущества в огромном объеме накапливались едва ли не со времен Русско-турецкой войны 1877-1878 годов. О том, как хранилось это имущество и как присматривали за ним начальник порта А. Зимин и его помощник Животов, рассказывал в обвинительной речи помощник прокурора Верховного суда СССР И. С. Кондрушкин:

"Военное ведомство — одно из таких, которое получило после революции колоссальное наследство — громадные запасы всевозможных материалов. И в каком порядке хранились эти материалы, как они использовались? Когда Животов поехал в Кронштадт, то он нашел склад, который числился пустым, а на самом деле в нем было ценное имущество. В Ленинградском порту тоже есть склады, где кладовщик не знал, что лежит в запертых таким замочком складах, который можно ногтем сдвинуть. А там лежало ценнейшее имущество. Отпуск имущества производился так, что невозможно установить, где сейчас находится это имущество. Все в хаотическом состоянии, никакого учета и никакой отчетности не велось. Это беспорядок, который должен был повести к воровству и хищению. Не было учета ценнейших грузов, которые были эвакуированы в свое время при опасном положении Ленинграда и стали возвращаться вновь в порт в 1921 г.

Как происходила приемка этого имущества? Нижегородские грузы пролежали полтора года без приемки на складе, в результате чего было украдено 16 т меди. Имущество Подводного плавания, 131 т, лежало 5 лет незаприходованным в Новой Голландии. Вероятно, Зимин не раз об этот груз спотыкался. А когда ему на следствии задали вопрос об этом грузе, он заявил, что ничего не знает и не может объяснить, почему не принималось имущество Подплава... За время командования Зимина были следующие недостачи: в 1922 г.— 47 актов, в 1923 г.— 25 актов. Хищения происходили с 1919 г. по 1924 г. включительно".

Однако началось дело так: ОГПУ обнаружило, что частные предприятия извлекают необходимую для производства медь из снарядных трубок — взрывателей. Предприниматели рассказывали, что получили их с Ижорского завода, где их признали негодными и приговорили к переработке. Но оперработники нашли у них взрыватели, аккуратно упакованные в ящики, и без труда установили, что они похищены с флотских складов. Главным подозреваемым практически сразу стал экспедитор порта Линберг, чьи хищения Кондрушкин признавал рекордными:

"За одним Линбергом числится 34 хищения в 40 различных наименований. В 1919 г. им украдено, как выяснено по данному делу, на 1600 руб., за 1920 г.— на 24 625 руб., в 1921 г.— на 72 237 руб., за 1922 г.— на 177 625 руб. и в 1923 г., последний год Зимина,— на 807 763 руб. Вот каковы результаты хозяйствования Животова, Зимина и компании".

Первым шагом расследования должна была стать проверка складов специально назначенной ревизионной комиссией. Как рассказывал в своей речи Кондрушкин, результаты ее деятельности оказались ничтожными:

"Из материалов вы можете увидеть, как шла ревизия по данному делу, происходившая в течение четырех месяцев. Вся работа ревизионной комиссии протекала в невозможных и невыносимых условиях: потребуют справку — ее не дают, спрашивают дела — их не дают. Когда стали искать дела, то они оказались разрозненными, подшитыми в разные папки. Везде и всюду умные, хитрые воры ставят так отчетность, чтобы в ней через полгода или год совершенно невозможно было разобраться. Они умышленно ее запутывают, чтобы ревизия через год сломала себе там ногу. В обвинительном заключении имеется фраза: "Ревизионная комиссия обнаружила акты без подписи при раскопках дела". И действительно, именно "раскопки" обнаружили целые шкафы, где бумаги лежали в ужасном беспорядке, разбитые, разрозненные и неподшитые. Словно Мамай воевал в этом учреждении. Разве это отчетность? Это подготовка к воровству, это уже самое воровство. Доходило до того, что документы похищались у ревизионной комиссии. Когда ревизионная комиссия искала документы, то их подбрасывали в столы.

Кто так работал, чья таинственная, невидимая рука производила такие операции: похищение документов, подбрасывание их в столы? Такие же Животовы и Путинцевы, которые еще остались в порту. Никогда, товарищи судьи, в проворовавшемся, разложившемся учреждении никакими способами нельзя выловить сразу всех воров, всех хищников, нельзя раскрыть полностью всех хищений, которые были в данном учреждении. Я это особенно подчеркиваю. Раскрыть все хищения и нам не удалось как на судебном следствии, так и на предварительном следствии, которое тянулось девять месяцев".

Чекистское дознание

До предварительного следствия проходило дознание ОГПУ, о результатах которого уполномоченный экономического отдела полномочного представительства ОГПУ в Ленинградском военном округе Сократилин 16 февраля 1925 года докладывал:

"Настоящее дело по составу имеющихся преступлений разделяется на две основные части:

а) систематические хищения в крупном размере, производившиеся с 1918-1925 г., и

б) взяточничество должностных лиц за этот же период времени".

О хищениях в докладе Сократилина говорилось:

"Полнейшая неразбериха, непродуманность и несогласованность в организационном построении всего порта в целом и отдельных его частях. Касаясь организационной стороны порта и его хозяйственной жизни, следствие констатирует чрезвычайную бесхозяйственность ведения дела, выражающуюся в отсутствии общего плана работ в целом и отдельных положений, определяющих права и обязанности частей порта и сферу их компетенции. Иллюстрацией к сказанному является хотя бы тот факт, что кредиты, отпускаемые Высшим морским командованием порту, не обосновывались строго проверенными сметами, в результате чего отпускаемые деньги расходуются не по назначению, что вошло в обычную практику и за истекший 1924 год достигает 70-80%, а по некоторым статьям и все 100%. Подобные примеры многочисленны. Но главное больное место в области хозяйства военного порта — многоподчиненность разным инстанциям, как-то: Мортехозупру (ныне Техупр), командованию Балтфлота и Главвоенпорту (Кронпорт). Все названные организации, не будучи тесно связанными между собою единым твердым планом в деле снабжения ЛВП, проявляя свои административные права в порту, вносили и вносят окончательную путаницу, дезорганизацию в дело снабжения порта".

Из-за полного отсутствия учета, как докладывал Сократилин, хищения достигли огромных масштабов:

"Ненормальности, существующие в порту, и вызвали массовые хищения, в результате которых 50-60% прибывшего в адрес порта груза было похищено и продано НЭПу. Способы, практиковавшиеся хищниками, были разнообразны, так, например, материалы, хранившиеся в порту, тут же на месте продавались работающим в Порту контрагентам, которыми и употреблялись в дело как купленные на стороне. Таким образом, ЛВП приходилось нести ущерб не только от самого хищения, но и от оплаты подрядчикам за похищенное. Особо приходится отметить хищения жидкого и твердого топлива, достигшие колоссальных размеров, в которых участвовали штаб Балтфлота в лице флагмеха и его помощника, командиры транспортов, пом. командиров ЛВП и весь товарно-топливный отдел. Общая сумма похищенного пока не установлена. В настоящее время следствием обнаружено и возвращено ЛВП похищенного имущества приблизительно на 100 000 руб. золотом".

В военном порту, как установило ОГПУ, процветало и взяточничество:

"Другим следствием, вытекавшим из вышеуказанных ненормальностей, является взяточничество должностных лиц, безнаказанно процветавшее до 1925 г. Брали и за услуги, и взаймы, и просто из "любезности" как с отдельных подрядчиков, так и с представителей госучреждений. Особенное рвение в этом отношении проявил строительный отдел в целом; в течение 7 лет Революции высшая администрация ЛВП состояла на постоянном иждивении у подрядчиков по ремонтно-строительным работам. Последние с каждой получаемой из ЛВП суммы отчисляли в пользу иждивенцев 10%, что, по подсчетам следствия, составляет свыше 300 000 руб. золотом".

ОГПУ привлекло к ответственности 116 человек, а на следующем этапе следствия круг подозреваемых стал еще шире.

Изматывающее следствие

"Дело,— говорил в обвинительной речи Кондрушкин,— прошло три стадии: дознание, следствие и суд. Дознание в ГПУ, дополнительное следствие у следователя и, наконец, судебное следствие. Мы нередко видим, что от показаний, данных на дознании, отказываются. Рассадин, например, заявил: "Что-то не по себе мне стало в ГПУ". "Наперли,— говорит,— на меня"".

Как констатировал Кондрушкин, большинство подозреваемых вначале просто молчали:

"Конечно, не у всех, или, правильнее, ни у кого из них не удалось вырвать признание сразу. Каждый из них, приведенный на допрос, дал сначала две строки показаний: "Никаких побочных заработков во время службы в порту не имел". Так показывали Животов, Хлыстов. Так начали Путинцев, Черкасов, Ершов и Жеденов. Все с самым невинным видом, смотря в глаза следователю, с полным сознанием собственного достоинства заявляли, что "служили честно и никаких преступлений не совершали". Через два месяца они заговорили".

Вслед за тем каждый из них выбрал собственную линию защиты. Одни разыгрывали из себя рабоче-крестьянских простаков:

"Пономарев. Перед нами прошел этот опасный простак, который в своих странных и даже смешных показаниях заявил, что ему нужно было участие Линберга потому, что он не знал, куда обратиться без Линберга и как произвести продажу. "Вот штаны продать я мог бы, а материалы не мог",— сказал Пономарев на суде. Недолго он работал, но похищено им изрядно. Всего по двум операциям, с архангельским и мурманским грузами, свыше 16 т на 25 тыс. руб. Когда его спросили, почему он и сало продал, он ответил: "Была одна продажа, ну я и решил, пусть и сала не будет. Я думал, что этим не нанесу большого ущерба"".

У других причиной хищений стал алкоголизм:

"В 1921 и 1922 г. Линберг производит операции с Волковым. Волков — начальник Транспортной части. У Линберга с ним установились приятельские отношения через попойки. Волков упорно отрицает свое участие в хищении 15 т меди и 8 т пакли. Он признается в получении взяток, а хищение отрицает. Волков — человек, близко стоявший к советской общественности, кандидат в члены партии. Он пьяница, свихнувшийся на хозяйственной работе. А человек пьющий и без удержу пьющий может докатиться до всего. Конечно, его нельзя было ставить на эту работу".

Каждый из обвиняемых с огромным трудом признавался в одном-двух эпизодах, и общую картину хищений складывали из этой мозаики. К примеру, восстановили детали хищений заведующего топливными складами Решеткова.

"Что было с мазутом? — говорил Кондрушкин.— За 1922 г. мазута поступило 25 230 тонн. Приемку мазута производил "командующий" морской пристанью Решетков, полный и бесконтрольный хозяин, вдвоем с Линбергом. Они составляли приемные акты. В деле имеются акты за подписью одного Решеткова. Акты за 1922 г. на 9 тыс. тонн найдены в личной папке Решеткова. Что это за положение? Акты на приемку мазута Решетков держит у себя, в личной папке, и не считает необходимым представить их к учету в Топливную часть, а Топливная часть не считает необходимым затребовать их от него и представить командиру порта на утверждение, командир же порта не интересуется, как и кем принято жидкое и твердое топливо, составляются ли акты и где они. Он не видит актов и не чешет у себя за ухом. Здесь мы имеем такое же положение, как было с Линбергом: тот хранил у себя железнодорожные накладные, их с него не требовали, и он через несколько времени их уничтожил. Ревизионная комиссия не обнаружила приемных актов на 20 тыс. тонн. Значит, топливо принималось без приемных актов, следов никаких нет — запиши сколько хочешь: поступило 33 тыс. тонн, запиши 25 тыс. тонн, а 8 тыс. тонн пускай на воздух. Здесь кажется страшной цифра 2623 тонны. Да при таком положении они могли украсть не 2623 тонны, а 3-4 тыс. тонн. При таком положении, когда топливо принимается без документов, украсть нельзя только при одном условии: если не найти покупателя. Как происходила сдача и приемка мазута? Тоже оригинально. Опять тот же Решетков, никем не контролируемый, никем не проверяемый, сдает и принимает сам. Пишет: "Выдать мазут — Решетков". И тут же подписывается: "Принял мазут — Решетков", т. е. сам у себя принял".

Подобный размах хищений не удивил ни следователей, ни судей. При проверке угольных складов в Кронштадте обнаружилось, что по бумагам числится перерасход на 2360 тонн угля. А на деле на складах находилось 4262 тонны нигде не числившегося угля. Выяснилось, что на корабли закачивали мазут вместе с водой, и экипажам потом элементарно не хватало топлива.

Истребительный приговор

Список эпизодов хищений, взяточничества и мошенничества можно было продолжать долго. Однако размах хищений объяснялся не только тем, что в Ленинградском морском порту хранилось множество ценностей. Обвиняемые признавали отдельные преступные эпизоды, поскольку не боялись наказания. У большинства из них было революционное прошлое, они участвовали в Гражданской войне, работали в советских и партийных органах и считали, что былые заслуги помогут избежать наказания. О том же говорил в своей речи и Кондрушкин. Он напомнил судьям о недавних делах больших групп расхитителей:

"Я напомню несколько недавних ленинградских процессов: дело Кожтреста-- 25 ч., дело Судотреста — 39 чел., дело Пищетреста — 53 чел., дело Рауспирта — 79 чел., дело Северо-Западных дорог — 129 чел. По всем делам значительные убытки. Что это этакое? Целыми ротами судят взяточников, сажают, а через год они опять на свободе, опять бегают с портфелями, разъезжают на автомобилях, опять работают в советских учреждениях. Что это за наказание? Не пора ли наконец с этим покончить?"

Слова Кондрушкина могли показаться всего лишь благим пожеланием. Однако дело Ленинградского военного порта с 9 октября по 15 ноября 1925 года рассматривала выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР во главе со знаменитым своей безжалостностью Ульрихом. Поэтому продолжение речи обвинителя члены суда восприняли совершенно серьезно:

"Не пора ли процессы показательные превратить в процессы истребительные? Чем же, наконец, воздействовать на этих бывших людей, которых ничто не берет, на эту саранчу, поедающую наше добро?"

Ко всему прочему требовалось преподать урок другим расхитителям и взяточникам в армии и на флоте, которых, судя по докладам ОГПУ, было великое множество. В докладе о фондовой комиссии Балтийского флота от 6 марта 1925 года, к примеру, говорилось:

"Администрация Балтфлота реализовывала большое количество имущества Балтфлота (суда, машины, металлы, всевозможная мех. арматура и др.), как негодное, так и годное под видом негодного, за явный бесценок, преимущественно частным скупщикам и спекулянтам, получая за это от последних крупные взятки. Кроме того, Фондкомбалт сдавал частным предпринимателям, также за взятки, подряды на всевозможные работы, как-то: разоборудование судов, переданных в большом количестве Морведом для реализации. Все указанные сделки, как по продаже, так и сдаче подрядов на работы, заключались без всяких торгов администрацией Фондкомбалта, причем в основу ставилась задача заключать сделки с теми лицами, кто даст большую взятку, а интересы государства здесь совершенно не принимались во внимание. Так, например, были проданы в Кронштадте 10 000 п(удов) водопроводных труб за сумму, которую купивший их спекулянт выручил от перепродажи только 1000 пудов этих труб, так что последний на этом деле заработал 900%. Для того чтобы скрывать от контролирующих органов следы преступлений, администрация Фондкомбалта не вела никакого учета, а если иногда оформлялись приходно-расходные акты, то последние по поступлении в Фондкомбалт уничтожались".

ОГПУ выявило злоупотребления и во флотском техническом управлении:

"...В 1923 г. Техупр за взятки дает арендаторам Петрозавода заказы на изготовление снарядов, переснаряжения их, ремонт судовой артиллерии... Заказы Петрозаводом выполнялись из бракованного материала, купленного за бесценок у Севзапвоенпрома. Всего им было изготовлено 4000 штук снарядов, которые в конечном счете оказались на 30% негодными, но первичной приемкой благодаря взяточничеству принимались за годные, а работы по артиллерии на судах вполне удовлетворительными. Эти приемки большей частью происходили в ресторанах за бутылкой вина и т. д. Взяточничество работников Техупра характеризуется следующим: все близко соприкасавшиеся с указанными работами получали с каждой сделки 2-5% стоимости всех работ, что в общей сумме выражается в 10 000 руб. Таким образом, наряду с взяточничеством происходило расстройство снабжения РККФ, а также подрыв его мощи".

Именно поэтому приговор по делу о хищениях в Ленинградском военном порту оказался весьма суровым:

"Приговором Военной коллегии Верховного суда СССР от 15 ноября 1925 г. приговорены к высшей мере — расстрелу:

1. Бывш. помощник командира Ленинградского военного порта Животов.

2. Бывш. экспедитор порта Линберг.

3. Бывш. заведующий топливными складами Решетков.

4. Бывш. помощник командира порта Рипс.

5. Бывш. начальник механической части порта Черкасов.

6. Бывш. начальник Строительной части порта Путинцев.

7. Арендатор завода "Якорь" Любарский.

8. Извозчик Фролов.

9. Комиссионер Васенин.

10. Комиссионер Рассадин.

11. Комиссионер Семенов.

12. Подрядчик Магарилло.

18 человек оправданы, остальные 91 человек получили заключение на срок от шести месяцев до 10 лет; в том числе командир порта Зимин — 2 года со строгой изоляцией".

Остается отметить, что в отличие от распространенной практики тех времен, когда высшая мера часто заменялась максимальным наказанием — десятью годами заключения, всех приговоренных к высшей мере по этому делу казнили.