Кира Долинина об Андре Кертесе и венгерской школе фотографии

Венгерская фотография — это по крайней мере пять величайших имен: Брассай (Дьюла Халас), Роберт Капа (Эндре Эрне Фридман), Андре Кертес (Андор Кертес), Мартин Мункачи (Мартон Мермельштейн), Ласло Мохой-Надь. Это сильнейшее вливание в мировую культуру, совершенное Венгрией в столь малый промежуток времени, всего-то лет 30-40 вокруг и после Первой мировой. В каком-то смысле это вообще сгущенная до имен-символов история фотографии первой половины прошлого века: Брассай — фотосюрреализм и магия чувства на пленке. Мохой-Надь — идеальный авангардист. Капа — гений военного репортажа. Мункачи — уличная модная фотография, обретшая воздух и с ним движение. Кертес — изысканнейший формализм, способный из пары очков и трубки сделать роман.

Имена есть, Венгрия в каждом из них есть, а вот школы как таковой нет и быть не могло. Это не история про национальную школу как источник общих методов, общего мировоззрения, общих ориентиров, наконец. Это история про то, как выходцы из бедной, обиженной развалившей Австро-Венгерскую империю судьбой страны смогли в чужих землях и на чужих языках сказать то, что на своей почти и не начинало еще звучать.

По-венгерски эта фотография поговорить толком не успела. Двое, Кертес и Мункачи, до того как прославиться в Европе и Америке, были успешны на родине. Остальных же Венгрия может объединять только как место рождения и довольно-таки голодной юности. Великими фотографами Брассай и Капа стали в Париже, Мункачи — в Берлине, а потом в Нью-Йорке, Кертес — в Париже и опять же позже в Нью-Йорке, Мохой-Надь — в школе Баухауса, а затем в Чикаго. А вот что действительно создает ощущение общности, так это маршрут: Венгрия — Париж (реже Берлин) — у некоторых потом Америка. Из европейской провинции в столицы мира, там искусство и свобода, а потом война и бегство в Америку, которая с удовольствием впитает и этих венгров, и всех остальных.

Вроде бы ничего особенного — люди разных народов текли в Париж и Берлин 1910-1920-х рекой. Самый знаменитый водоворот в этом потоке — Парижская школа. По воспоминаниям известно, что в мансардах Монпарнаса и Монмартра в эти годы чаще говорили на идише, чем на французском, но французский акцент производимого в тех стенах искусства неоспорим. Программно всеядная природа европейского модернизма этого, увы, недолгого медового его периода позволяла впитывать все приносимое в Париж и Берлин из самых медвежьих углов Европы.

Имена есть, Венгрия в каждом из них есть, а вот школы как таковой нет и быть не могло. По-венгерски эта фотография поговорить толком не успела

В случае с художниками из еврейских местечек Восточной Европы модернизм стал языком отсутствовавшего прежде светского еврейского искусства, в значительной степени способом разговора о национальном. То же зачастую происходило с русскими, осевшими в Париже, особенно после революции вводившими в свой текст русские слова. Однако большинство художественных эмигрантов, принципиально или нет, на корнях вовсе не настаивали. Венгерская фотография оказалась венгерской не благодаря кучкованию диаспоры, а в связи с удивительной концентрацией редкостных фотографических талантов, имевших некогда венгерские фамилии.

Задававшиеся вопросом, что же такое случилось в Венгрии в первой половине XX века, что там народилось столько больших фотографов, ответа не нашли. Сами венгры с готовностью собирают большие и очень востребованные выставки, посвященные венгерской фотографии этого периода в целом. Они вполне убедительно доказывают, что общий уровень был очень высок. Но гении, увы, не всегда появляются там, где хорошо учат или где есть множество единомышленников. Кто-то из критиков считает, что без гумилевской теории пассионарности этот феномен не объяснить. Другие все-таки указывают на правильное художественное образование. Третьи уклоняются от конкретики, но списывают венгерский фотофеномен на счастливый европейский межвоенный воздух и харизматичность самого искусства фотографии — такого еще тогда молодого и соблазнительного.

"Андре Кертес: двойник жизни". ЦВЗ "Манеж", со 2 апреля по 9 мая (в рамках Фотобиеннале)